Чтение 29–й страницы книги ~Варвары~

Аласейа встал рядом с Агилмундом, дышал тяжело, но доволен был сверх меры. А Сигисбарн еще не понял, что Аласейа задумал. Сообразил, только когда Ахвизра сказал:

- Стайнов-то прихвостень статью - точь-в-точь Аласейа.

Дом пылал так ярко, что светло вокруг стало, как днем.

Тут до Сигисбарна дошло. Засмеялся Сигисбарн, а Агилмундов взгляд на мертвого пса упал. Схватил Агилмунд дохлого пса за ноги, раскрутил и тоже в огонь швырнул, а Ахвизра - второго.

Ничего не скажешь, хитер Аласейа. Приедет утром Стайна, а вместо дома - пепелище жаром пышет. Даже если и вытащит Стайна из ямы, из-под угольев обгорелый труп, пусть-ка догадается, что не Аласейа это.

Хорошо задумано, однако поспешить надо. Беспокойно на сердце у Агилмунда: как бы с Книвой тоже беды не случилось!

Глава тридцать восьмая

АЛЕКСЕЙ КОРШУНОВ. ЕДИНСТВО МИРА

Лошади двигались гуськом по тропе, которую со всех сторон обступили деревья. Время от времени Коршунову приходилось нагибаться, "ныряя" под низко нависшую ветку, которую он скорее чувствовал, чем видел. В лесу было совершенно темно. Зато он был полон самых разнообразных и чарующих звуков: стонов, уханья, писка, шорохов и скрипов. Алексей погрузился в некое мистическое состояние. Он был одновременно и отдельной живой сущностью, и неразрывной частью этого мира. Он физически чувствовал свою связь: с лошадью, чье тепло он ощущал коленями, с воздухом, овевающим лицо, с деревьями, вросшими в нетронутую человеком землю, и с самой землей, запах которой чуял и которую ощущал каждый раз, когда с ней соприкасалось копыто его лошади. В эти, еще не кончившиеся, невероятно длинные сутки с Алексеем произошло нечто, отодвинувшее на задворки мир, в котором он жил прежде. Человек, рожденный в двадцатом веке, ушел в прошлое, а тот, который родился сегодня... Он был в большей степени Аласейей, чем Алексеем Коршуновым. Потому что Аласейа мог принять как должное мгновенный переход от любви к предательству, из объятий прекрасной женщины - в полную зловонной жижи яму... И от предательства - к верности, смывающей мерзость, как вода - нечистоты. До сегодняшнего дня он, несмотря ни на что, подсознательно не воспринимал необратимость происшедшего. Это была словно бы некая игра, в которую он играл с этим удивительным миром. Сейчас Алексей понимал разницу между тем, как воспринял "переход" он сам, и тем, как отнесся к нему Черепанов. Это была разница между глупым котенком, оказавшимся в незнакомом месте и полагающим, что все вокруг существует для его игры, и осторожным котом-одиночкой, случайно оказавшимся на чужой территории и отлично знающим, что место на этой территории надо завоевать. И это было важнее превосходства в силе, хитрости или знаниях. Коршунов помнил, какой простой казалась ему поначалу даже здешняя война. Напали - отбились. Сами напали - побили. И остается только пожинать плоды: добычу и славу. Все было просто, и, объясняя тому же Скулди элементарные вещи, Коршунов чувствовал себя просто интеллектуальным гигантом... И оказался совершенно никудышным сыщиком и еще более никудышным интриганом. Потому что он не понимал, что движет этими людьми. Не понимал, почему Анастасия сначала предала его, а потом выручила. Не понимал, почему Агилмунд с Ахвизрой с такой готовностью бросились его спасать и без малейших сомнений прикончили немало людей, тех, кого они давно знали и которые были своими, ради того, чтобы вытащить из неприятностей в общем-то чужого для них человека. И, узнав, что спасали его зря (Агилмунд с ходу объяснил, что с точки зрения здешнего суда Алексей виновен без вариантов, а не явиться на суд - позор), ничуть не огорчились. И как дети радовались придумке с брошенным в яму трупом. И тут же лучшие риксовы дружинники, настоящие, без дураков, мужчины, Ахвизра с Агилмундом, совершенно как дети, разыграли сценку: как удивится Стайна, когда увидит живого Алексея. А то, что немногим позже Коршунова "размечут" лошадьми, - это не так уж важно.

