Чтение 29–й страницы книги ~Заказ~

Зато под горячую руку наорал на секретаршу. Она, по счастью, была женщина опытная, умная - все поняла. Смиренно выслушала и тихо пошла из кабинета. Лишь перед дверью, до глаз прикрыв лицо папкой "На подпись", оглянулась на разошедшегося начальника и улыбнулась. Губ не было видно, но выражение глаз Василий Никифорович рассмотрел... Секретарша закрыла за собой дверь, а Цыбуля вдруг понял, что больше ему в конторе делать нечего, а то, не ровен час, камня на камне здесь не оставит.

Схватил портфель, сдернул с вешалки неизменную соломенную шляпу... стремительно пронесся через приемную, бросил на прощание:

- Я уехал! Если чего - дома! И только дверь бухнула. Или новый грозовой раскат ударил на улице?..

- Полетел гром на тучу, - прокомментировала отбытие начальника мудрая секретарша. И сняла телефонную трубку: - Марьяна Валерьевна? Твой домой покатил. Страсть не в духе сегодня-а-а...

На улице было так темно, что Василий Никифорович сразу включил у "Нивы" фары. То справа, то слева иссиня-черное небо снизу доверху вспарывали сполохи молний - и одновременно взрывался гром. Так, словно над станицей лопалась и трещала самая ткань мироздания!

Цыбуля даже посидел неподвижно в машине, сквозь потоки льющейся по стеклам воды созерцая небывалое величие природы. Которую человек то и дело самонадеянно заявляет, что покорил.... Затем тяжело вздохнул и включил передачу...

После короткого ужина, прошедшего в полном молчании (Марьяна Валерьевна на цыпочках хлопотала вокруг мужа), Цыбуля ушел к себе в кабинет. Час был не поздний, уличное освещение, несмотря на темень, еще не включили, и лампочка на столбе - любимая вдохновительница Цыбулиных мыслей - не горела... Василий Никифорович стоял у окна и смотрел в грозовой сумрак, где, постепенно удаляясь в степь от станицы, полыхали в небесах бело-голубые разряды. Они были похожи на тонкие кривые стволы очень рослых деревьев с обнаженными корнями, тянущимися к земле. Вспышки выхватывали из темноты клубящиеся кроны черно-фиолетовых туч...

Гроза уходила, но ливень, которому давно полагалось закончиться, не прекратился. Он перешел в нудный, холодный дождь, и сильные порывы ветра косо швыряли его в оконные стекла. Вниз текли вялые ручейки... Такая погода никак не способствовала перемене настроения к лучшему. Накопившееся раздражение отказывалось утихать. Василия Никифо-ровича холодило, знобило, трясло...

Он не слышал, как приоткрылась дверь за спиной. Вошла Марьяна Валерьевна. Ступая тихо, чтобы не расплескать, она несла стакан крепкого, горячего чая, как всегда обернутый полотенцем.

- Василий, чайку?..

Цыбуля от неожиданности вздрогнул:

- Заикой когда-нибудь сделаешь...

Марьяна Валерьевна с облегчением заулыбалась:

- А как иначе вас, мужиков, самих из себя вытащить можно? Только неожиданностью, только с налету! - Она поставила стакан на стол и подошла к мужу. - Запретесь вот, замкнетесь и ждете, когда само отболит... А вдруг не отболит, а отвалится? За вами, мужиками, глаз да глаз нужен. Вы народ слабый...

Василий Никифорович отвернулся к окну и продолжал вглядываться в темноту, привораживавшую далекими вспышками.

- Бабе чего? - продолжала Марьяна Валерьевна. - Она свою беду слезами выльет - и дальше пошла. А вы? В себе копите, потом на людях срываете. А тебе так не гоже! Ты командир у нас. Голова! Что получается, когда голова больная? Пей давай! Пока не остыл!

Цыбуля слушал жену не перебивая. Такие плавные, задушевные голоса бывают только в сельской России; в других местах не найдешь. Он ласкал, убаюкивал душу... Первый раз за весь день у Василия Никифоровича что-то помягчело и отпустило внутри. Он подошел к столу и, взяв закутанный полотенцем стакан, сделал большой глоток. Так другие люди пьют валерьянку или нитроглицерин. Медленный тяжелый комок покатится внутри, смывая тяжесть и боль... Цыбуля поставил стакан, подошел к жене, обнял ее за плечи и притянул к себе:

- Валерьяновка ты моя...

