Чтение 29–й страницы книги ~Предела нет~

помещении очень слабый (слабый!) запах резеды лишь после очередного
эксперимента, и то недолго, пока сад не проветрен. Это закономерно. А я
ощущаю его всегда. Почему? Последние дни это выводит меня из себя!

И в довершение именно сейчас, когда мне так нужен мой лучший точильный
камень, он все чаще вырывается из рук!..

...Я увеличил концентрацию лютеола в воздухе. Но поведение девятьсот
тринадцатого остается непонятным. Я не замечаю ни выражения ужаса на его
лице, ни характерной беспорядочности поведения - ничего! Он расхаживает по
саду с таким видом, как будто бы о чем-то догадывается (что совершенно
исключено).

Банг назвал это бунтом в лаборатории. Чушь! Не было, нет и не может
быть никакого бунта в моей лаборатории. Формула страха верна! Я не
допустил бы ошибки в формуле..."

5. "ПРИМИТЕ МОЮ КАПИТУЛЯЦИЮ!"

Колесников проснулся с ощущением беспокойства. В доме происходило
непонятное.

Все тревожно и быстро менялось вокруг. Шумы стали другими. К привычному
тарахтению движка, к скрипу рассыхающихся половиц прибавился прерывистый
рокот. Запускают моторы? Под рокот моторов обычно расстреливают, чтобы не
слышно было криков.

Часы пробили полночь. Но шумы не стихали. По коридору громко топали
взад и вперед. Вот протащили какую-то громоздкую штуковину, задевая углами
за стены, - наверное, сундук или сейф.

Странно держал себя и страж. Он проявлял нервозность. То вставал, то
садился. Подходил к окну, отодвигал край шторы.

Колесников тоже начал нервничать. Что произошло? Что могло произойти?
План, так тщательно продуманный, сорвался?

В комнату вошли четыре эсэсовца, один из них с нашивками
унтершарфюрера.

- Встать! - заорал он. - Ну-ка поднимите этого соню! Вот его одежда и
башмаки. - Стук башмаков об пол. - Ты! Пошевеливайся!

Эсэсовцы торопливо подхватили Колесникова под локти и начали, мешая
друг другу, напяливать на него брюки, пиджак, башмаки.

Он стоял у койки, согнувшись, свесив руки, - не выходил из роли. Хотя
было уже ясно: все к чертовой матери! Четыре эсэсовца!

Его толкнули в спину. Он пошатнулся, делая вид, что не может устоять на
ногах. Но эсэсовцы не дали ему упасть.

- Зачем нам такой? - сказали за его спиной.

- Профессору виднее.

- Но в машинах нет места.

- Его, может, еще и не возьмут.

- Надо было убраться отсюда вчера или позавчера. Я говорил Бангу.

- Приказ только что получен.

- Я слышал, проселочные дороги забиты битком. Доберемся ли к утру до
Амштеттена?

- О, черт! Да двигай же ты ногами, лагерная падаль!

Добравшись до винтовой лестницы, Колесников споткнулся. Протянуть
время! Понять, что происходит! На ходу перестроить план!

Но пинками его подняли с пола.

Толкаясь и переругиваясь, эсэсовцы принялись втаскивать его со
ступеньки на ступеньку.

Снизу окликнули с раздражением:

- Грюнер!

Торопливо-бестолковое восхождение приостановилось.

- Что вы делаете? Возитесь вчетвером с этой дохлятиной? Вилли!
Сопроводи его к профессору! Остальные к машинам, грузить имущество!

Колесников понял: эвакуация! "Мертвоголовые" эвакуируются!

Сопя, Вилли подсадил Колесникова в люк под лестницей.

Они очутились в просторной комнате.

Стеллажи вдоль стен заставлены книгами. Золоченые переплеты отсвечивают
в полумраке. Люстра под потолком затенена.

Вилли швырнул Колесникова с размаху на стул. Сам не сел, принялся
ходить по комнате, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Трусит, явно!
Боится, как бы в суматохе эвакуации не забыли о нем.

Колесников повел глазами по сторонам. Тут, стало быть, и работает
профессор? Что-то непохоже. Письменного стола нет. Книги, только книги.
Даже не все уместились на стеллажах. Вон груда книг громоздится на полу.
Это же библиотека, а не кабинет!

А где двери? Здесь нет дверей. (Не считая люка, через который поднялись
Колесников и его конвоир.)

