проигрался и залез в долги. Он начал понимать, что дольше вести такую жизнь
без определенных источников дохода невозможно. Но как ни охал Растиньяк от
болезненных ушибов, неизбежных в его шатком положении, он чувствовал себя не
в силах отказаться от разгульной жизни и собирался продолжать ее во что бы
то ни стало. Счастливые случайности, входившие в его расчеты на богатство,
оказывались химерой, зато действительные препятствия росли. Вникнув в
домашние тайны супругов Нусинген, Эжен увидел, что если превратить любовь в
орудие для достижения богатства, придется пить до дна чашу позора, отбросив
те благородные идеи, ради которых юности прощаются ее грехи. Он прилепился к
этой жизни, внешне блестящей, но отравленной укорами нечистой совести, к
мимолетным удовольствиям, купленным дорогой ценой вечных мучительных тревог,
он погряз в этой тине, подобно "Рассеянному" Лабрюйера[140], устроившему
себе ложе в уличной канаве, но, так же как "Рассеянный", он замарал пока
лишь платье.
стола.
после долгого отсутствия впервые обедавший дома, ел молча и о чем-то думал.
После сладкого, вместо того чтобы уйти, он продолжал сидеть в столовой рядом
с мадмуазель Тайфер, по временам бросая на нее выразительные взгляды.
Кое-кто из нахлебников еще оставался за столом и грыз орехи, другие ходили
взад и вперед по комнате, продолжая начатые споры. Вечерами почти всегда
бывало так, что каждый уходил, когда вздумается, в зависимости от того,
насколько интересен для него был разговор, или от большей или меньшей
трудности пищеварения. Зимой случалось редко, чтобы столовая пустела раньше
восьми часов, а уж тогда четыре женщины, оставшись в одиночестве,
вознаграждали себя за молчание, какое налагало на их пол такое сборище
мужчин. В тот вечер поначалу Вотрен как будто бы спешил уйти, но настроение
студента озадачило его, и он остался, стараясь все же не попадаться ему на
глаза, чтобы Эжен думал, будто он ушел. Вотрен не ушел и позже, вместе с
последними нахлебниками, а затаился в гостиной, по соседству. Он все прочел
в душе студента и ждал решительного перелома.
оно знакомо многим молодым людям. Из любви иль из кокетства, но только г-жа
де Нусинген заставила Эжена пройти через томления настоящей страсти,
употребив для этого все средства парижской женской дипломатии.
Скомпрометировав себя в глазах общества, чтобы удержать кузена виконтессы де
Босеан, Дельфина, однако, не решалась действительно предоставить Эжену те
права, которые, как всем казалось, он уже осуществлял. Целый месяц она так
сильно разжигала в Растиньяке чувственность, что, наконец, затронула и
сердце. Хотя в начале их сближения Эжен и мнил себя главою, вскоре г-жа де
Нусинген возобладала над ним благодаря умению возбуждать в Растиньяке все
добрые и все дурные чувства тех двух или трех человек, которые одновременно
живут в одном молодом парижанине. Был ли здесь особый умысел? Нет, женщины
всегда правдивы, следуя даже в самых беззастенчивых своих обманах
какому-нибудь естественному чувству. С самого начала Дельфина позволила
Эжену взять над собой верх и выказала к нему слишком большое чувство, а
теперь, повидимому, желание сохранить достоинство побуждало ее отказаться от
своих уступок или отложить их на некоторое время. Для парижанки так
естественно, даже в пылу страсти, оттягивать минуту своего паденья,
испытывая сердце того мужчины, которому она вручает свое будущее! Надежды
г-жи де Нусинген уже были однажды обмануты: ее чувство к молодому эгоисту не
нашло себе достойного ответа. Она имела основание быть недоверчивой. Быстрый
успех превратил Эжена в фата, и, может быть, Дельфина заметила в его манере
обращаться с ней какую-то неуважительность, вызванную своеобразием их
отношений. После долгих унижений перед тем, кто ее бросил, теперь она,
вероятно, стремилась возвыситься в глазах такого юного поклонника и внушить
ему почтительность к себе. Ей не хотелось, чтобы Эжен считал победу над нею
легкой, именно потому, что он знал о близких отношениях меж ней и де Марсе.
Словом, избавившись от молодого развратника, настоящего чудовища, от его
унизительного сластолюбия, Дельфина нашла неизъяснимую отраду в прогулках по
цветущим владениям любви, где она с восторгом любовалась пейзажами, подолгу
вслушивалась в трепетные звуки и отдавалась ласке целомудренного ветерка.