"Я никогда этого не пойму, - решил Алексей. - Все, что я могу: принять их такими, какие они есть. Так же, как они приняли меня..."

Глава тридцать девятая

ТРАВСТИЛА. "НЕ ВАЖНО - ЧТО, ВАЖНО - КАК"

- Гляди, - сказал Травстила, - вот сюда упираешься ногой, потом... р-раз! - короткая спинка, проложенная закаленными железными пластинами, выгнулась, крючок опустился, зацепив тетиву, толстую, вдвое против обычной. Короткая толстая стрела тоже была необычной и граненый наконечник.

- А как бьет? - спросил Одохар, разглядывая хитрую штуку.

- Вот так, - Травстила приложил к плечу деревянный упор, похожий на седло и так же, как седло, обитый кожей.

Раздался звонкий щелчок, почти слившийся с глухим ударом, когда дивная стрела воткнулась в стену.

Одохар подошел, поглядел. Стрела вошла в бревно почти на ладонь. Бревно треснуло. Одохар взялся за стержень, потянул... Стрела не поддалась.

- Со ста шагов - щит и чучело в воинской одеже, - сказал Травстила. - Навылет.

Он взялся за хвостовик стрелы, расшатав, выдернул, потрогал наконечник, сказал:

- После каждого выстрела подтачивать надо.

Овида приблизился к столу, взял в руки оружие, повертел, попробовал пальцами натянуть тетиву - не вышло. Овида удивился. Взялся по-настоящему, аж мышцы на шее вздулись... И все равно самую малость не хватило. Овида покачал головой, прижал ногой петлю, ухватился за рычаг, но не рванул, а потянул медленно, как Травстила делал...

- Легко как, - опять удивился он.

- Стрелять тоже легко, - сказал Травстила. - Целить легче, стрела ровнее идет, и ветром почти не сбивает, тяжелая.

Я вот что мыслю, - продолжал он. - Небесные герои такими машинами (слово "машина" он произнес по-ромлянски) слабость свою исправляют. А как ловко выдумывают - диву даешься.

- Но польза с того есть и нам, - заметил Одохар. - Те петли для ног, какие Аласейа себе сделал... Я велю каждому сделать. Коленями, ясно, держаться на коне привычней, но коленом так не упрешься. На петлях этих даже и встать можно, а тогда и копьем ударить сподручней, и рубить сверху...

- Предки наши без этого обходились, - проворчал Овида. - С такой снастью и воинов воспитывать ни к чему. Нынче твой, Одохар, воин мешок с пол себя весом между коленями удержит и копьем в щит попадет за сорок двойных шагов, а с этим... - жрец кивнул в сторону самострела. - С этим любой неуч воином станет. С этим даже женщина тебя, Одохар, побить может.

- Да ладно тебе, старый, ругаться, - махнул рукой Травстила. - Видал я такие штуки у ромлян. И большие, и малые. Большие еще годятся в дело, а малые... Пока тетиву накрутишь... - Травстила изобразил, как вращает вороток, - тебе три раза глотку перережут.

- Но это... - Овида хлопнул по столу. - Это другое. Раз - и все.

- Да не важно это, - опять отмахнулся Травстила. - Не это важно.

- А что? - спросил Одохар.

- Не важно, что там у них в Байконуре делают. Важно - как. Вот я, к примеру, когда трудную вещь кую, которая из многих частей состоит, каждую часть по очереди делаю. И проверяю, совпадет иль нет. Иной раз легко выходит. Когда духи нашепчут и все разом увидится. А бывает, полный месяц провозишься. И помощникам не поручишь: скуют кто во что горазд. А у этих - по-другому. И Гееннах и Аласейа - они сперва изобразят, потом посчитают что-то... Да так хитро считают, что я сперва думал: ворожба это на рунах. Но порасспросил: говорят - не ворожба. Потому как при ворожбе, сами знаете, боги разное говорят, а у этих всегда одно и то же выходит. И всегда правильно выходит. И не только с оружием. Вот я намедни лемех сделал: не такой, как всегда, а такой, как мне Аласейа изобразил... И лучше этот лемех моего. Сам пробовал. А ведь меня отец учил, а отца - дед. Это же - тайна кузнечная. И других тайн Аласейа много знает, и не тайна для него это вовсе. Только рассказать о них он не может. Язык наш плохо еще знает. Но я ведь не боюсь, Овида, что, вызнав мои тайны, всякий сможет железо ковать. А потому не боюсь, что Аласейа может что хочет делать - его духи не тронут. А другого, кто посвящение не прошел, - погубят. Так что зря ты боишься, Овида, что женщины вместо мужчин воевать станут. Не быть женщине воином, ежели ты, Овида, ее в воины не посвятишь. А ты, я думаю, этого делать не станешь, так, Овида?

