Чтение 29–й страницы книги ~Северная Пальмира~

Вечером Постум повесил портрет Крула на стену. Примеривался долго. Плюнул. Плевок угодил в лоб. Еще один плевок. Этот не долетел, шлепнулся на пол. Постум плевал, наверное, минуты три. Потом слюна иссякла. Император сидел на кровати и смотрел в потолок. Что бы еще придумать? Как досадить Крулу? Подсыпать рвотного в вино? Это он уже делал. Слабительное в ветчину? Тоже было. Эти средства слабого действия. Нужно что-то сильное. Но вот что?

Эй, золотая Фортуна, подсказала бы. Почему ты не помогаешь тем, кто честен, и голубишь всякую мразь вроде этого Крула или его внучонка Бенита? А вот и сам Бенит. Самодовольный голос рокочет в соседней комнате. Явился, будто Постум его звал. Мальчишка едва успел сорвать заплеванный портрет Крула и припрятать, прежде чем Бенит вступил в спальню.

- Нам надо поговорить, Август. - Голос Бенита подозрительно мягкий, заискивающий, значит, задумал какую-то гадость.

- Говори, - милостиво разрешил император.

Постум принял наигранно равнодушный вид. Ага, наконец-то! Вспомнил про письмо. Вернее, не забывал. Ждал подходящего момента.

- Я - диктатор и фактический правитель Рима. - Мог бы и не напоминать. Это Постум помнит каждую минуту. - Но тот, кто правит Римом, должен знать имя его гения.

- Всех гениев сослали на Землю, - напомнил Постум. - Пойди спроси.

- Не всех, мой друг. Этого не сослали. Уж поверь - несколько сотен гениев находится у меня в услужении, и мне известны почти все их маленькие тайны.

- Почему же ты не знаешь тогда имя гения Рима?

- Я же сказал - почти все. Никто из них не знает этого имени. - Постум разглядывал золотую Фортуну, стоящую у изголовья императорской кровати, и делал вид, что размышляет. - Ты должен сказать его мне.

- А что ты будешь делать, когда перестанешь быть диктатором? - насмешливо спросил Постум. - Неужели?.. - Император провел ребром ладони по горлу. - Неправитель, знающий имя гения Рима, должен умереть.

- Это так не скоро, мой мальчик.

"Мой мальчик", - передразнил мысленно Постум. Но пусть Постума сожрет Орк, если он поверит, что Бенит перережет себе горло ради блага Рима.

- Ты можешь просить что угодно взамен, - голос Бенита сделался вкрадчив.

- Ты торгуешься со мной? С императором Рима? - Постум надменно глянул на Бенита.

- Ну не то чтобы... - Бенит шутливо изобразил покорность.

- Ты можешь меня только задобрить. Без всяких условий.

- Мороженое? Конфеты?

- Как ты дешево ценишь своего Августа, диктатор Бенит, - перебил мальчик. - Моя матушка перевела на мое имя все свое состояние.

- С чего ты взял?

- Мне сказали в банке, - соврал Постум. - Так вот, я хочу, чтобы вся прибыль поступала на мой счет в Первом национальном банке. Мой личный счет. Неподотчетный.

- Что? Но ведь это огромные деньги!

- Я - император.

- Ты потратишь их на ерунду.

- Хорошо. Половину неподконтрольно. А вторая половина с твоего разрешения. - Он фактически покупал Бенита. Но другого выхода не было.

- Двадцать процентов.

- Половина. И я буду проверять поступления доходов. Учти, у меня хорошие оценки по математике.

- О, разумеется, Август! - Бенит склонил голову.

- А теперь второе. С литературой у меня неважно. Мне нужен консультант. Я уже выбрал. Поэт Кумий - вот подходящий кандидат.

- Но он вольнодумец.

- Бенит, - с укором покачал головой император. - Неужели ты думаешь, что меня могут совратить чьи-то речи после того, как я слышал твои? Но латинскую литературу этот проходимец знает. Так что завтра жду его во дворце.