Истинная любовь расплачивалась за ложную. К сожалению, эта нелепость будет
встречаться еще часто, пока мужчины не поймут, сколько цветов может смять в
женской молодой душе первый же обман, с которым она сталкивается. Но каковы
бы ни были тому причины, Дельфина играла Растиньяком, и делала это с
наслажденьем, не сомневаясь, что она любима и обладает верным средством
прекратить все огорчения возлюбленного, когда ее женское величество почтет
это за благо. А Растиньяку из самолюбия не хотелось, чтобы первый его бой
закончился для него поражением, и он упорно преследовал свою добычу, как
охотник стремится непременно застрелить куропатку в день св. Губерта.
Оскорбленное самолюбие, тревоги, приступы отчаяния, искреннего или
напускного, все более и более привязывали его к этой женщине. Весь Париж
говорил о его победе над нею, а между тем его успехи у нее не шли дальше
того, что он завоевал в первый день их знакомства. Еще не понимая, что
иногда в кокетстве женщины заключено гораздо больше радостей, чем
удовольствий в ее любви, Растиньяк глупо бесился. Та пора, когда женщина
борется с любовью, приносила Растиньяку первые свои плоды: они были зелены,
с кислинкой, но восхитительны на вкус, зато и обходились дорого. Временами,
оставшись без гроша, не видя пред собою будущего, Эжен, вопреки голосу
совести, подумывал о той возможности обогатиться, которую подсказывал ему
Вотрен, - о женитьбе на мадмуазель Тайфер. Теперь настал момент, когда
безденежье заговорило настолько громко, что он почти невольно стал
поддаваться ухищрениям страшного сфинкса, нередко уступая внушению его
взгляда.
г-жу Воке и г-жу Кутюр, которая вязала шерстяные нарукавники, подремывая у
печки, Растиньяк, полагая, что других свидетелей нет, взглянул на мадмуазель
Тайфер так нежно, что она потупила глаза.
помолчав.
люди, могли быть уверены, что нас любят сильно, преданно, вознаграждая за те
жертвы, которые мы всегда готовы принести, весьма возможно, у нас и не
бывало б огорчений.
ее чувствах.
вашем сердце, но можете ли вы поручиться, что никогда не изменитесь?
брызнул из ее души, озарив лицо таким сияньем, что Растиньяк сам испугался,
вызвав столь сильный порыв чувства.
с неба огромное богатство, вы бы попрежнему любили молодого человека,
который вам понравился в дни вашей бедности?
кавалером Эженом де Растиньяком и мадмуазель Викториной Тайфер? - спросил
Вотрен, показываясь в дверях столовой.
г-жа Воке.
Вотрена вызвал в нем жестокое волнение, какого он никогда еще не испытывал.
к себе наверх.
и не жечь у себя свечи и дров. Эжен остался лицом к лицу с Вотреном.
хладнокровием. - Но слушайте, я тоже щепетилен не меньше всякого другого.
Сейчас не решайте ничего, вы не в своей тарелке. У вас долги. Я хочу, чтобы
не страсть и не отчаяние вас привели ко мне, а рассудок. Может быть, вам
нужно несколько тысчонок? Пожалуйста. Хотите?
билета по тысяче франков и повертел ими перед Растиньяком. Эжен находился в
ужасном положении. Он проиграл на честное слово маркизу д'Ажуда и графу де
Трай две тысячи франков; их у него не было, и он не смел пойти на вечер к
графине де Ресто, где его ждали. У нее был вечер запросто, то есть такой,
когда кушают печенье, пьют чай, но можно проиграть шесть тысяч в вист.
судорожную дрожь, - после того, что вы мне предлагали, вы должны понять, что
от вас никаких одолжений я принять не могу.
искуситель. - Вы молодой человек, красивый, щепетильный, гордый, как лев, и
нежный, как юная девица. Для чорта прекрасная добыча! Люблю в молодом
человеке такие свойства. Кстати, еще две-три мысли из области высшей
политики, и вы увидите мир таким, каков он есть. В нем надо разыгрывать
маленькие добродетельные сценки, и тогда человек высокого полета может
удовлетворять все свои капризы под громкие аплодисменты дураков в партере.
Пройдет немного дней - и вы наш. Ах, если бы вы согласились стать моим
учеником, то вы достигли бы всего. Вы не успели бы выразить желанье, как в
ту же минуту оно осуществилось бы с избытком, - чего бы вы ни захотели:
почета, денег, женщин. Изо всех плодов цивилизации мы приготовили бы вам
райский напиток. Вы стали бы нашим баловнем, нашим Вениамином[145], ради вас
мы с наслажденьем лезли бы из кожи. Было бы сметено все, что стало бы вам
Василенко Иван
Мичурин Артем
Жюль Верн
Шилова Юлия
Березин Федор
Сапковский Анджей