Одохар улыбнулся, а Овида нахмурился.

- Не того я боюсь, что женщина воином станет, а того, что убивать она станет, как воин. И нечистота мир наполнит.

Он сделал рукой отводящий знак, и остальные не медля сделали то же.

- Я понял, - после долгой паузы медленно проговорил Травстила. - Я не буду делать новые вещи.

- Да, - кивнул Овида. - Ты понял.

И тут, словно знак окончания разговора, снаружи раздался голос, выкликающий Одохара.

Трое разом поднялись, на краткий миг соединили руки. И вышли из комнаты. Овида - последним. У дверей жрец махнул рукой - и восковая свеча на столе погасла. Темнота скрыла все, в том числе и дивное оружие, сработанное Травстилой. О нем даже не вспомнили.

Глава сороковая

АЛЕКСЕЙ КОРШУНОВ. СОВЕЩАНИЕ

- Не спать мне и в эту ночь, - пробормотал Одохар, потирая виски.

- Я тебе снадобье дам, - прогудел из своего угла Овида. - Всем дам, не боись.

В самой большой комнате риксова дома тесно. Собралась уйма народу, да и народу не маленького. Сам рикс, Агилмунд, Ахвизра, Травстила-кузнец, семеро старейшин, на чью поддержку на тинге рикс твердо рассчитывал. В их числе - Фретила. Поближе к отцу, по привычке, устроился Книва. Особняком расположились герулы: Скулди с Кумундом. Еще несколько человек, о которых Коршунов ничего не знал.

История Аласейи была рассказана Агилмундом. Под таким углом, что на встречу с Анастасией Коршунов отправился исключительно из интересов дела. Одохара это вряд ли обмануло, но старейшины, кажется, поверили. Никто не удивился. Как понял Коршунов, от него ожидали еще и не таких выходок. Многие в бурге воспринимали Коршунова как юродивого. Вернее, как человека, непосредственно и непрерывно контактировавшего с высшими силами. Правда, в отличие от всяких вутьев, коршуновское безумие считалось "контролируемым" и потому полезным. Те же, кто знал больше, тоже относились к его "необычным" поступкам спокойно. Принимали как данность. Никто его не ругал. Как не стали бы ругать топор, которым в запальчивости отрубили лишнее. Другое дело, что сам Коршунов чувствовал себя прескверно. Свой "полководческий" имидж он видел несколько по-другому. Обсудили, прикинули, что лучше бы и впрямь Коршунов убил гречанку. Подумаешь, тиви. Хоть самого Стайны, хоть кого. Боги поведением Коршунова оскорблены не были. Это Овида засвидетельствовал. И на тинге то же скажет, коли спросят. Но есть еще Закон... Единственный способ обелить Алексея - это опорочить Стайну. Трудно это будет, потому что у Стайны на тинге - мощная поддержка. Если Алексей будет "отстранен", на походе можно поставить жирный крест. При этом не важно, каким образом Коршунова "отстранят": "размечут лошадьми" или просто изгонят, как Алзиса. Конечно, Одохар может пойти в большой поход и без поддержки тинга, но тогда с ним пойдет одна лишь дружина, да и ту толком снарядить не удастся. И другие племена, увидев, что мало людей у Одохара, тоже не пойдут. Да и сам Одохар трижды подумает... Один раз ведь поход уже провалился.

- Потому что ромлян известили! - заявил Скулди. - А теперь - не вышло!

Из сумки было извлечено послание. Оно пошло по рукам. Коршунов тоже его подержал... Буквы были знакомые. На греческие похожи. "Мю", "ню", "кси", "дельта" "эпсилон"... Как всякий физик, Коршунов с греческими буквами сталкивался, но связать буквы в слова, а слова - в текст даже и не пробовал. Среди остальных тоже не нашлось способного разобрать написанное. Овида знал, как и положено жрецу, родные руны. Травстила их тоже знал. Немножко. Других грамотеев в доме не было.