- Не много ли ты просишь?

- Ты все исполнишь по велению своего сердца.

Бенит улыбнулся. Да, имя гения Рима задешево не купить. Тот, кто знает имя гения, повелевает Римом.

- Август, разумеется, все твои пожелания будут исполнены в точности. Итак... - Бенит замолчал, ожидая. Даже голову приблизил, ухо ладонью оттопырил...

- Пердун, - сказал Постум.

- Кого это ты называешь пердуном? - нахмурился Бенит и оглянулся - уж не Крул ли решил подслушать их разговор...

- Так зовут гения Рима.

- Не кощунствуй.

- Это не кощунство. Так мне сказали.

- Кто?

- Руфин.

- Да этот старикашка спятил, видимо...

- Так он мне сказал, - упорствовал Постум. - Мама принесла меня в больницу, и Август, умирая, шепнул мне имя гения на ухо.

- И ты думаешь, что после этого...

- Всего лишь добрые намерения. Без всяких условий. Ты обещал. Неужели теперь ты нарушишь свое слово?

- А ты жулик! - почти с восхищением воскликнул Бенит.

- У меня хороший учитель... - Постум не выдержал и рассмеялся. И Бенит расхохотался в ответ.

- Ладно, парень, ты получишь и деньги, и Кумия. Я щедрый. Сказать по правде, Кумий этот - изрядный трус. Я предложил ему написать обо мне библион. Так он так испугался, что в штаны чуть не наделал.

- Испугался чего? - спросил как бы между прочим император.

- Испугался, что не справится с задачей.

- А Макрин не испугался?

- Макрин - он цепкий. Он не боится.

- Таких людей надо ценить, - задумчиво произнес Постум. Неясно было, о ком он говорит, о Кумии или Макрине. Бенит подумал, что о Макрине.

- Это точно! Из тебя получится настоящий император.

- А ты сомневался?

Когда Бенит вышел, Гет выскользнул из отверстия вентиляции, где сидел по своему обыкновению. Постум подбежал к нему и обнял Гета за шею. Гет хотел напомнить, что проголодался и неплохо бы сейчас отправиться на кухню, но ничего не сказал.

- Ты мой самый лучший друг, - прошептал император. - И ты настоящий гений. Гений дружбы.

В ответ Гет обнял мальчика. Очень осторожно - чтобы не задушить в своих объятиях.

ГЛАВА XVII

Игры в Риме

(продолжение)

"Наш император делает поразительные успехи в математике".

"Акта диурна", 3-й день до Ид апреля1

На первый урок литературы Постум надел пурпурную тогу. Тем нелепее смотрелся Кумий в светлой тунике с большим масляным пятном на животе. Дурацкое пятно - и откуда оно только взялось? Это была единственная приличная туника Кумия. И вот пожалуйте - пятно. Кумий не помнил даже, когда в последний раз он ел пищу, оставляющую жирные пятна.

Поэт уселся на стул напротив императора и сложил руки на животе так, чтобы ладонями прикрыть мерзкое пятно.

- Ты будешь учить меня литературе. В Риме я должен стать самым тонким знатоком, заткнуть всех меценатов за пояс, - заявил император и строго нахмурил брови.

Кумий смотрел на мальчика-императора и грустно улыбался. Фортуна опять сыграла с ним злую шутку. Сегодня днем, когда за ним пришли преторианцы, он собирался в карцер. Были даже вещи приготовлены - старая туника, зубная щетка, мыло, три рулона туалетной бумаги (приспешники Бенита по-прежнему питали необъяснимую слабость к касторке с бензином), сухари и несколько упаковок лекарств. Все сложено в аккуратную плетеную корзинку - только такие можно брать с собой будущим заключенным. Кумий двинулся за преторианцами почти покорно. И вдруг вместо карцера - Палатинский дворец, роскошный таблин, мягкое кресло, подушечка для ног, чаша фалернского вина и бисквиты. И мальчишка, который театрально хмурит брови и требует, чтобы его научили что-то там понимать и ценить.

