Чтение 29–й страницы книги ~Цена империи~

Прокуратора опрокинули на спину, специальными клещами развели челюсти и стали горстями запихивать в рот монеты.

Всякий, знавший Максимина Фракийца, мог бы сказать, что новый наместник позаимствовал метод воспитания вороватых чиновников у своего бывшего командира. Правда, Максимин предпочитал предварительно расплавлять серебро... Впрочем, какая разница, ведь прокуратор Гельмий все равно умер.

Утром нафаршированный серебром труп прокуратора был выставлен на всеобщее обозрение, а Черепанов, оставив своего легата решать текущие вопросы, поехал в ближайший военный лагерь. К обеду первый из сирийских легионов - Шестнадцатый Клавдиев, с префектом которого Черепанов был знаком лично и не одну чашу вина выпил еще во время войны с алеманнами, - признал легата Геннадия своим верховным командующим... Так что, когда вечером того же дня Черепанов спустился к ужину в один из триклиниев дворца, настроение у него было превосходное... Но совсем недолго. И испортила его жена грозного наместника Сирии...

- Я не возлягу за стол вместе с этой женщиной! - заявила Корнелия, вытягиваясь стрункой и гордо выпятив патрицианский подбородок. - Больше никогда!

- Та-ак... - В сознании Черепанова моментально возникли самые мрачные предположения. - Вы что, поссорились?

- Я никогда не унижусь до ссоры с этой!

Черепанов взял двумя пальцами круглый подбородок жены:

- Ну-ка, что она тебе сказала?

- Она мне ничего не сказала! - Голос Корнелии дрожал от гнева. - Я... Я обращалась к ней, как... Как к равной! Я - праправнучка императоров...

- Внучка! - перебил Черепанов. - И дочь. Императоров.

Корнелия вздрогнула, словно Геннадий ее ударил, оттолкнула его руку.

- Кора, я хочу знать, что случилось? - строго произнес Черепанов. - И лучше я узнаю об этом от тебя.

- Какая разница! Можешь спросить кого угодно! В Антиохии это известно каждому... Каждому... А я... Какой позор!

- Проклятье! Ты мне скажешь, в чем дело или нет! - рявкнул Черепанов так, что качнулась тонкая ткань в оконных проемах и серая кошка, спавшая в кресле, недовольно дернула ухом.

- Анастасия Фока - гemepal - выпалила Корнелия.

- Ф-фух... - Геннадий вздохнул с облегчением. Он уж начал думать... - Гетера. Ну и что?

- Так ты знал?

- Конечно, знал. Алексий мне все рассказал в первую же нашу встречу.

- И он - знал?

- Ну разумеется. Когда они встретились, она была одной из жен германского рикса. Алексий полюбил ее и забрал.

- И он взял ее в жены? Вы... Вы действительно варвары!

Черепанов мог бы сказать, что они-то как раз не варвары. Что по готским законам женщину, однажды ставшую наложницей-тиви, никто не сделает законной женой.

Но он сказал другое:

- Слушай меня очень внимательно, - произнес он строго. - Я говорю это один раз. Больше повторять не буду. Кем бы ни была раньше Анастасия - это никого не касается. Она - жена Алексия, а Алексий - мой друг. Мой самый надежный друг в этом мире. Этого достаточно. Но это не всё. Я с большим уважением отношусь к этой женщине. У нее есть ум и воля. Она знает, что такое честь... (Корнелия фыркнула.) Помолчи! Я тоже знаю, что говорю! Ум и честь. И еще я знаю, что она предана своему мужу и готова была отдать за него жизнь. Я очень надеюсь, что тебе никогда не придется пережить то, что пережила она... Я сделаю все, чтобы этого не случилось. Но я требую от тебя не просто лояльности, но уважения к этой женщине. Заслуженного ею уважения. Со временем ты поймешь, что это так, а сейчас просто поверь мне, и все. Ведь ты мне веришь, так?

Корнелия, помедлив, кивнула. Вспышка мужа ее ошеломила. Никогда он не говорил с ней так.