- А то. - В ее голосе пробудилась веселая лукавинка, которую он так любил. - Знали родители, какое отчество дать...

Они стояли обнявшись на фоне сумрачного окна, в котором уже редкие и неяркие молнии вспыхивали далеко-далеко. Два пожилых человека, всегда готовые прийти на помощь друг другу. Без просьбы подпереть плечом, отдать все - лишь бы другому стало пусть на секунду, но легче... Зря говорят, будто с возрастом проходит любовь. Она не проходит...

За окном на столбе неожиданно вспыхнула лампочка. Марьяна Валерьевна нашла ее взглядом.

- Слышь? Пойдем, Василь, посидим... потолкуем... а?..

По-прежнему в обнимку они прошли через кабинет к большому дивану.

- Худо мне, Марьянушка... - глухо проговорил Василий Никифорович. - Сергуня наш... И Заказ... Все из рук валится... на народ швыряюсь... как пес цепной стал. Сам чувствую, что негоже, а не могу... Смириться не могу...

Марьяна Валерьевна молчала. Держала его руку в своей.

Через некоторое время Василий Никифорович заговорил снова:

- По мне, рано у нас смертную казнь хотят отменить... Вот люди рассказывают, как теперь в Туркмении стало: первый раз украл - отрубают подлецу руку. Кисть. Хочешь дальше воровать? Пожалуйста. Еще другая рука есть. И ноги... и голова... То-то, говорят, красть у них теперь совсем перестали. Машины на улицах на ночь не закрывают. А у нас? - Он тяжело замотал головой, потом снова посмотрел на жену: - Вот Сергуню убили, и никому ничего... А коня хоть нашли, да попробуй верни... Парень за него жизни не пожалел...

Взгляд Цыбули был устремлен на далекую рукотворную звездочку, светившую за окном. Марьяна Валерьевна тихо гладила его руку, лежавшую у нее на плече. Родное тепло жены успокаивало, помогало раскрыться озлобленной, готовой себя и весь белый свет проклянуть душе...

- Где правда? Где человеческая справедливость? Марьяна, сил больше нет!..- Он помолчал, и в голосе зазвучало пронзительное отчаяние: - А может, и Бог-то с ним, с конем этим? Одного родили - и другого когда-нибудь родим?.. Я же не такой старый еще. Хватит силенок все с начала начать?..

Так говорят о безвременно утраченных детях. О самом дорогом... О кровинке своей...

У Марьяны Валерьевны вдруг сильно защемило слева в груди. Женское сердце... Не обманешь его. Чует оно боль близкого человека. И своей болью отвечает...

- Все обойдется, Вась. Вот посмотришь. Все обойдется...

А что должно было обойтись? Если парня, по-отцовски любимого, загубили?.. Самого ранили насмерть, дело целой жизни отняв?..

Но Марьянина рука гладила и гладила его руку:

- Все обойдется... Все уляжется, милый... И Василий Никифорович оторвал взгляд от лампочки за окном, посмотрел нежданно помягчевшими глазами, поцеловал жену в лоб:

- Эх, Марьянушка...

И вдруг Марьяна Валерьевна встрепенулась:

- Слышь, Василь! А помнишь, как к нам собутыльник твой приезжал?

- Кто?..

- Ну этот. Из Швеции. Внучка с ним была... Ты кобылку еще им подарил. Фа... Нотку. Ну, вспомнил теперь? Имя у него еще чудное такое... Сам говорил, на русский лад все равно что Ваня..,.

- Ион, что ли?

- Вот-вот! Ион, точно. Что ж ты ему-то не позвонишь?

Василий Никифорович только вздохнул:

- А чего ему звонить? Он нам не подмога. Он в Швеции живет, а лошадь в Финляндии...

Если честно, Василий даже не знал, где теперь Ион, чем занимается... да и, так-то говоря, - жив ли вообще. После памятного визита "собутыльник", конечно, сразу ему написал, прислал фотографии устроенной на новом месте Фасольки. Цыбуля ответил... а потом переписка заглохла. Давно уже. А в их с Ионом возрасте несколько лет - срок огромный...

