голову в поисках безвозвратно потерянного. Но чувствовал я (если можно
чувствовать то, чего уже нет), чувствовал я только рвущую боль последней
секунды, и отпускала она меня лишь на короткие промежутки. Я был молодой и
умел долго терзаться. Мне было всего девятнадцать, и смерть совсем рядом,
конечно, ошеломила меня. Я только беспомощно складывал осколки. Снова и
снова перебирал в памяти тот последний разговор, месил, месил ее слова, как
тесто, задавал и задавал себе вопросы, а ответа на них не было.
для чего могло понадобиться мужество мне? Но самый мучительный был вопрос,
который помог бы ответить и на все остальные. Если она решила отдаться
Скотту либо Хемингуэю (а это возможно), то кому же из них? А может, я зря
преуменьшал собственную роль?
наверное, махнул на них рукой. Но я имел неосторожность спросить у Зельды,
что с ними делается. С тех пар как я стал садиться в постели, Зельда была со
мной нежней, внимательней, добрее всех. Я тотчас же сдался. Я полностью и
без раздумий доверился ей.
скакнула на мою кровать, поджав губы и вонзив красные ногти в белые ладони.
то испытывая, не то стараясь смутить - у нее никогда было не понять.- Ты
разве не догадался, что оба пытались влюбиться в Бо?
два бодрящихся старика, и нужна-то им Бо была только для того, чтоб кинуть
последний взгляд.
довольно скверно, и губы она накрасила тоненькой, узкой полоской, будто
нарочно, чтоб казаться злой или даже противной.
Ты-то любил Бо. А мы все влюблены в собственную молодость. В том-то и беда
наша, Кит. Страшно. Теряем себя капля за каплей. Молодость проходит.
"Благоуханье мига и того не боле". И она проходит совсем, вот в чем весь
ужас, Кит. У тебя-то остается твоя гладкая, юная кожа, Кит, а наша ежедневно
и отвратительно облупляется. Как рыбья чешуя, как старые сухие листья мака.
прижалась ко мне, она будто хотела одарить меня своим теплом. И ничего
больше. У нее было совершенно спокойное лицо, но мне на шею капнула
слезинка.
острым подбородком в ладони.
своему обыкновению,- как вы оба были прелестны, безупречны, совершенны. Даже
когда вы стояли ярдов на пятьдесят друг от друга, далеко-далеко друг от
друга, мы всегда смотрели на тебя и на Бо так, будто сами мы - только
призраки и это вам принадлежат наши истинные тела. А ты ничего не замечал,
да?
вибрирующим голосом, по-южному растягивая слова.
будет вечно преследовать тебя, и мучить, и портить твои отношения с
женщинами, так что берегись. Вдруг "ласк неизведанных упрямый образ
заполонит вполне воображенье...". А в твоем возрасте это ужасно.- Она снова
пристально в меня вгляделась.- Понял, что я пытаюсь втолковать тебе в
глупых, бесплотных словах Шелли?
нас всех к концу той недели?
Эрнеста.- Она ударила по кровати кулачком.- Не попадайся к ним на удочку,
хватит, если сам себе не желаешь зла.
от них подальше. Они одержимы собой и друг другом. Помешаны на драке. Они
гладиаторы в кровавой битве, и победит непременно Эрнест. Он всегда
побеждает.
играя в эти свои поэтические игры. И сейчас она тоже щурилась.
пусть уж Скотт и Эрнест без тебя охотятся за собственным бессмертием.
Толку все равно не будет.
помахала мне рукой в перчатке.
отдавал должное искренности ее предостережений, я так и не понял, что же
намерены делать дальше Скотт и Хемингуэй. Ответ в некотором роде я получил
от самого Хемингуэя.
полузабытьи, но один пока не приходил. Бросит мне на постель спортивный,
охотничий или французский журнал, скажет, что я молодцом. А сам ко мне
присматривался, один раз подробно расспрашивал о моих повреждениях. Три дня
после катастрофы я почти не приходил в себя, и это его очень беспокоило, он
волновался из-за моего сломанного ребра, синяка под глазом, из-за
кровоподтеков, которые мешали мне двигаться и держали меня в постели.
иллюстрированный номер "Лондон ньюс".- Тут тьма картинок.- Он ткнул в журнал
пальцем.- Запомни, если хочешь стать газетчиком: куда больше можно
почерпнуть из чужих картин, чем из чужих слов. Присмотрись как-нибудь к
Брейгелю. Ну, как твоя голова?
выпачканы йодом, была не столько старая мужичка, сколько очень старая
деревенская святая.
рассказов" Чосера. Толстая, снисходительная к грешникам. Я сказал ей, что,
судя по ее пальцам, она, видно, тайком курит до потери сознания, а она давай
хохотать, чуть чепчик с головы не свалился.
наверно, мечтали все умирающие солдаты,- а она это приняла всерьез.
Всплакнула, взяла меня за руку и сказала: господи, может, и правда, может, и
правда.
детка, а я попрощаться зашел.
разговаривали, я должен был просто все выносить и слушать. Но сейчас, сидя
на некрашеной кровати и глядя, как Хемингуэй сидит у меня в ногах, я вдруг
понял, что ему хочется поговорить именно со мной, излиться, что, может, я
ему и нужен.
детка, я знаю, что у тебя на уме, уж выкладывай".
бесповоротно. А Скотт пусть как хочет. Но ему, по-моему, тоже уже все равно.
в лесу, что вы собираетесь в Тур, там вроде многое связано с Гюго и
Бальзаком?
никакой охоты заново объясняться со Скоттом Фицджеральдом. Это в моей жизни
пройденный этап. Ну, а тебе-то хочется еще болтаться по дурацким французским
городишкам?
многого в их затее не понял.
боже избави тебя кончить, как Скотт. И я скажу тебе сейчас, почему я еду,
детка, и почему наша вылазка была с самого начала обречена. Так вот, если
тебе угодно выслушать правду,- я ведь не для того тут сижу, чтоб
преподносить тебе отеческие наставления, пусть их тебе другие преподносят,-
Доставалов Александр
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Акунин Борис