какие-то кусты...
Все кинулись к повозке разбирать свои вещи.
Кто-то загалдел, кто-то вполголоса вступил с кем-то в перебранку.
- Ша! Ша! - прикрикнул на них чернобородый. - Самоубийцы!
Вновь наступила тишина.
- Ложитесь, мадам.
Чернобородый пригнул Землячку к земле.
Все точно растворились во мраке. Землячка не столько видела, как
ощущала, что ее спутники ползут, и она тоже ползла, продираясь через редкие
кусты и вдавливаясь локтями и коленками в землю.
Движение сквозь кусты тоже продолжалось с полчаса.
- Ша, - негромко выдохнул чернобородый, и снова все стихло. - Вот мы
уже и на границе, - прошептал чернобородый специально для Землячки. - Не
вздыхайте, все в порядке уже.
Он встал и, не очень даже прячась, пошел вперед.
Землячка почему-то не опасалась предательства, настолько деловито и
привычно вели себя контрабандисты.
И действительно минут через десять чернобородый снова возник из
темноты, был он уже не один, а с ним рядом шел... да, солдат, обычный
русский солдат с обычной, перекинутой через плечо винтовкой.
- Сколько вас? - спросил солдат деловым тоном. - Вставай, вставай...
Все встали.
Солдат пальцем пересчитал контрабандистов.
- Эта тоже с вами? - ткнул он пальцем в Землячку.
Поглядел куда-то в сторону, прислушался.
- Шешнадцать, - сказал он. - С каждого по рублю, да не задерживайтесь,
а то еще втяпаешься тут с вами...
Рубли, должно быть, были приготовлены заранее, за Землячку рубль отдал
чернобородый.
Солдат пересчитал деньги и отступил в сторону.
- А таперя беги, да побыстрей, а то на заставе заметят, начнут
палить...
Впереди тянулась светлая пограничная полоса.
Тут уж не поползешь, все видно как на ладони.
Контрабандисты понеслись, как зайцы.
- Мадам! - крикнул чернобородый.
Землячка поняла, что ей тоже надо бежать. Размахивая саквояжем, она
понеслась следом за другими.
Она не знала, бежит за ней чернобородый или не бежит, но отступать было
поздно. Вперед, вперед...
Каблук на правом ботинке сдвинулся на сторону, но было не до каблука:
солдат солдатом, однако поблизости где-то и другие солдаты, которые не
получили "шешнадцати рублей"...
И вдруг она снова очутилась в темноте, и тут же возник чернобородый.
- Уже, - сказал он. - Можно уже садиться в поезд.
Он пошел вперед, возле них не было никого, контрабандистов и след
простыл.
Опять они пробирались сквозь кусты, шли редкой низкорослой рощицей,
прошли версты две и очутились в каком-то местечке, повсюду чернели
приземистые неуклюжие домишки. Ни в одном окне ни проблеска.
Чернобородый постучал в чье-то неосвещенное окно.
- Хаим, Хаим, принимай гостей! - закричал он, нисколько не таясь, и тут
же перешел на жаргон.
Должно быть, чернобородого слушали, потому что говорил он не
переставая, хотя из дома никто и не показывался.
Наконец щеколда щелкнула, и другой, такой же чернобородый еврей
показался на улице.
Первый чернобородый объяснил второму, что женщину, которую он привел,
надо приютить до утра, а утром доставить на станцию.
И вслед за тем Землячка очутилась в кромешной тьме своего нового
жилища, в темноте ей что-то постелили и предложили прилечь до утра.
Разбудили ее детские голоса. Она открыла глаза. Со всех сторон, из-за
печки, и с печки, из-под грязных ситцевых занавесок глядели на нее кудрявые
головенки. Сама она лежала на сложенном ватном одеяле, сшитом из
разноцветных кусочков, приобретших за свое долгое существование серый унылый
цвет.
Не старая еще, непричесанная еврейка с белым лицом и запавшими черными
глазами подошла к своей квартирантке.
- Цыц! - прикрикнула она на детей, пытаясь выдавить на своем лице
какое-то подобие улыбки. - Вам чаю или кофе?
Она поставила перед гостьей немытую чашку, достала из печки ухватом
чугунок, налила в чашку какое-то пойло, которое не было ни чаем, ни кофе, и
высыпала на стол несколько кусков сахару, которые сразу приковали к себе
взоры всех ребятишек.
Да, это была уже Россия: грязь, нищета, голодные дети... И все-таки это
была Россия, куда так стремилась Землячка из надоевшего ей Парижа.