Марьяна Валерьевна тем не менее выбралась из-под мужниной руки и устремилась к серванту, где в нижней тумбочке хранились семейные фотоальбомы и всякая домашняя канцелярия. Вот папка на "молнии", куда она складывала разные полезные документы: паспорта телевизоров, холодильника, оплаченные квитанции, свидетельства о рождении, аттестаты... многих и многого уже на свете-то не было, а бумаги продолжали храниться...

- Вась, слышишь? Нашла! Красивая какая... - Марьяна Валерьевна щелкнула дверцей серванта и вернулась в кабинет, с торжеством неся маленький, весь в золотых геральдических вензелях, картонный прямоугольник: - Ион... фон... Ишь, важный! Ски... Скьель... Вась, как он читается?

- Шельдебранд.

- Я и говорю - важный. Вась, тут его домашний номер и факс! На, позвони! У них, у генералов, связи знаешь какие... Хоть присоветует чего!

Василий Никифорович поднялся: "А ведь права - попытка не пытка..."

Он взял у нее из рук бумажный прямоугольник визитки и долго смотрел на него, задумчиво хмурясь.

- Ты знаешь, Марьяша... а не буду я, пожалуй, ему звонить.... Я лучше съезжу к нему.

- Вот и правильно, - тут же поддержала супруга. - Он тебя, помню, в гости все зазывал. Съезди, родимый. Развеешься, погостишь... На жизнь ихнюю, шведскую, посмотришь. Оно глядь, и дела пореша-ешь... По телефону-то как? Трубочку положил и забыл. А в глаза друг дружке глядючи... Мужик он, помню, справный, решительный... Чтобы вы с ним да финнов не одолели? Еще верхом на Заказе этом домой прискачешь... Езжай, родимый. А я вещи тебе соберу. Когда ехать думаешь?

- А завтра и отправлюсь, - окончательно обрел решимость Цыбуля.- Дорога не ближняя: пока до Москвы... Хотя нет! Лучше я через Питер рвану.- Лицо у Василия Никифоровича вдруг вновь стало каменным: - Там Сергуню... Надо все поподробнее разузнать... Аннушку навестить обязательно... Да и к границе шведской поближе!

- Вась, у тебя визы нет.

- Ну, это мы в конторе завтра решим, - отмахнулся Цыбуля. Перевернул визитку, взглянул на карандашные буквы, вдавленные в картон твердым почерком Иона: - Не стерлись!

Там, на обороте, стоял адрес электронной компьютерной почты. ARNO@IBM.NET. Несколько лет назад это казалось Василию Никифоровичу полной абракадаброй.

- Завтра... Слышь, Марьянушка, времени у нас сколько сейчас?

- Да полдесятого. А что?

- А попробую-ка я прямо сегодня с Ионом связаться... Кто его знает... Вдруг адрес не изменился... и как раз компьютер включен?..

Цыбуля подошел к телефону. Секретарша, давно вернувшаяся со службы, узнала его голос немедля:

- Что случилось, Василь Никифорыч?.. Она помнила, как бушевал он в конторе, и, прямо скажем, малость струхнула.

- Люсенька, ты не могла бы к конторе сейчас?.. Компьютер включить? Мне кой с кем бы по электронной почте связаться...

- Да чего ж? - сразу успокоилась секретарша. - Через пять минут буду. Вас когда ждать?

- Сейчас буду... - Цыбуля чуть не положил трубку, но вовремя спохватился: - У дочки твоей по английскому какая отметка?

- Пятерка... А что, Василь Никифорыч?

- Да вишь... послание-то мне по-английски... Захватишь, может, дочурку? Гостинец с меня...

Дочка - девятиклассница не подкачала. Видно, недаром Василий Никифорович когда-то зазвал в Михайловскую хороших учителей... Письмо, составленное по всей премудрости английского языка, улетело во всемирную сеть, и мудрая секретарша отправилась ставить чайник: электронная переписка - дело обычное, но почему-то все волновались... Девочка осталась за монитором. Может быть, за такие заслуги ей после чая разрешат поиграть?.. Но не успела ее мать выйти из кабинета, как сзади раздался взволнованный голосок:

- Мам, мам... ответ пришел! Цыбуля уже заглядывал ей через плечо. Секретарша вернулась, быстро щелкнула мышью...