- И еще запомни, пожалуйста: честь и достоинство жены моего друга Анастасии Фоки имеют к нам, ко мне и тебе, самое прямое отношение. Мы будем править этой провинцией совместно с Алексием. Его жена уже оказала нам немалую помощь, потому что она знает здешний народ намного лучше, чем я и мой друг. И она будет помогать нам впредь. Так же как и ты, я надеюсь. Мы все должны держаться вместе, вот так! - Черепанов сжал кулак. - Иначе мы погибнем. Как погибли твои близкие. И если ты не хочешь, чтобы твое изуродованное тело выбросили псам, ты должна запомнить: Алексий и его жена, ты и я, мы теперь - одна Семья. Так что, если кто-то в твоем присутствии оскорбит жену легата Алексия, он оскорбит и тебя и меня. А этого мы с тобой никому не должны позволять. Так что, если ты не сможешь сама наказать оскорбителя, скажи мне. И я велю Скулди вырвать паршивый язык. Ты поняла?

Корнелия кивнула. Губы ее дрожали, глаза блестели...

- Вот и умница. - Геннадий обнял ее, поцеловал. - Ты очень красивая, - шепнул он в мягкое ушко. - Красивее всех женщин на свете. И я тебя люблю. А сейчас пошли ужинать... Это был слишком долгий день, и мне не терпится побыстрее закончить его... Угадай как?

Глава тринадцатая,

В КОТОРОЙ ГЕННАДИЙ ЧЕРЕПАНОВ ВСПОМИНАЕТ СВОЕ ПРОШЛОЕ И РАЗМЫШЛЯЕТ О МРАЧНОЙ ДОЛЕ ИМПЕРСКОГО НАМЕСТНИКА

- Это было в тухлые времена конверсии, - сказал Черепанов. - Когда космос почти прикрыли, керосин для "сушек" сливали налево, а сами "сушки" - направо. Тому, кто больше даст: хоть черным, хоть желтым, хоть серо-буро-малиновым. Все генералы - от двух больших звезд и выше - этим занимались, так что наш был не хуже и не лучше прочих. Даже лучше, поскольку старался продать самолеты тем, кто против нас их никогда не подымет. Хотя бы потому, что мозгов и навыков не хватит. - Бывший подполковник, а ныне наместник провинции Сирия хмыкнул. - Даже обезьяну можно научить управлять трактором, но черный тонконогий вудуист в кабине "сушки" - это, брат... Я, конечно, не расист, - тут же уточнил Черепанов. - Сам расистов-нацистов терпеть не могу...

- Угу, - усмехнулся Коршунов. - Как говорится, "больше всего на свете я ненавижу нацистов и негров!"

- Некоторых негров, - уточнил Черепанов. - Знаешь, брат, я ведь тоже однажды в яме сидел. Причем не у римлян или твоих готов, а у этих самых черно... ногих "братьев по социализму". Помнишь такое время?

- Уже с трудом вспоминаю, - признался Коршунов. - Сколько лет прошло, прикинь... Если бы не ты да Настя, я бы уже и русский язык забыл...

- Это потому, что ты молодой еще тогда был, - сказал Черепанов. - Такое не забывается. Так вот, сидели мы, понимаешь, в такой вонючей яме в одной африканской стране... Тьфу! Привычка. В совершенно конкретной стране под названием Мбуну-Келе. Сидели втроем со штурманом моим и военспецом из ГРУ да думали о том, кто из нас будет завтра исполнять роль первого блюда, а кто - второго. А наверху в это время гульбанили черножопые пацаны, которым мы безвозмездно (если не считать мешочка необработанных алмазов, лежащих в сейфе одного из больших политиков) перегнали одну совсем секретную железную птичку. С вертикальным взлетом, потому что другую птичку на брачную поляну афроафриканцев не посадить. Короче, думали у нас там наверху, что чернопопые "братья по разуму" - совсем тупые. И потому месяца не пройдет, как железная птичка пойдет туземцам на кольца в нос и прочие сувениры, потому как керосина она жрет немерено, а подвоз топлива покупатели не обеспечили и обеспечить не могли: джунгли кругом. До ближайшей трассы - километров сто. Это, кстати, очень конкретно, Леха, - сто кэмэ по джунглям. Ваши готские леса в сравнении с этим - просто Гоголевский бульвар.