Она с опасением посмотрела на придвинутую чашку и отказалась:
- Спасибо, я не проголодалась.
Через час хозяин дома довез ее в грязной и скрипучей бричке до
железнодорожной станции, станцию эту Землячка видела впервые, но она ничем
не отличалась от тысяч подобных станций: все те же деревянные диваны,
затхлые запахи и грязный перрон...
А еще через час она ехала в поезде, сидела в вагоне второго класса у
окна и смотрела на мелькавшие за окном поля, овраги и перелески.
Она была в России. В России, которой отдана вся ее жизнь.
Россия, нищая Россия,
Мне избы серые твои...
Против течения
1 августа 1914 года Германия объявила России войну.
В сентябре Ленин знакомит живущих в Берне большевиков со своими
тезисами о войне.
Тезисы пересылаются в Россию, их обсуждают, к ним присоединяются все
большевистские партийные организации, и в ноябре 1914 года газета
"Социал-Демократ" публикует написанный Лениным манифест ЦК РСДРП "Война и
российская социал-демократия".
Развитие исторических событий нельзя было пустить на самотек, и сотни
партийных работников изо дня в день разъясняли рабочим, что "превращение
современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно
правильный пролетарский лозунг".
Именно в эти дни и произошло решительное размежевание между истинными
революционерами и оппортунистами.
2 ноября 1914 года большевистские депутаты Государственной думы созвали
в Озерках близ Петрограда конференцию с участием представителей
большевистских организаций. Конференция обсудила тезисы Ленина и манифест ЦК
о войне и полностью их поддержала.
А 4 ноября полиция арестовала всех участников конференции - их выдали
провокаторы. Депутатов-большевиков предали суду.
Депутаты Бадаев, Петровский, Муралов, Самойлов и Шагов обвинялись
царским правительством в государственной измене, а обвинительным материалом
послужили отобранные при аресте тезисы Ленина "Задачи революционной
социал-демократии в европейской войне" и манифест ЦК РСДРП "Война и
российская социал-демократия".
Депутаты-большевики использовали трибуну суда для того, чтобы открыто
заявить о лозунгах партии против войны, и были приговорены к ссылке на
вечное поселение в Енисейскую губернию.
О суде над депутатами-большевиками Землячка узнала в Москве из
буржуазных газет.
И либеральный "День", и кадетская "Речь" писали о процессе, но очень уж
однобоко, "Речь" так даже благодарила царский суд за то, что тот рассеял
легенду, будто социал-демократические депутаты желали поражения царским
войскам.
Правда содержалась в статье Ленина, напечатанной в "Социал-Демократе".
Землячка получила эту газету со странной оказией. Жила Землячка на
Сретенке, в дешевых меблированных комнатах, по фальшивому паспорту, под
чужой фамилией. Соседям по номерам она говорила, что закончила недавно курсы
сестер милосердия и пытается устроиться в какой-нибудь полевой лазарет. Это
выглядело достоверно, такое увлечение в те дни было свойственно многим
дамам. Никто из товарищей по партии в номера к ней не приходил, для встреч
существовали особые адреса и явки. И вдруг одним июньским утром к ней
стучатся, открывается дверь и в номер входит экзальтированная пышная дама с
таким же пышным кружевным зонтиком.
- Розалия Самойловна, голубушка!
С распростертыми руками дама бросается к Землячке.
- Простите...
- Не смущайтесь, голубушка, я знаю, вы на нелегальном положении, -
восклицает дама. - Мы же ведь знакомы!
У Землячки профессиональная память на лица. Да, они встречались... В
Женеве! Там Землячка общалась с Сонечкой Любимовой, киевлянкой, студенткой
Цюрихского университета. Сонечка и познакомила ее с этой дамой. Жена
московского адвоката. Либеральная дама, заигрывающая с революционерами.
- Вы мне так нужны, - продолжала щебетать дама. - У меня к вам
поручение из Швейцарии.
- Но как вы меня нашли? - недоумевала Землячка. - Как нашли?
- Очень просто, - охотно объяснила дама. - Встречаю знакомого адвоката,
господина Медема, он тоже революционер, раньше он скрывался под псевдонимом
Гольдблат, спрашиваю его - не поможете ли вы мне отыскать Розалию Самойловну
Самойлова Елена
Лукин Евгений
Конан-Дойль Артур
Никитин Юрий
Глуховский Дмитрий
Березин Федор