По часам Коршунова до рассвета оставалось часа два. И столько же длилось совещание. Единственное "дельное" предложение последовало, как ни странно, от Книвы. Парень предложил Коршунову соврать "под присягой". В ритуал суда входила дача показаний "пред лицом богов". Никто из местных в такой ситуации лгать не рисковал. Даже если боги и не покарают ослушника немедленно, то все равно найдут способ расквитаться. Они, боги, как известно, крайне злопамятны. Но Коршунов, как человек со стороны, перед здешними богами ответственности не несет...

Поглядели на Овиду: Овида промолчал. Значит, можно попробовать.

На том и порешили: Аласейе до времени не показываться. Одохару же вести себя так, словно он ничего о вчерашних событиях не знает. Когда Стайна сделает ход, на арену выйдет Коршунов и попробует отвести удар. До этого времени Агилмунду следует изловить и допросить "человека в войлочной шапке". Скулди предъявит "послание" и сообщит, что ему передал его доверенный сородич, заверив, что сие есть донесение ромлянам о грядущем походе. Глядишь, и удастся переиграть "мирного" вождя. Судя по лицам участников совещания, никто в это особенно не верил. Но отступать тоже никто не собирался. В заключение Овида заварил какую-то траву с весьма неприятным запахом и оделил отваром всех присутствующих. По утверждению жреца, сей напиток вполне заменял сон. Коршунову тоже было предложено, но он отказался. Стимулятору из аптечки он больше доверял. Да и обезболивающее не помешало бы. У Алексея болело все, что может болеть. Кроме души. Душу его исцелило известие, что именно Анастасия позаботилась о его спасении. Он, в свою очередь, поклялся, что завтра сделает все, чтобы отвести от нее беду. Даже если это будет стоить ему жизни... Впрочем, жизнь эту он тоже просто так отдавать не собирался.

"Только попробуй! - мстительно подумал он о Стайне. - И о-очень пожалеешь!"

Оружие на тинг брать не полагалось. За этим специально следили, но у Коршунова имелось свое оружие, секретное. Называлось: ракетница. При выстреле в упор - довольно неприятная вещица. Жалко, что ТТ к Стайне попал. Очень жалко!

Глава сорок первая

АЛЕКСЕЙ КОРШУНОВ. ВЕЛИКИЙ ТИНГ

Книва примчался, когда время подбиралось к одиннадцати.

- Быстро, Аласейа! - задыхаясь, крикнул он еще с порога. - Быстро! Одохар зовет!

Коршунов был готов. Только плащ накинуть оставалось. Рагнасвинта и накинула. Алый плащ, роскошный. Конь был оседлан заранее. Идти, конечно, всего ничего, но верхом - лучше. Солидней. Здесь, как, впрочем, и везде, внешняя респектабельность была большим плюсом. Особенно если учесть, что большая часть тинга Алексея еще не видела.

Взобравшись на коня, пустил его рысью. Книва поспевал следом, ухватившись за стремя.

Приехали. Поле кишело народом. Под тысячу, не меньше. Но середина была пуста. В середине расположились старейшины и наиболее почтенные мужи. И оба вождя, разумеется.

Коршунова увидели издали. Это была хорошая идея - прибыть верхом.

Белый в яблоках конь, крупный, боевой, подарок Одохара, грудью раздвинул толпу, "наружный" ее слой, состоящий из молодежи, женщин и тех, чей ранг был невысок. Вторая "линия", оцепление, расступилась сама. Коршунов ловко соскочил на землю, отстегнул от пояса меч. Меч, как и коня, ему подарил Одохар. Вчера. И пояс, шитый золотом, - тоже... Коршунов торжественно вручил меч одному из тех, кто должен был поддерживать порядок. Дружиннику Одохара, кстати.

Выполнив необходимые формальности, Алексей неторопливо прошел в центр круга, степенно поклонился: тингу, старейшинам, Одохару, Стайне...

На Стайну было приятно посмотреть: мирный вождь выглядел удивленным. Мягко говоря.

"А ты как думал, гад? Решил: сгорел я в твоей яме?" - злорадно подумал Коршунов. Сохраняя, впрочем, на лице достаточно торжественную мину.

Он уже успел увидеть выложенные на траве собственные вещи: трофейный меч, нож, пистолет в самодельной кобуре, хронометр...