Короче, там наверху все были страшные умники, а секретность была такая, что полный крездец. Однако ж большое политическое лицо не удержалось и решило авансовую порцию некрасивых необработанных алмазов превратить в очень красивые брюлики. А знаешь, Леха, в какой стране это делали лучше всего?

- Не знаю.

- В Израиле. Это, кстати, тут неподалеку будет. Вот политик этот алмазы на обработку закинул, а у алмазов такое свойство есть: спец всегда определит, где их добыли. Так что просчитали нас на счет раз. И передали информашку цээрушникам. По культурному обмену. Короче, я свою птичку только-только с палубы поднял, а у поляны в джунглях Мбуну-Ке-ле уже сидел кучерявый такой афроамериканский пацан и толковал с коренными обитателями своей исторической родины о том, как праздничный стол с нами в роли главного блюда лучше сервировать: с банановыми листьями или баобабовыми.

- И что дальше? - спросил Коршунов.

- А дальше, Леха, посадили мы нашу птичку, вылезли и сразу поняли, что приплыли. А попозже коллега нашего военспеца нам окончательно ситуацию прояснил и предложил дилемму: полное и безоговорочное сотрудничество - или большой котел с корешками и пряностями. Но решать надо до завтра. Потому что завтра, мол, американский вертолет прилетит. С "обменным фондом" для ченча на нашу птичку. Короче, сидели мы в яме и думали, думали...

- И додумались?

- Я военспецу нашему веревки перегрыз, потом мы пирамиду построили, живую, не финансовую, из ямы выбрались, часового тихонько придушили - и на поляну. А на поляне - птичка наша стоит, вся - в серебристом лунном сиянии. Туземцы, простые пацаны, ее сетками маскировочными прикрыли, а вот керосинин из баков, естественно, слить не сумели. Я бы и сам не сумел - в здешних условиях. Так что заняли мы свои места по полетному расписанию и стартовали. Одно жалко... - Черепанов вздохнул. - Боекомплекта на птичке не было...

- Генка! - не выдержал Коршунов. - Ты к чему все это рассказываешь?

- Тоскую, брат...

- О прошлом... Тьфу... О будущем нашем, что ли?

- Угу. Знаешь... Как-то мне эта роль восточного деспота... Не очень.

- Да ты просто устал! - убежденно сказал Алексей. - Ты посмотри, Генка, какая красота!

Они стояли на балюстраде дворца. Море под ними сияло серебром отраженных солнечных лучей. Из глянцевой зелени лавра поднимались колонны зеленоватого мрамора. Справа возвышался тяжеловесный храм Юпитера с огромной статуей Громовержца, изваянной кем-то из великих греков в те времена, когда Юпитера звали Зевсом. Практичные римляне почему-то привезли статую не в Рим, а сюда. На плече главного римского бога, словно птичка, восседала крылатая богиня победы...

- Все это теперь наше, - сказал Коршунов. - Эти рощи и это море. Вся эта благодатная земля... Кстати, и Иерусалим тоже наш...

- Нету здесь Иерусалима, - заметил Черепанов. - С землей сровняли и солью посыпали.

- Правда?

- Сам не видел, но в документах - так. Как-нибудь съездим посмотрим. Когда все рассосется...

"Если рассосется..." -подумал он и помрачнел еще больше. Геннадий понимал, что его гнетет. Максимин. Из Италии - никаких вестей. Последнее, что они узнали: Максимин с легионами вышел из Сирмия и двинулся к столице. По прикидкам Черепанова, Фракийцу нужен был месяц, максимум два, чтобы разобраться с мятежной столицей. У Бальбина и Пупиена не было настоящей армии - только ополчение. Им требовалось время, чтобы набрать свои легионы. Фракиец этого времени им не даст... Но даже если Максимин вернет себе столицу, не факт, что он двинется сюда, на другой конец империи. Во всяком случае, Черепанов на его месте этого делать не стал бы. Как только Фракиец со своей армией покинет столицу, Рим снова взбунтуется. Так что, скорее всего, император застрянет в Италии надолго. Может, до следующей весны. А за это время можно успеть многое. Например, слегка подогреть франков. Или готов. Если у Максимина будут проблемы на западе, ему станет не до востока. В крайнем случае можно попробовать договориться с царем Ардаширом. Уйти от Рима под его руку... Хоть и не хотелось бы. Правило номер один, усвоенное Черепановым еще в училище: чем дальше от начальства, тем лучше. А Парфия существенно ближе Италии.

