самобытно -- взгляды, навыки и предрасположения. Он был
беспримерно впечатлителен, новизна его восприятий не
поддавалась описанию.
не затруднялся выбором поприща. Он считал, что искусство не
годится в призвание в том же самом смысле, как не может быть
профессией прирожденная веселость или склонность к меланхолии.
Он интересовался физикой, естествознанием и находил, что в
практической жизни надо заниматься чем-нибудь общеполезным.
Вот он и пошел по медицине.
семестр занимался в университетском подземелье анатомией на
трупах. Он по загибающейся лестнице спускался в подвал. В
глубине анатомического театра группами и порознь толпились
взлохмаченные студенты. Одни зубрили, обложившись костями и
перелистывая трепаные, истлевшие учебники, другие молча
анатомировали по углам, третьи балагурили, отпускали шутки и
гонялись за крысами, в большом количестве бегавшими по
каменному полу мертвецкой. В ее полутьме светились, как
фосфор, бросающиеся в глаза голизною трупы неизвестных,
молодые самоубийцы с неустановленной личностью, хорошо
сохранившиеся и еще не тронувшиеся утопленницы. Впрыснутые в
них соли глинозема молодили их, придавая им обманчивую
округлость. Мертвецов вскрывали, разнимали и препарировали, и
красота человеческого тела оставалась верной себе при любом,
сколь угодно мелком делении, так что удивление перед
какой-нибудь целиком грубо брошенной на оцинкованный стол
русалкою не проходило, когда переносилось с нее к ее отнятой
руке или отсеченной кисти. В подвале пахло формалином и
карболкой, и присутствие тайны чувствовалось во всем, начиная
с неизвестной судьбы всех этих простертых тел и кончая самой
тайной жизни и смерти, располагавшейся здесь в подвале как у
себя дома или как на своей штаб-квартире.
мешая ему при анатомировании. Но точно так же мешало ему
многое в жизни. Он к этому привык, и отвлекающая помеха не
беспокоила его.
гимназических лет мечтал о прозе, о книге жизнеописаний, куда
бы он в виде скрытых взрывчатых гнезд мог вставлять самое
ошеломляющее из того, что он успел увидать и передумать. Но
для такой книги он был еще слишком молод, и вот он отделывался
вместо нее писанием стихов, как писал бы живописец всю жизнь
этюды к большой задуманной картине.
и оригинальность. Эти два качества, энергии и оригинальности,
Юра считал представителями реальности в искусствах, во всем
остальном беспредметных, праздных и ненужных.
своего характера.
там по-русски и в переводах, он развивал свою давнишнюю мысль
об истории как о второй вселенной, воздвигаемой человечеством
в ответ на явление смерти с помощью явлений времени и памяти.
Душою этих книг было по-новому понятое христианство, их прямым
следствием -- новая идея искусства.
приятеля. Под их влиянием Миша Гордон избрал своей специально
стью философию. На своем факультете он слушал лекции по
богословию и даже подумывал о переходе впоследствии в духовную
академию.
сковывало. Юра понимал, какую роль в крайностях Мишиных
увлечений играет его происхождение. Из бережной тактичности он
не отговаривал Мишу от его странных планов. Но часто ему
хотелось видеть Мишу эмпириком, более близким к жизни.
3
поздно, очень усталый и целый день не евши. Ему сказали, что
днем была страшная тревога, у Анны Ивановны сделались
судороги, съехалось несколько врачей, советовали послать за
священником, но потом эту мысль оставили. Теперь ей лучше, она
в сознании и велела, как только придет Юра, безотлагательно
прислать его к ней.
бесшумными движениями перекладывала что-то на тумбочке. Кругом
валялись скомканные салфетки и сырые полотенца из-под
компрессов. Вода в полоскательнице была слегка розовата от
сплюнутой крови. В ней валялись осколки стеклянных ампул с
отломанными горлышками и взбухшие от воды клочки ваты.
губы. Она резко осунулась с утра, когда Юра видел ее в
последний раз.
крупозного. Кажется, это кризис. Поздоровавшись с Анною
Ивановной и сказав что-то ободряюще пустое, что говорится
всегда в таких случаях, он выслал сиделку из комнаты. Взяв
Анну Ивановну за руку, чтобы сосчитать пульс, он другой рукой
полез в тужурку за стетоскопом. Движением головы Анна Ивановна
показала, что это лишнее. Юра понял, что ей нужно от него
что-то другое. Собравшись с силами, Анна Ивановна заговорила:
каждую минуту... Зуб идешь рвать, боишься, больно,
готовишься... А тут не зуб, всю, всю тебя, всю жизнь... хруп,
и вон, как щипцами... А что это такое?.. Никто не знает... И
мне тоскливо и страшно.
щекам. Юра ничего не говорил. Через минуту Анна Ивановна
продолжала:
должен что-то знать... Скажи мне что-нибудь... Успокой меня.
заерзал по стулу, встал, прошелся и снова сел. -- Во-первых,
завтра вам станет лучше -- есть признаки, даю вам голову на
отсечение. А затем -- смерть, сознание, вера в воскресение...
Вы хотите знать мое мнение естественника? Может быть,
как-нибудь в другой раз? Нет? Немедленно? Ну как знаете.
Только это ведь трудно так, сразу.
это у него вышло.
для утешения слабейших, это мне чуждо. И слова Христа о живых
и мертвых я понимал всегда по-другому. Где вы разместите эти
полчища, набранные по всем тысячелетиям? Для них не хватит
вселенной, и Богу, добру и смыслу придется убраться из мира.
Их задавят в этой жадной животной толчее.
наполняет вселенную и ежечасно обновляется в неисчислимых
сочетаниях и превращениях. Вот вы опасаетесь, воскреснете ли
вы, а вы уже воскресли, когда родились, и этого не заметили.
другими словами, что будет с вашим сознанием? Но что такое
сознание? Рассмотрим. Сознательно желать уснуть -- верная
бессонница, сознательная попытка вчувствоваться в работу
собственного пищеварения -- верное расстройство его
иннервации. Сознание яд, средство самоотравления для субъекта,
применяющего его на самом себе. Сознание -- свет, бьющий
наружу, сознание освещает перед нами дорогу, чтоб не
споткнуться. Сознание это зажженные фары впереди идущего
паровоза. Обратите их светом внутрь и случится катастрофа.
такое? В этом вся загвоздка. Разберемся. Чем вы себя помните,
какую часть сознавали из своего состава? Свои почки, печень,
сосуды? Нет, сколько ни припомните, вы всегда заставали себя в
наружном, деятельном проявлении, в делах ваших рук, в семье, в
других. А теперь повнимательнее. Человек в других людях и есть
душа человека. Вот что вы есть, вот чем дышало, питалось,
упивалось всю жизнь ваше сознание. Вашей душою, вашим
бессмертием, вашей жизнью в других. И что же? В других вы
были, в других и останетесь. И какая вам разница, что потом
это будет называться памятью. Это будете вы, вошедшая в состав
будущего.
Смерть не по нашей части. А вот вы сказали талант, это другое
дело, это наше, это открыто нам. А талант -- в высшем
широчайшем понятии есть дар жизни.
Эриксон Стивен
Максимов Альберт
Контровский Владимир
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Жюль Верн