"Надо же, - подумал Коршунов. - Даже хронометр не заначил!"

Алексей сразу отметил пространственное разделение партий. С одной стороны - приверженцы Одохара, с другой - Стайны. Последних - существенно больше. К облегчению Алексея, Анастасии в этой группе не было. Впрочем, женщин вообще не было внутри меньшего круга.

- Надо же! - раздался зычный голос Агилмунда. - Аласейа! Живой! Кого же ты спалил в своей яме, Стайна? Уж не того ли, кто снасильничал твою тиви?

Но мирный вождь уже опомнился. Он - крепкий орешек.

- Тебе лучше знать, Агилмунд, - степенно ответил он. - Потому что раньше много непонятного для меня было в этом пожаре, а теперь многое понятным становится. И думаю я, что дом мой сожгли те, кто Аласейю из ямы вытащил. Думается мне, это ты, Агилмунд! - палец мирного вождя указал на Одохарова десятника. Но тот нисколько не смутился.

- Значит, ты, Стайна, утверждаешь, что это я сжег в твоей яме неведомо кого? - осведомился Агилмунд. -

А я утверждаю, что это ложь. Бери меч, Стайна, и пусть боги решат, кто прав. Хотя, сдается мне, боги не сумеют разглядеть воина под тем салом, которым ты оброс.

Тут же вперед сунулся кто-то из дружинников Стайны, крича, что он готов прямо сейчас доказать Агилмунду... Сторонники обеих партий разом заорали, и некоторое время над полем разносился только этот галдеж и карканье обрадованных ворон, которые, естественно, не могли проигнорировать такое скопление народа, сулившее в перспективе им, воронам, роскошное пиршество.

Усилиями обоих вождей через некоторое время толпу удалось успокоить.

Вопрос об обвинении Агилмунда в поджоге был снят. Вернее, его замяли. И возвратились в прежней теме: насилию над тиви мирного вождя. Совету были повторно предъявлены доказательства: меч, пояс и прочее, взятые Стайной с места преступления. Как обвиняемый собирается объяснить этот факт?

Да легко.

- Купался я, - равнодушно сказал Коршунов. - Все знают: я люблю купаться.

Тут он сделал паузу, чтобы обитатели бурга вслух подтвердили это заявление. Пусть привыкают реагировать словом "да" на его высказывания.

- Вчера купался, - продолжил он, получив "подтверждение". - А кто-то вещи мои украл.

Тут Алексей сделал паузу. Чтобы у слушателей успела зародиться мысль, что раз вещи украдены, значит, нынешний их обладатель - вор. Но не настолько длинную паузу, чтобы Алексея успели перебить.

- Да, украл. Но не думаю, что это был почтенный Стайна. Да, я знаю, что желанны для Стайны мои богатства, но не стал бы он их воровать. Разве может украсть уважаемый всеми мирный вождь Стайна? Разве кто-то осмелится сказать, что Стайна - вор? Нет, не может украсть мирный вождь Стайна. Но напутать - может. Вот однажды он уже напутал, когда судил меня за то, что защитил я свою квено Рагнасвинту. Но понял вовремя мирный вождь Стайна, что ошибается. И не вутья тот, кто защищает свою квено, а правильный муж. Понял - и изгнал Алзиса, посягнувшего на чужую тиви. Умен Стайна, а умному человеку не стыдно признать, что он ошибается. Вот и сегодня вновь напутал Стайна с ямой, пожаром и всем остальным. Думается мне, именно вора, мои вещи укравшего, Стайна в своей яме держал и думал, что я это. Но я не сержусь. Наоборот, спасибо тебе, Стайна, что сохранил мои вещи. Что лежат они сейчас у всех на виду. А ведь мог бы сказать Стайна, что сгорели они... А сейчас я хочу их забрать.

В первую очередь Алексея интересовал пистолет.

- Нет, пусть пока полежат, - возразил Стайна. - Потому что эти вещи я сам взял у тебя, когда ты меня бесчестил, на мою тиви возлегши! И в том у меня свидетели есть!

Все, дипломатические экивоки кончились. Пошла игра в открытую.

Из "группы поддержки" мирного вождя выдвинулся Хвитс. Один. Почему один? В то время как в "захвате" принимало участие минимум трое... Остались в резерве или...

Тут Коршунов сообразил, почему "отсутствуют" двое других.