Вот тоже проблема: Ардашир. Типичный завоеватель, который спит и видит, как бы подмять под себя римскую часть Месопотамии... И вообще всё, что удастся. Без помощи Рима восточным провинциям придется туго. Но Ардашир - это проблема будущего. Сейчас главная опасность - Максимин. И то, насколько он сердит на своего бывшего подчиненного. С Фракийца станется: наплевать на стабилизацию обстановки в Италии, чтобы покарать тех, кто его предал. С другой стороны, Максимину не обязательно возглавлять карательный поход лично. У него полно опытных военачальников. Что ж, Черепанов был готов и к этому. На всех дорогах - посты. Организацией обороны на подходах к столице провинции занимается сам Маний Митрил Скорпион. С моря... Нет, вряд ли противник подойдет с моря. Максимину сейчас просто не собрать столько кораблей. Черепанов был настолько уверен в этом, что даже отпустил сирийскую эскадру в Киликию. Тамошние пираты совсем обнаглели: перехватывают уже пятый корабль...

Хлопок по плечу вывел Черепанова из мрачных раздумий.

- Не горюй, командир! Пошли купнемся, что ли?

Нет, Леха - это нечто. Чем больше на нем ответственности, тем меньше в нем солидности. Зато германцы, самая надежная часть их войска, в своем Аласейе души не чают. И народ его любит куда больше, чем Черепанова. Тоже понятно. Вся неприятная часть управления: взимание налогов, суды и казни - на Геннадии. А на легате Алексии - зрелища и праздники. Черепанов выезжает в город не иначе как в сопровождении сотни телохранителей, а Коршунов может запросто завалиться в любую таверну с двумя-тремя приятелями. Или даже с одним Красным...

Черепанов почувствовал легкий укол зависти и быстренько себя одернул. Все правильно. Так и должно быть. Так все и было изначально задумано...

- Иди купнись, - сказал он со вздохом. - Мне сегодня надо аж три эдикта написать и с купцами из Фракии перетереть - по поводу железа...

Глава четырнадцатая

ФИНАЛ

Прошло три дня с тех пор, как Геннадий Черепанов вспоминал о своем прошлом. Заканчивалось лето девятьсот девяносто первого года от основания Рима. Или года двести тридцать восьмого, если считать от рождения Иисуса Христа, у которого в Антиохии было довольно много вечно спорящих между собой последователей. Тринадцатое августа. Вчера, двенадцатого августа, был праздник Меркурия: день халявной жратвы и выпивки. По этому поводу все население города, включая даже элитные германские части, обожралось и перепилось. Сегодня, тринадцатого августа - праздники богини Дианы. Сегодня полагалось бездельничать и принимать ванны. Обстановка располагала: жара в городе стояла невыносимая. Но во дворце было полегче. Строили его с учетом климата.

Черепанов и Коршунов сидели на бортике фонтана, опустив в воду босые ноги, и пили из стеклянных кубков разбавленное белое вино со льдом, когда в зал вошел трибун Хрис, начальник дворцовой охраны, дежуривший лично, потому что никто из его офицеров после вчерашнего был на это не способен. Хрис тоже был не способен, но ему деться было никуда. Начальник на то и начальник, чтобы брать на себя ту работу, которую больше никто сделать не в состоянии. Естественно, Хрис был мрачен с самого утра. Но сейчас на нем буквально лица не было.

- Доминус!

Черепанов повернулся к нему.

- Ну что там у тебя? - буркнул он.