- "Бесконечно рад, - перевела девочка. - Жду! Обязательно сообщи дату приезда. По поводу визы не беспокойся - сегодня же отдам распоряжение в наше консульство в Петербурге. Если надо, продублирую по месту жительства..."

А подпись послание завершала такая, что юная переводчица поперхнулась:

- Гоф-штал-мейстер Его Величества короля Швеции Карла Шестнадцатого Густава... генерал-майор... барон фон Шельдебранд!!!.. Дядя Вася, гофшталмейстер - он кто?..

Обратно домой Василий Никифорович влетел радостный.

- Все в порядке, Марьянушка. Еду!!!

- Ну и слава те, Господи, - с облегчением перекрестилась жена. - Пойду чемодан собирать. Тебе рубашек сколько? А штанов?.. Брюк, спрашиваю, сколько положить? Не холодно там? Может, свитер, что я связала? Не покупной небось, не замерзнешь... А костюм, Вась? Вдруг тебя королю ихнему представить захотят? Как тогда королеве английской...

Знаменитому костюму перевалило за двадцать. Тому самому, от "Джона Сильвера". Двадцать лет назад Василий Никифорович впервые надел его - и с тех пор вынимал из полиэтиленового пакета раза четыре. Последний - когда в Верховный Совет вызывали, вручали правительственную награду... Хоть и висело у него в гардеробе немало других костюмов, для торжественных случаев сберегался именно этот.

- А моль не поела?..

Перед нестареющим "Сильвером", как выяснилось, оказалась бессильна и российская моль, и веяния переменчивой мировой моды. Вот что значит английский консервативный классический стиль!

- Хорош! Прямо Жириновский, - залюбовалась мужем Марьяна.

- Тьфу! - Василий Никифорович Жириновского не одобрял.

- А в дорогу в чем? - Марьяна деловито рылась в шкафу.

- А в джинсах! - решил Василий Никифорович. Настал Марьянин черед плюнуть:

- Очумел, старый? Тертые, драные... Ты ж в приличную страну едешь! Люди скажут, гопник из России явился! Бомж!

- У них там, - усмехнулся Цыбуля, - именно в таких миллионеры и ходят...

- А!.. - безнадежно махнула рукой Марьяна Валерьевна. Если муж что решил, спорить с ним бесполезно. И на том спасибо, что ожил...

И джинсы отправились в чемодан. Хоть и не признавала их Марьяна, а сложены были как надо - по швам.

"Хорошо, стрелок не нагладила..." - подумал Цыбуля.

То же самое подумала и Марьяна Валерьевна, добавив про себя: "Вот бы где шуму было..."

...Чемодан лежал на заднем сиденье верной директорской "Нивы". Василий Николаевич крепко расцеловал жену и устроился на непривычном для себя пассажирском месте. За рулем сидел молодой парень: надо же будет кому-то пригнать машину назад!

- Давай.- Цыбуля захлопнул дверцу.- Поехали. Не лихачь только. Не люблю...

Последний раз взглянул на жену и целеустремленно уставился в лобовое стекло. Марьяна Валерьевна стояла на крыльце, прижав к груди руки...

И только когда машина скрылась за поворотом, по-бабьи смахнула слезинку. А как же? В такую даль проводила...

Машина миновала знаменитую "триумфальную" арку, и через полчаса по сторонам потянулись места вовсе малознакомые. Обсаженное пирамидальными тополями шоссе стелилось, сколько хватал глаз, почти без подъемов, спусков и поворотов. На дороге все следы вчерашнего ливня давно высохли, но листва тополей, вечно сероватая от дорожной пыли и беспощадного солнца, казалось, воспрянула и заблестела темно-зеленым. Кое-где сразу за тополями начиналась степь. Она уходила вдаль до самого неба, и волны бежали по высокой траве, по колосьям посевов. Одна за другой, одна за другой - в бесконечность... Травы переливались на ветру, меняли цвет, вздыхали, шептались и нежно обнимались друг с дружкой... Василий Никифорович смотрел на них и насмотреться не мог. Этим зрелищем он мог любоваться часами, сутками. Всю жизнь...