- А если ты не захочешь учиться? - спросил Кумий.

Пусть дурачится, пусть. Лишь бы дал несколько месяцев блаженного безделья, лишь бы позволил купаться в банях и лакомиться паштетом с кухни Палатина. А потом... О том, что будет потом, Кумий не задумывался: несколько месяцев казались ему почти бесконечным сроком.

- Если я не захочу учиться, тебя выгонят. Но на это не надейся. Я буду стараться. Я - упорный.

- Неужели тебя интересует литература? Какой толк правителю от литературы, скажи на милость?

- Если от литературы прока нет, зачем же ты тогда пишешь?

- Хочу, чтобы медальон с моим изображением повесили в Палатинской библиотеке среди медальонов знаменитых писателей и ораторов прошлого, - сказал Кумий, мечтательно глядя в потолок, - рядом с медальоном Германика.

- Почему именно Германика? - удивился Постум.

- Потому что я на него похож. Внешне, разумеется1.

- Что ты сейчас пишешь? - спросил Постум.

- Поэму.

- О чем? Или о ком?

- Об Элии.

- Она у тебя с собой?

Кумий оглянулся боязливо и кивнул.

- Можно взглянуть?

Кумий протянул императору свернутые трубочкой листы.

- Выбирай, - сказал Постум, глядя Кумию в глаза. - Прочесть ее или сжечь? Как скажешь, так и будет.

- Сжечь, - выдохнул Кумий.

Постум подошел к жаровне и положил на нее листы. Бумага долго не загоралась, тонкая струйка дыма обволакивала поэму. И вдруг огонь объял ее разом и испепелил.

- Ну вот, - улыбнулся Постум, - начало неплохое. Продолжим?

Кумий вместо ответа вздохнул.

- Расскажи, что сейчас творится в литературе.

- То же, что и в жизни. Никто не знает, что будет дальше, все боятся будущего и нестерпимой тяжести решения собственной судьбы. Всем хочется назад - под крыло утраченных гениев. А коли этих крыльев нет - пусть будет потная лапа Бенита. Жить без гениев нельзя, но и с ними тоже мерзко. Потому и сочиняем мы все эти бесконечные истории о мерзостных лемурах, Аиде, Тартаре, потому и пишем, что душа выходит из тела вместе с кровавым поносом.

- Как можно портить библионы подобной гадостью! - возмутился Постум.

- Все это - свидетельства нашего смятения и страха. А пуще всего мы ненавидим гениев. И уж их изображаем ничтожными, подлыми, хитрыми тварями.

- Да уж наслышаны! - Гет высунул голову из-под ложа императора. - Теперь каждый литератор считает своим долгом хотя бы походя пнуть гениев. А что сами творят?! А?

Кумий открыл рот и изумленно глядел на огромную змеиную голову.

- Почему так происходит? - спросил Постум.

- Кризис, - пробормотал Кумий. - Во время кризиса всегда так. Каждая страница пахнет мочой, страхом и кровью. Или полна пустых и жалких насмешек. Литература ничего не ищет. Она лишь помогает скрыть страх и самоутвердиться на мгновение.

- Ничего, скоро гении тоже начнут писать книги, и тогда мы откроем немыслимые высоты, - пообещал Гет. - Я уже задумал пару библионов. Если бы меня кормили чуть лучше, я бы мог получить Вергилиеву премию сената.

- Пошел вон отсюда! - приказал император. - Ты нам мешаешь.

- Ну вот! - обиделся Гет. - А еще говорил, что я твой самый лучший друг.

Гет даже не нашел нужным прятаться в вентиляции и уполз через дверь. Наверняка на кухню.