- Свидетели? - усмехнулся он. - Да? Пока я вижу только одного твоего прихвостня, Стайна. А где остальные?

- Сгорели, - буркнул Стайна. - В моем доме.

- Какой удачный пожар, - усмехнулся Алексей. - Как раз те сгорели, кто должен был свидетельствовать против меня. А может, больше никто из твоих людей, Стайна, не согласился соврать по твоему приказу?

- Хвитс! - гаркнул Стайна.

- Призываю богов в свидетели! - рявкнул Стайнов слуга. - Я видел, как этот Аласейа возлежал с тиви Стайсой!

- А я... - Коршунов тоже повысил голос, - призываю богов в свидетели того, что ты - лжец!

Краем глаза он увидел, как напряглось лицо Книвы. Обеспокоился парень: как боги отреагируют?

Боги, естественно, молчали. Гром с ясного неба не грянул, и солнышко светило по-прежнему ярко.

- Голос Аласейи - против голоса Хвитса, - громко произнес Одохар.

- И еще - мой голос! - заявил Стайна.

- Ты не можешь свидетельствовать, - холодно произнес Одохар. - Ты - хранитель Закона.

- В этом деле - нет! - выкрикнул Стайна. - В этом деле я не хранитель Закона, а тот, чья честь затронута.

- Ты сказал? - осведомился Одохар.

- Да! - Стайна кивнул Вилимиру. Но тот не успел подать голос. Поднялся "первосвященник" Овида, скрестил могучие руки на груди.

- Я буду хранителем Закона! - гулким басом ухнул он, и по толпе прокатился одобрительный ропот. Действительно, кто как не верховный жрец достоин...

Стайна, который явно рассчитывал "провести" на место судьи своего "заместителя" Вилимира, бросил на жреца сердитый взгляд, но протестовать не посмел. Овида был в большом авторитете и не демонстрировал явно свою приверженность Одохару. А то, что они часто общались, никого не удивляло. Главному жрецу и военному вождю есть что обсудить.

- Хорошо, - бросил Стайна. - Мой голос, голос Хвитса и голос моей тиви - против голоса Аласейи. Стайса!

Два охранника Стайны помогли женщине протиснуться сквозь толпу, чье возбуждение нарастало с каждым мгновением.

- Этот человек свершил над тобой насилие? - строго произнес Стайна.

Женщина бросила быстрый взгляд на Коршунова, потупилась и чуть заметно кивнула.

- Так было! - торжественно произнес Стайна. - Станешь ли ты, Аласейа, утверждать, что эта женщина возлегла с тобой добровольно?

- Нет, - мрачно ответил Коршунов. Он помнил, что ему говорили о местном законодательстве.

- Он признал свою вину! - торжественно провозгласил Стайна. - Овида! Что гласит Закон?

- Постойте! - сквозь толпу протискивался Ахвизра с двумя герулами. Они приволокли кого-то, с расквашенной физиономией. Приглядевшись, Коршунов не без труда узнал в избитом того мужичка "в войлочной шапке". Но сейчас головного убора на нем, конечно, не было.

На герулов народ взирал неодобрительно, на мужичка - с интересом.

- Ты, Стайна, служишь ромлянам! - гаркнул Ахвизра.

Мирный вождь прищурился и скривил губы в усмешке. Он не собирался оправдываться. И это была верная политика, потому что народ встретил заявление Ахвизры без доверия. Смешками.

Но Ахвизра уступать не собирался.

- Вот этот человек взял у тебя послание для ромлян! - заявил Ахвизра. - Он этого не отрицает. А ты?

- Что - я? - глазки Стайны совсем утонули в сале щек.

- Ты не отрицаешь, что дал этому человеку послание, чтобы тот передал его герулам, а те - ромлянам? Вот это послание! - Ахвизра взмахнул над головой трофейным манускриптом.

- Где ты это раздобыл, Ахвизра? - спокойно спросил Стайна.

- Я дал ему! - заявил Скулди. - Я отнял его у твоих посланцев и отдал его Ахвизре. Ты предатель, Стайна! Этот человек, - Скулди пнул избитого, - сказал, что получил его от тебя! И не раз получал! Ты предупредил ромлян о великом походе! Ты повинен смерти, Стайна!

Толпа отреагировала очень неодобрительно, и Ахвизра похлопал Скулди по плечу: притормози немного.