Он сощурился, вглядываясь в горизонт, и ему показалось, будто по самой границе земли и неба крылато проскакал легконогий табун...

На самом деле в мировой паутине "Интернета", связавшей друг с другом сотни тысяч компьютеров, можно найти все, что угодно. От подсказок по экзаменационным билетам до свежей информации о заговорах инопланетян - куда там "Секретным материалам" со Скалли и Молдером!.. Есть все, надо только знать, где искать. Вот хочешь, чтобы тебе Библию с любого места хорошо поставленным голосом почитали? Пожалуйста. А хочешь с птичьего полета взглянуть на панораму вечернего Осло? Щелкни кнопочкой мыши...

Есть и более серьезная информация, но ее берегут от постороннего глаза, и любители взламывать секретные пароли могут не беспокоиться. Кодирующие ключи там такие, что компьютеры от них сходят с ума, а спецслужбы всех стран вот уже несколько лет рвут на себе волосы - и как только допустили, чтобы подобное было изобретено, да еще и распространилось!.. Ни тебе в чужую переписку залезть, ни с частное письмо прочитать - это куда же годится?!. ? А главное - прежде, чем расшифровывать, недотрогу-информацию еще надо запеленговать. Попробуйте отыскать лист в обширной тайге. Песчинку в пустыне Сахара...

"Здравствуйте, дорогой друг!"

"Здравствуйте, Аналитик. Ну и чем сегодня порадуете?"

"Порадую или нет - это вам, конечно же, решать самому. Наш общий знакомый и мой благодетель просит вас поставить точку в одном важном для него деле... Проблема приобрела остроту уже некоторое время назад, когда нашему знакомому была нанесена жестокая и незаслуженная обида, а совсем недавно чашу его терпения переполнила, так сказать, последняя капля. Не согласитесь ли принять к сведению следующую информацию? Уже несколько лет в поле его зрения находится одна девушка, Анна Ильинична Смолина..."

"Очень занятно. Аналитик. С нетерпением ожидаю подробностей..."

"Подробности состоят в том, что она содержит собственную конюшню... которую, как вы наверняка уже догадались, наш общий знакомый за символическую мзду оберегает от всяких напастей и посягательств..."

"Ну и что там у нее? Лошадки разбежались? А я тут при чем? Хватит уже с меня и этого Омара-Шарифа, как бишь его звали..."

"Ту ситуацию, дорогой друг, вы разрешили с присущей вам элегантностью и ко всеобщему удовольствию, за что, кстати, я в тысячный раз готов сказать вам спасибо, но здесь мы имеем случай совершенно из другой оперы. Видите ли, у девушки был жених. Конечно, тоже конник, жокей. Он постоянно жил где-то около Пятигорска - там у нас в России, оказывается, по-прежнему разводят лошадей и есть ипподромы со скачками, - а к своей девушке периодически наезжал в гости. Так вот, буквально две недели назад у нас здесь в Питере парня убили..."

"Вот даже как!"

"Увы, дорогой друг, увы. Притом те же самые личности, от которых еще раньше пострадал и сам наш знакомый. Оба бывшие тихвинцы, один - Виктор Расплечин, известный более как Плечо, второй - Игорь Сморчков, погоняло[69] Сморчок. Он-то, собственно, и убил..."

"Да, личности колоритные. Заслуживающие самого пристального внимания... Продолжайте, Аналитик, это становится интересно!"

"В таком случае я вынужден начать несколько издалека. После того, как в результате известной вам истории со сгоревшим автобусом Журба выгнал Расплечина и запретил показываться на глаза, тот вдвоем со Сморчком сосредоточился на опеке одного мелкого бизнесмена по фамилии Поляков. Этот бизнесмен промышлял тем, что выгодно перепродавал российских лошадей в Швецию, своему тамошнему компаньону..."

Антон Григорьевич Панаморев сидел рядом с Аней на скамейке маленькой трибуны, устроенной возле манежа. Здесь рассаживались взволнованные родители юных наездников, занимавшихся у Ани, когда строгая тренерша объявляла первые в их жизни соревнования. В иные же дни места занимали российские и импортные покупатели, приезжавшие смотреть лошадей.