Меньше всего Геннадию сейчас хотелось заниматься делами. Особенно делами неприятными. Судя же по лицу трибуна, тот принес какие-то особенно скверные новости. Давно уж Черепанов не видел старого легионера таким взволнованным.

- Доминус! Доминус!..

- Да говори же, в чем дело! - раздраженно бросил Черепанов. - Ну?

- Доминус! Сюда идет Гонорий Плавт! С легионерами!

Черепанов с подчеркнутой аккуратностью поставил стеклянный кубок.

- Где он сейчас?

Если уже на подходе к городу, то дело кислое. Черт! Как всегда в праздники, боеспособность римской армии снижается раз в двадцать. И Аптус это учел.

- Где он? По какой дороге идет? Говори же!

- Он здесь, доминус!

- Я понял. Где именно - здесь? На какой дороге?

- Ни на какой, доминус. Прибежал гонец: легат Гонорий высадился в торговой гавани. Не позже чем через четверть часа он будет здесь.

- Абзац! - по-русски проговорил Коршунов. - Пришла беда - открывай ворота! - Он залпом проглотил содержимое своего кубка.

- Та-ак... - протянул Черепанов. - Сколько с ним людей, гонец сообщил?

- Сюда идут сотни две. Прибыло, конечно, больше...

- Не сомневаюсь... - процедил Черепанов. Что ж, молодец Аптус. Подловил. Так же как они в свое время подловили прокуратора Гельмия. Драться? Бежать?

- Сколько у нас людей во дворце, Генка? - спросил Коршунов. - Кентурия хоть наберется?

- Две контубернии стражников. Черт! Как мне не хочется драться с Аптусом!

- Хули тут драться! Кем? Двадцаткой стражников? - грубо бросил Коршунов. - Доигрались... Разведка, бля... Сваливаем?

- Придется. Ты давай к женщинам нашим, а я... Поздно. Черепанов услышал очень знакомый звук - стук подбитых гвоздями легионерских калиг по мраморным плитам.

- Всё, - сказал он. - Можешь никуда не ходить. Хрис!

- Что прикажешь, доминус?

- Зови... Нет, никого не зови. Всё равно.

Наместник (пока еще наместник) Сирии Геннадий Павел вынул ноги из бассейна и повернулся к дверям. При себе у него не было никакого оружия. Даже кинжала. Он отвык быть начеку...

Они вошли. Плавт и десятка три легионеров. В общем-то, немного. Все - усталые, доспехи и одежда в пыли... Но это мелочи. Все они - ветераны, сразу видно. В полном вооружении. Ловить нечего. Тем более неизвестно, сколько солдат там, снаружи. Ясно же, что не с полукентурией явился префект легиона гнуть мятежную Сирию под колено императора Максимина. Бли-ин! Так позорно прохлопать вторжение. Хреновы дозорные! И он, Геннадий, дурак! Не найдет Максимин кораблей для переправы! Много ли надо кораблей, чтобы перебросить пару-тройку когорт - в нужный момент в нужное место. И высадиться без проблем, потому что эскадру он сам же и отослал в Киликию!

Легионеры остались у входа, а Гонорий двинулся через зал к Черепанову и Алексею. Калиги Плавта оставляли грязные следы на зеленом мраморе пола, шел легат, не поднимая головы, и походка его была не очень уверенной, какой она бывает у человека, не один день проведшего в седле или на качающейся палубе.

Черепанов поднялся и ждал.

Шагах в двадцати Плавт остановился. Поднял голову и посмотрел в глаза Геннадию.

Черепанов ужаснулся: лицо Аптуса, постаревшее лет на десять, почернело, словно от нестерпимой боли. Страшное лицо.

У Черепанова перехватило дыхание: настолько изменился его друг... Надо было сказать что-то, но Геннадий слова не мог произнести...

- Салве, Гонорий! - это сказал Коршунов.

- Салве. - Голос Плавта был хриплым и шероховатым, как обветренная базальтовая глыба. Сухим и бесцветным.

"Ему велено нас прикончить, - догадался Черепанов. - Ему совсем не хочется этого, но он сделает..."