Ужас, ужас, ужас. Смерть! Она ползет за ним змеею. Он сам змей - но она куда страшнее и могущественнее. Смерть. Она проникает с каждым вздохом в его огромное тело. Она впитывается его телом вместе с каждым глотком воды, с каждой съеденной крошкой. А есть хочется все время. Надо опять ползти на кухню и воровать из холодильника ветчину. Придется есть эту отраву, хотя он и умрет скоро от рака. Он это чувствует. Боли пронизывают все его огромное тело. Ну вот опять... Ах, мерзавцы, это кто-то раскидал кнопки на полу. Не иначе Постум. Он и не такую шуточку может устроить. Ну погоди, малец, я сумею с тобой посчитаться. Хорошо еще что главный повар Палатина обожает анекдоты из жизни императоров, а Гет их знает множество - недаром он гений Тибура. Из-за этих анекдотов пару раз подгорали пироги. Но следы преступления нетрудно было замести: Гет их пожирал. Пока не узнал, что подгорелое тесто вызывает рак. Ужас!

Гет обвился вокруг колонны. Вверх, вверх, к капители, уцепиться, повиснуть, освободить хвост, затем вытащить вентиляционную отдушину. Теперь нырнуть внутрь. Отсюда есть прямая дорожка через триклиний на кухню. В триклинии сейчас никого, никто не услышит, как змей ползет по вентиляционному ходу. Но Гет ошибся - в триклинии кто-то был. Растянулся на ложе неподвижно, уткнув лысую голову в подушку. И стол уставлен мясными рулетами, ветчиной, холодной телятиной. Гет высунулся из вентиляционной отдушины. Человек на ложе не шевельнулся. Наверняка заснул после сытной трапезы. Так ведь это Крул! Гет осторожно спустился вниз - огромное его тело шлепнулось на пол. Змей бесшумно заскользил к столу. Аромат мясных блюд вызывал слюноизвержение. Крул по-прежнему не шевелился. Первым делом Гет очистил тарелку с мясными рулетами, потом принялся за колбасы и, наконец, - за ветчину. Когда все тарелки опустели, Гет отважился приблизиться к спящему. И тут только понял, что Крул уснул навсегда. Старик был мертв. Немедленно сматываться! Не надо было быть гением, чтобы это понять. Если змея найдут здесь, в триклинии, то непременно обвинят в убийстве и прикончат без сожаления. А умирать было обидно, особенно после такого сытного ужина. От страха у змея душа ушла в нос. Гет обвил колонну и дополз до потолка, затем вытянул верхнюю часть туловища и попытался достать до вентиляционного отверстия. Не получилось - расстояние было слишком велико, мышцы не удержали туловище, и змей беспомощно повис вниз головой, раскачиваясь маятником. Не надо было столько жрать! Кажется, на эту тему есть Эзопова басня, любимая басня маленького императора. Гет сделал вторую попытку. Опять неудача. К тому же решетка вентиляционного отверстия сорвалась и грохнулась на пол.

- Эй, что там такое?! - воскликнул стоящий на часах преторианец. - Доминус Крул!

Сейчас он откроет дверь и ворвется в триклиний. Змей соскользнул вниз, подлетел к двери и повернул ручку. Щелкнул замок. Напрасно преторианец налегал с той стороны и колотил в дверь - не так-то просто выломать дверь во дворце Палатина.

Змей вновь вскарабкался наверх - теперь уже по другой колонне - и сделал последний отчаянный рывок. На этот раз он дотянулся до отверстия. В следующее мгновение он исчез в спасительной темноте.

"Хорошо все-таки, что я так сытно поел, - подумал змей. - Теперь несколько дней придется не высовывать носа наружу, пока не уляжется шум из-за смерти Крула".