- ...И ты представляешь,- рассказывала Аня Панаме, - аккурат вчера у меня был "платежный день", ну, то есть когда я своей "крыше" плачу. Являются в назначенный час мои "ежики", как обычно, с "Балтикой" и мороженым... Я им конвертик, а они не берут!.. Тут я прям струсила - это как, значит, прикажете понимать? А вот так и понимай, говорят, "папа" наш велел тебе ни о чем больше не беспокоиться и жить дальше без стрессов. Можно мы тут с краешку посидим, тренировку посмотрим?.. Вдруг понравится, сами в седло захотим... Чудеса...

- Да уж, чудеса, - усмехнулся Панама. - Из области бесплатного сыра...

Он такое мог бы ей поведать из своей собственной практики, что роман напиши - не поверят, но Аня лишь махнула рукой:

- Все может быть, только знаешь... что-то стало мне на все наплевать... - И вдруг вскочила: - Вика, а постановление кто делать будет? И руки! Руки у тебя где?..

Девушка, рысившая по манежу на рыжей кобыле, послушно кивнула и поехала дальше. Вика была из старших, продвинутых Аниных учениц, и ей доверялось самой работать лошадку.

Аня вновь села на потрескавшуюся скамью. На ней были бриджи и сапоги, она поглядывала на часы и собиралась вскоре вывести Вальса.

- Я, наверное, бытовая сталинистка, - проговорила она, - но все-таки, честное слово, раньше совсем другой народ был. Светлый, открытый... Я вот тут совершенно случайно с одним дедушкой познакомилась, Петром Федоровичем зовут. Поговорили с ним, так аж жить захотелось... Под семьдесят мужику, где-то в Арктике все здоровье оставил, а оптимизма!.. Мне бы полстолько...

В это время из-за ворот донеслось сдержанное урчание автомобильного двигателя. На территорию малым ходом вкатилась серая "Нива" и остановилась на площадке, устроенной, чтобы не пугать лошадей, в стороне от манежа. Щелкнула правая дверца - наружу, спеша и волнуясь, выскочила девочка в тренировочных штанишках, заправленных в резиновые сапоги. Она держала в руках мешочек с морковкой. Антону Григорьевичу сразу показалось, будто он где-то уже видел ее. Полноватая, чуточку неуклюжая, в очках и с длинной косой... Из машины выбрался взрослый спутник девочки, и Панама понял, что не ошибся.

- Вот уж не ожидал!.. - Он приподнялся со скамьи, протягивая руку невысокому седому мужчине. - Какими судьбами?

Его нечаянный союзник по драке в темной аллее улыбнулся и дружески кивнул Ане, тоже вставшей навстречу:

- Да нас Анна Ильинична когда-то еще приглашала поездить, вот на сегодня и договорились...

Аня забрала вконец оробевшую девочку и повела ее в конюшню:

- Ты как, галопом ездишь уже? А жеребцов не боишься?..

Мужчины остались на маленькой трибуне одни:

- Антон.

- Алексей.

Они были примерно одного возраста и перешли на "ты" вполне ненавязчиво. Может быть, еще потому, что совместное участие в драке психологически неизбежно сближает.

- Рад снова увидеться... Земля-то у нас, оказывается, кругленькая!

- И маленькая. А лихо ты, между прочим, Антон, кулаками орудуешь...

Панама еще в тот достопамятный вечер оценил свою лихость как весьма относительную, но сейчас его больше занимало не сравнение бойцовских достоинств, а нечто другое, и он с горечью мотнул Головой:

- Вот только кончилось все, к сожалению, не так, как мы с тобой хотели.

- Господи, а что случилось?.. - искренне разволновался Алексей.

Сразу ответить Панама не успел. За их спинами тяжело бухнули деревянные ворота конюшни. Аня вышла наружу, ведя в поводу Вальса. Белоногий буденовец фыркал, топал копытом, беспокойно оглядывался. Следом появилась девочка. За ней с величавой кротостью вышагивал серебристо-серый конь, выглядевший, точно иллюстрация из книжки об арабской породе. Девочка благоговейно держала его под уздцы.