- Делай, что тебе приказал Максимин, - ровным голосом произнес Геннадий.

Он умел проигрывать. Вот только больно за Кору...

"Делать ноги, - подумал Коршунов. - Луков у них нет. Сначала - в окно, потом по тропинке к храму Юпитера. Если дворец не оцеплен. Всё равно проскочить можно... В казармы. Поднять моих гревтунгов. Вряд ли с Плавтом много солдат. Тысячи две-три. Хрена лысого! Еще поборемся. Если дворец не оцеплен. Только вряд ли он не оцеплен. Аптус..."

- Максимин... - В горле префекта булькнуло. - Гай Юлий Вер... Нет. Его нет, Череп... Нет больше нашего Фракийца...

Великолепный, храбрый, жизнелюбивый, никогда не унывающий Гонорий Плавт Аптус уткнул лицо в черные от пыли ладони и зарыдал...

Это было так неожиданно, что Коршунов даже и не понял сперва. А когда понял... Словно теплая морская волна прошла сквозь него, приподнимая, унося вверх... Жизнь! Он будет жить! Страшный Фракиец мертв, а он, Алексей Коршунов, будет жить!!!

Геннадий взял недопитый кубок, подошел к Плавту, обнял его, вложил тонкий стеклянный стебель кубка в заскорузлые пальцы. Гонорий пил, и слышно было, как зубы его стучат по краю кубка.

- Сколько с тобой людей? - спросил Черепанов, когда сосуд опустел и Плавт поднял на Геннадия покрасневшие глаза.

- Сто тридцать шесть, - глухо произнес префект. - Остальные... Предательство, Череп... Началось с предательства и закончилось им. Я пришел к тебе... Больше мне некуда... Все мои люди здесь. Все, кто сумели уйти: верных Максимину сейчас убивают по всей империи - от Испании до Мезии.

"Так же как сам Максимин убивал тех, кто был ему неверен... Или тех, кого он полагал неверными, - подумал Черепанов. - Кровь за кровь... А как бы ты поступил с нами, друг Аптус, если бы Фракиец прислал тебя за нашими головами?"

Гонорий словно угадал его мысли.

- Мы - в твоей власти, наместник Геннадий Павел, - сказал он устало. - Если ты отдашь меня Сенату - я пойму. Пощади только моих людей...

- Твоих людей... - Черепанов поискал глазами Хриса. Начальник дворцовой охраны был здесь. - Трибун! Распорядись, чтобы спутников префекта накормили и разместили... В казарме охраны дворца.

- Слушаю, доминус!

- Плавт... Присядь. - Черепанов пододвинул ему кресло, налил вина. - Расскажи, как он умер?

- Предательство, - глухо произнес Гонорий. - Как всегда... Как везде...

- ...когда Фракиец узнал о том, что произошло в Риме... О том, что Сенат провозгласил внука Гордиана цезарем... О том, что сделал ты... Он взбесился еще больше, чем когда узнал о восстании в Африке. Он бросался с мечом на стены, избил кучу народа, едва не выколол глаза своему сыну... Он убил бы его, если бы тот не спрятался. Фракиец кричал:

будь его сын в Риме, как он велел, Сенат ни за что не осмелился бы... Он напился так, что сутки пролежал в беспамятстве, а когда пришел в себя, то собрал воинов и произнес речь. Ты помнишь, что он говорил, узнав о восстании Гордианов? (Черепанов кивнул,) Что-то вроде той, только еще более бессвязная. Его ум совсем помутился от ярости. Затем Фракиец раздал все золото, какое у него было, воинам и пообещал, что отдаст им всю Италию... Мы перешли Альпы... Но в Италии нас уже ждали. Так, словно мы не армия законного императора, а толпа варваров. Все продовольствие прятали... А у нас не было ни фуража, ни провизии... Мы подошли к Гемоне... Она была пуста, покинута. Наши солдаты голодали и начали роптать. Максимин казнил десяток недовольных. Остальные притихли. На время. Аквилея закрыла перед нами ворота. Там были двое консуляров - Криспин и знакомый тебе Менофил, что был при Александре наместником в Мезии. Не будь их, Максимин договорился бы с горожанами и ему открыли бы ворота. Послы сказали: горожане колебались. Они боялись Фракийца, ведь тот всегда побеждал, и как он поступал с побежденными, тоже все знали. Но консуляры вопросили бога Белена§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§§, и тот дал через гарусника ответ: мол, Максимину суждено быть побежденным. Потом говорили, что нас победили не воины - сам Аполлон сражался с нами... Но я не видел Аполлона. Я видел только стены Аквилеи и тех, кто на них. Они хорошо сражались и были готовы. У них были машины, запас серы и все, что нужно. Когда мы навели мост на бочках, перешли реку и стали под стенами, горожане встретили нас огнем и железом. Наши осадные машины горели. Горели наши воины: я видел, как от жара у них лопались глаза... Максимин с сыном были там же, под стенами, на достаточном удалении, чтобы не стать мишенями для стрел и копий. Они воодушевляли своих, пытались уговорить защитников сдаться... Те осыпали их бранью.

Осада затянулась. У нас было совсем плохо с продовольствием. Во всех городах стояли посланцы Сената. Казалось, весь мир объединился в ненависти к Максимину. Даже в городах, где власти были верны Фракийцу, не рисковали помогать ему.

А Максимин все чаще и чаще впадал в ярость. Он казнил трех кентурионов, которых считал виновными в том, что Аквилея еще не взята. Он казнил Феррата, который ведал осадными работами... Он готов был убивать и своих и чужих... Но осада продолжалась, и мы знали: еще неделя-две - и Аквилея падет...

И тогда Максимина убили. Среди бела дня, когда они с сыном отдыхали в палатке. Десятка два легионеров, у которых, как мы узнали позже, по ту сторону стен были близкие. Они убили двух преторианцев... Ты знаешь: Максимин всегда пренебрегал охраной, надеялся на собственную силу, забывая, что уже немолод. Предатели убили охрану, ворвались в палатку, в которой спали Максимин с сыном, и убили обоих. Затем отрубили им головы, надели на пики и показали аквилейцам. И никто в Максиминовых легионах не посмел наказать предателей. Или не захотел. Слишком много крови своих людей пролил Максимин. А когда в Италии узнали, что император Максимин мертв... Статуи его разбивали, его изображения повсюду уничтожали... И картины на форуме в Риме, на которых были изображены победы Фракийца в Германии. Те, которые не тронули даже во время бунта, - их тоже уничтожили. Сенат тем временем облачил в пурпур Максима, Бальбина и Гордиана, а двух старших Гордианов, убитых в Африке, объявил божественными. А из Аквилеи в лагерь осаждающих было послано огромное количество провианта. Криспин и Менофил созвали воинов на следующий день, и почти все присягнули Максиму и Бальбину. Но тех, кто до конца оставался верен своему императору, ждала злая участь. Нас травили и убивали, отсылая в Рим головы убитых и получая за это щедрые награды от Сената и новых Августов... И я подумал, Геннадий... - Плавт поднял голову и посмотрел прямо в глаза Черепанова. - Я подумал: пусть награда за мою голову достанется тебе, а не какому-нибудь консуляру...

- Черта с два! - сказал Черепанов по-русски. - К Орку твои слова, Аптус! - произнес он по-латы-ни. - Твоя голова мне самому пригодится! Причем - на твоих плечах! Верно, Алексей?

- Верно! К Орку всех сенаторов и императоров! - воскликнул Коршунов.

Во время рассказа Плавта Алексей на радостях осушал чашу за чашей и порядком набрался. Так ведь и повод какой, мать его так!

- Вы многим рискуете, - печально проговорил Гонорий. - Вам этого не простят. Лучше поступай, как я говорю. Сейчас вы - в стане победителей...

- Мы всегда в стане победителей! - перебил его Черепанов. - Потому что мы и есть победители! Это так же верно, как то, что не постановление Сената, а лично мы выкинули отсюда паршивого прокуратора Гельмия. Правильно сказал Алексей! К Орку римских патрициев! Разве моя жена Корнелия - не дочь и сестра императоров? Клянусь Янусом, я сам мог бы потребовать пурпура! Только на что он мне сдался - вместе со всей сворой краснополосных интриганов! Верно, Алексей?