- Не тебе, герул, решать на нашем тинге! - заявил Стайна.

- Ты прав, - неожиданно поддержал его Одохар. - Но мне хочется услышать, Стайна, что написано в этом послании. Ты ведь не отрицаешь, что это твое послание? Или отрицаешь?

- Не отрицаю, - охотно согласился Стайна.

"Уж очень легко согласился, - подумал Коршунов. - Потому что он уверен, что мы не сможем прочесть написанное? Или потому, что в письме не содержится никакой компрометирующей информации".

- Да, я знаю, что написано в этом послании, - сказал мирный вождь. - Потому что его писала моя тиви Стайса, а я говорил ей, что писать. И ты прав, Ахвизра, это послание ромлянину. Моему рабу-ромлянину, который торгует моими товарами и тем, что принадлежит бургу. В нем написано, что мой раб должен продать и что должен купить. Ты сказал, Ахвизра, что я служу ромлянам. Но ты ошибся. Это мой раб-ромлянин служит мне. Пусть тот из вас, кто способен прочесть послание, сделает это и тем докажет мои слова. - Он неожиданно повернулся к Скулди: - Я слыхал, что ты, герул, знаешь по-ромлянски и по-эллински. Читай же!

- Я не умею читать их руны, - неохотно признался Скулди. - Язык понимаю, да. И ромлянский, и аттическое наречие, на котором говорит твоя тиви. Но рун не знаю.

- Что ж, - усмехнулся Стайна. - Тогда тебе, Одохар, придется поверить мне. А сейчас хочу, чтобы Овида все-таки сказал свое слово. Коли уж этот человек, Аласейа, чьей удачей так хвалился уважаемый Одохар, прилюдно признал, что совершил насилие над моей тиви...

- Ничего я не признавал! - воскликнул Коршунов, которому неожиданно пришла в голову новая мысль. - Я лишь признал, что твоя тиви возлегла со мной не по собственному желанию!

Над тингом прокатился ропот. Коршунов их заинтриговал. Но он не спешил объяснять свои слова. Пусть интрига созреет.

- Сейчас ты скажешь, что это боги повелели тебе возлечь с моей тиви! - усмехнулся Стайна. - Похоже, ты совсем не боишься богов, Аласейа. Я думаю, ты просто глуп.

- А я думаю, что это ты глупец, Стайна, если сравниваешь себя с богами! - возразил Коршунов. - Потому что это ты, Стайна, велел своей тиви возлечь со мной! Станешь ли ты это отрицать?

- Не стану, - сказал Стайна. - Твой разум помутился, и это всем ясно. Я не стану спорить с помешанным. Зачем мне отдавать свою тиви такому, как ты?

- Затем, чтобы сорвать великий поход, задуманный Одохаром! - торжественно провозгласил Коршунов. - Затем, что ты служил и служишь ромлянам, Стайна! Затем, что это ромляне подарили тебе тиви Стайсу, мирный вождь Стайна!

Толстяк пожал плечами - мол, на такой бред и возразить нечего. Но "картинка" уже сложилась в сознании Коршунова. Очень логичная картинка.

- А подарили ее тебе ромляне для того... - Алексей сделал театральную паузу, - ... чтобы она записывала тайные послания на своем языке. Послания для ромлян. Послания, которые никто не сможет прочесть.

Стайна улыбнулся. Персонально Коршунову.

"Говори, родной, говори. Выговорись, как следует, перед тем, как тебя привяжут за ноги к лошадиным хвостам. Все равно никто не сможет прочесть то, что написано в письме. А без этого все твои заявления - пустое сотрясение воздуха".

"Если это письмо и впрямь всего лишь указания приказчику - я пропал", - подумал Коршунов. Но отступать ему было некуда.

- Но ты ошибся, Стайна! - провозгласил Алексей. - Я могу прочитать твое письмо!

Стайна вдруг напрягся, бросил быстрый взгляд на Анастасию. Та ответила ему еле заметным отрицательным движением головы: подтвердила, что Коршунов ни бум-бум в греческом.

Но этот обмен знаками принес Коршунову немалое облегчение. В письме точно что-то было.

- Я не знаю этого языка, - заявил Алексей. - И тебе это известно, Стайна. Но я знаю эти руны. И я смогу сложить из них слова. И думаю, слова эти будут понятны Скулди. И Скулди переведет их всем.