Несомненно, кабинет рядом. За этой стеной или за той. А как попадают в
кабинет, если вдоль стен протянулись стеллажи?

Ну, не медли! Действуй!

Колесников простонал сквозь стиснутые зубы, покачнулся, мешком свалился
на пол.

- Эй!

Вилли оторвался от окна:

- Вставай! Слышишь?

Носком сапога нетерпеливо потыкал Колесникова в бок.

- Что, подыхаешь? Хоть бы ты подох поскорей! Торчи тут с тобой. А ведь
я даже не знаю, положили ли они в машину мой чемодан...

Колесников не отзывался. Ожидал, когда Вилли нагнется над ним, чтобы
пощупать пульс, или попытается поднять с пола и посадить на стул.

Столько раз он отрабатывал в уме различные варианты нападения на врага,
что действовал бы сейчас почти автоматически, без участия сознания.

Через секунду черный мундир затрещит по швам в его руках. Одновременно
нога Колесникова согнется в колене, упрется эсэсовцу в живот, потом
распрямится с силой. Батя обучил своих разведчиков этому приему. Не успев
вскрикнуть, Вилли перекувырнется через голову.

Тут уж не мешкать - побыстрее навалиться на него всем телом и обеими
руками стиснуть горло!

Лежа неподвижно на полу. Колесников ждал. Ему казалось, что сердце его
бьется так громко, что заглушает тиканье настенных часов, что оно
увеличивается в размерах, пухнет, вот-вот заполнит собой всю комнату.

Но почему-то Вилли не спешил нагнуться. Некоторое время он стоял над
Колесниковым в раздумье. Какие мысли медленно, как мельничные жернова,
ворочались там, в его башке под тяжелой каской? Наверное, он с
беспокойством думал о своем чемодане.

Вдруг, еще раз ткнув Колесникова в бок, он повернулся к люку. С
удивлением Колесников понял, что Вилли уходит. Под шагами его загудели,
залязгали ступени трапа.

Вначале Колесников подумал, что это ловушка. Но Вилли не возвращался.

Колесников вскочил на ноги.

Со стен бесстрастно взирали на него золоченые обрезы книг.

Он шагнул к окну, выглянул в просвет между маскировочными шторами. Во
дворе полно машин.

Да, эвакуация!

Но где же профессор?

По диагонали пол библиотеки пересекает полоса света. Раньше ее не было.
Что это за полоса?

А! Упав со стула на пол, Колесников случайно уперся ногой в книжные
полки. Одна из них сдвинулась. Стала видна щель. Это приоткрылась потайная
дверь. Несколько полок с книгами, вращающихся на петлях, были потайной
дверью!

Колесников толкнул ее. Она подалась и ушла вглубь - бесшумно. Очень
хорошо! Все этой ночью должно совершаться бесшумно.

Ну да, кабинет, как он и предполагал. В кабинете нет никого.

Колесников ожидал увидеть что-то вроде лаборатории средневекового
алхимика или колдуна. Ничего похожего! Здесь нет ни колб, причудливо
изогнутых, ни очага, на котором кипело бы и булькало колдовское варево в
котле. С закопченного потолка не свешиваются гирляндами пучки трав, а
также высушенные шкурки змей. И вещий ворон не сидит на высокой спинке
кресла.

Все воронье - это доподлинно известно Колесникову - слетелось в сад,
поближе к линзам-перископам, и, нахохлившись, расселось там в траве. А
ядовитое зелье клокочет в больших чанах в подвале дома.

Нет, кабинет как кабинет. Строго обставленный в старомодном немецком
вкусе, ярко освещенный. Кажется еще светлее оттого, что стены аккуратно
сложены из высоких белых панелей.

Посреди кабинета возвышается огромный письменный стол. Лампа под
абажуром погашена.

Колесников шагнул к столу.

Все выглядит на нем так, словно бы хозяин отлучился ненадолго. Экономя
электроэнергию, он машинально выключил настольный свет, но должен с минуты
на минуту вернуться.

Рядом с лампой - портрет Гитлера в рамке, очевидно дарственный, потому
что лоб поверх косой пряди пересекает еще и косая надпись.

Взяв портрет со стола. Колесников прочел: "Адольф Гитлер - профессору
Бельчке. Миром можно управлять только с помощью страха!"

Фамилия профессора Бельчке? И Гитлер знает его лично?

Судя по этому столу, профессор - кабинетный ум, книжник, педант. Стоит
такому рассыпать горку карандашей, чуть передвинуть пресс-папье или