- Верно! На хрена! Чтобы в один прекрасный день нас с тобой зарезали собственные преторианцы? В задницу пурпур! Виват наша славная Антиохия!

- Наша Сирия! - поправил друга Черепанов. Он положил руку на плечо Плавта. - Не бойся за нас, старый друг! Имели мы этих сенаторов в разных позах! У нас тут четыре боевых легиона и столько же вспомогательных войск, преданных нам лично. Вернее, вот ему... - Черепанов кивнул в сторону Коршунова. - Нет, Аптус, мы не боимся Рима. Мы нашли свое место, превосходное место, мы и останемся тут, что бы там ни надумали политики в столице. И, клянусь кровью быка, которую выпустил Митра, мы еще послужим Великой Римской империи, лее Аптус! Ты, я и Алексей. Но послужим ей так, как считаем нужным мы, а не болтуны на скамейках Сената или жирные развратники в Палатине! Жаль, что Феррат мертв. Жаль всех наших, кто покинул этот мир. Зато теперь с нами ты, Аптус. И старый убийца Скорпион тоже с нами. И, клянусь, я сделаю всё, чтобы собрать тех, кто остался. Мы еще послужим империи, Аптус! А империя, клянусь всеми ее богами, заплатит нам за это. Заплатит ту цену, которую мы ей за это назначим. Я обещаю тебе это, Гонорий, старый друг! А теперь скажи мне: было так, чтобы я, Геннадий Павел Череп, что-то обещал - и не сделал?

- Обещал - и не сделал? Может, и было...- проговорил Плавт все тем же печальным голосом...

И вдруг ухмыльнулся.

И как будто снова стал самим собой. Тем Гонорием Плавтом Аптусом, которого Черепанов впервые увидел много лет назад в деревянной квеманской клетке.

- Может, и было, Череп... Только я что-то такого не припомню.

* 234 г. от Р. X.
* "Великое берет начало с малого" (латинская пословица).
* Тем не менее древность скифо-сарматских племен - исторически зафиксированный факт. Еще Геродот (V в. до н. э.) писал о них. Возможно, и более древние (Гомер, Гесиод) авторы, упоминавшие киммерийцев, писали о предках скифов-сарматов описываемого в романе времени. Впрочем, время их истекает. Последние серьезные упоминания о сарматах относятся к концу IV в. н. э.

† Отец.
‡ Пройдет век с небольшим - и большая часть сарматов, теснимая готами и теми же аланами, будет вынуждена отдаться под покровительство Рима. А еще через век территории, на которых в описываемое время обитали сарматы, войдет в державу Атиллы. Возможно, среди племен, ставших впоследствии основой для формирования Хазарского Каганата, были и сарматы. Но с уверенностью утверждать это нельзя.

§ Ойум - мифологическая "земля обетованная" для готов.
** Читателю, знакомому с историей и географией: это другой Трапезунт, не малоазийский (римская провинция Понт), а тот, о котором упоминает Иордан, - то есть располагавшийся в районе горы Чатыр-Даг, неподалеку от нынешней Алушты.
†† Аурей - золотая римская монета.
‡‡ Отсутствие устриц в нынешнем Черном море связано с тем, что проникший туда не без помощи человека хищный моллюск рапан слопал деликатесную "родственницу". Одни мидии остались.
§§ Горе побежденному (латинская пословица).
1 Е. М. Штаерман. "Упадок Римской империи".
††† Секстан (от лат. sextans - шестой) - в морском деле секстан - астрономический угломерный инструмент. Лимб секстана составляет '/б часть окружности
‡‡‡ Секстан (от лат. sextans - шестой) - в морском деле секстан - астрономический угломерный инструмент. Лимб секстана составляет '/б часть окружности
§§§ Скамар - что-то вроде безродного бродяги-попрошайки-скомороха. В данном случае - серьезное оскорбление.
**** Пей или убирайся! - одно из популярных правил римского пира.