- Торик у нас мальчик хотя и пожилой, но, учти, с темпераментом, - на ходу давала Аня последние наставления. - Ну что, подпруги подтянула? Садимся!

Она оказалась в седле одним привычным движением. Обернувшийся Алексей проворно вытащил из сумки видеокамеру:

- На старт приглашается Станислава Лопухина, команда России...

Девочка покраснела и, отпустив путлище подлиннее, со второй попытки вскарабкалась на коня. Залезание в седло для нее все еще оставалось проблемой. Проезжавшая поблизости Вика насмешливо хмыкнула. Дескать, ходит тут всякий разный прокат, только лошадей, достойных гораздо лучшего применения, утомляет...

Алексей самозабвенно глядел в окуляр, запечатлевая на пленке юную всадницу, совершавшую первый круг по манежу. Потом остановил запись и повернулся к Панаме:

- Да, так ты говорил - вроде что-то стряслось?..

Девочка, которую по малости ее лет величали не Станиславой, а в основном Стаськой, между тем уже ощутила разницу между смирными, по большому счету ко всему безразличными прокатными лошадьми и настоящим спортивным конем. Прокатные лошади-и кто станет их за это винить? - заняты в основном сачкованием. Как бы изловчиться да не выполнить недостаточно энергично и грамотно поданную команду, как бы приберечь силы и поскорей оказаться снова в конюшне, в своем деннике, у кормушки с недоеденным сеном... Серый Альтаир оказался совсем другого поля ягодой. Когда Стаська, до полусмерти запуганная упоминанием о "темпераменте", все же решилась легонько подтолкнуть его пятками на шагу - конь отозвался немедленно и послушно, не потеряв ритма движения. Он легко и красиво нес сильную, упругую шею, и девочка, мало-помалу нащупав контакт с его ртом, вдруг осознала, как именно следует держать повод. Она читала, что опытная лошадь есть самый лучший учитель, но только теперь поняла, как это происходит в действительности.

- Повод!..- скомандовала Аня.- Строевой рысью - марш!..

И Альтаир поднялся в рысь опять-таки без дополнительных понуканий, без "проверок на вшивость", без унизительного подхлестывания. Стаська принялась старательно привставать и опускаться в седле, и пятки сами отошли от боков, чтобы конь больше не прибавлял темпа. Ей даже удалось сосредоточиться на поводе, и руки впервые стали размеренно сгибаться и разгибаться. Это движение она до сих пор видела только у старших учеников.

- Всадник, вольт налево через манеж! - прокричала ей Аня.- Ма-арш!..

- ...Там вообще-то все не здорово кончилось,- вполголоса начал Панама. - Этот парень, который у "Юбилейного"...

- Ой, извини. - Алексей в сотый раз схватился за камеру, фиксируя происходившее на манеже. Стаська силилась удержать равновесие, вставая на "полевую" посадку. - Надо же будет ребенку дома на себя посмотреть, ошибки увидеть...

- Да ладно. - Панама бросил окурок и потянул из пачки новую сигарету.- Это я так... разболтался что-то.

- Погоди. - Алексей опустил камеру на колени. - "Не здорово" - в смысле как?.. Сильно, что ли, побили?..

По правде говоря, слушателем он оказался никудышным. Девочка на манеже постигала премудрость езды учебной рысью ("Ну-ка сядь, как ковбои в кино! - командовала Аня. - На копчик, а ногами упрись в стремена! Колено выпрями!..") - и ее успехи Алексей явно принимал к сердцу ближе, чем известие о гибели какого-то практически не знакомого человека. Панама успел двадцать раз мысленно плюнуть и пожалеть, что вообще заговорил с ним о случившемся. Но все двадцать раз Алексей спохватывался, опускал камеру и извинялся: "Да-да, так ты говорил..?"

- Вот ведь дела получаются... - протянул он наконец. - Вернулись, значит. И дело доделали...

Антон с силой растер ногой окурок, смешивая с песком крошки недогоревшего табака:

- Нет. Я потом понял... Им не убить его нужно было, а... выключить где-то на сутки. Чтобы под ногами не путался... А он... встал. Жокеи, они... крепкие...

Говорить об этом было трудно. Но он говорил.