III

Обычно Бенит рано уходил из своего таблина, но при этом оставлял в окнах свет, чтобы люди думали, что он работает до утра, бодрствует над бумагами, решая судьбы Империи. Но в этот вечер он задержался на самом деле. Нужно было утвердить новую форму вигилов, рассмотреть нормы питания в больницах, а также разобрать еще кучу жалоб со всей Империи. Бенит обожал во все вникать сам, не доверяя беспечным подчиненным. Он изматывал себя, он сил не жалел. И с другими был также жестоким и жестким. Но ведь получалось! Когда это прежде был такой подъем, такое воодушевление в стране? И промышленность на подъеме, и рождаемость - тоже. И армия обожает Бенита. Все идет отлично. Есть, правда, с десяток крикунов, которые утверждают, что все эти успехи - вранье. Но они во все времена говорят только мерзости. А вот было бы интересно посмотреть, что бы они сделали на месте Бенита? Как бы они выиграли битву за урожай? Или битву за рождаемость?

- Что это? - спросил он, выхватывая из вороха какую-то бумагу. - Я спрашиваю, что это? - Он протянул Асперу бумагу.

Тот глянул и криво усмехнулся:

- Новое предсказание Сивиллы. Уж не знаю, как оно и попало сюда, к тебе на стол, сиятельный.

- Сивиллины книги кончились.

- Вот именно. Теперь каждый предсказывает кто во что горазд. В каждом городе завелась своя Сивилла.

- И что же предсказывает эта?

- Что Рим падет через три года.

- Это иерусалимские штучки. У них такая традиция. Раз в год предсказывать Риму падение. Я всегда говорил, что зря восстановили Храм и вернули вывезенные Титом сокровища. Раз уж мы их хапнули, незачем было отдавать назад. Золотой семисвечник очень бы неплохо смотрелся на моем столе. А это что за сообщение? "Необходимость создания бронетанковых войск". Кто это придумал? - Аспер пожал плечами и презрительно хмыкнул, давая понять, что предложение преглупейшее. - Представь подобный заголовок в вестнике. Кто купит такой вестник, а? "Рим нуждается"! Ха! Рим ни в чем не нуждается. Ну разве что в маленькой победоносной войне. Можно сейчас, а лучше года через три. Отыскать какого-нибудь слабенького противника и переломать ему кости.

Дверь распахнулась, и в таблин без доклада вошел преторианец.

- Крул, - выдохнул он и запнулся.

- Что, Крул? Старик опять объелся? Пусть вызовут медиков из Эсквилинки и сделают ему промывание желудка.

- Медики уже здесь.

- Ну и... Что, плохо? - Бенит поднялся и вдруг, расшвыряв все бумаги, бегом кинулся из таблина. Преторианец и Аспер помчались за ним.

Крул, завернутый в белую тогу, лежал в триклинии. Медики стояли вокруг ложа, опустив головы.

- Что ж вы, безмозглые курицы, не могли спасти старика, а? - зарычал Бенит, глядя на раздутое белое лицо Крула.

- Он был уже мертв, когда мы прибыли, - сказал один из медиков.

- Причем давно, - добавил спешно второй.

- Тогда пошли вон! - крикнул Бенит и, опустившись на колени рядом с ложем, взял в свои ладони руку старика. Она была еще теплой. Совсем чуть-чуть, но теплой. Надо же, как долго остывает тело.

Бенит ткнулся лицом в живот старика и заплакал. Кто же будет теперь давать ему неоценимые советы? Кто? И уж точно никто на свете не будет так любить Бенита, как Крул.

Долго скрываться в вентиляции Гет не мог. Через час он вылез в таблине Постума и принялся поедать приготовленное для императора и его учителя печенье.

- Нельзя ли раздобыть на кухне для меня что-нибудь более существенное, чем эти засохшие бисквиты? - поинтересовался Гет.

- Сегодня на кухню лучше не заглядывать. И вообще никуда лучше не выходить, - сказал Постум. - Крул помер, Бенит в трауре, все будто с ума сошли. Зато меня на время оставили в покое.

- А как ты думаешь, почему он помер? - хитро прищурившись, спросил Гет.

- Жрал, как всегда, и подавился.

- А ты подумай. - Гет гордо вскинул голову.

- Ты его придушил? - ахнул Постум.