Чтение 29–й страницы книги ~Занимательная механика~

– Да.

– И всем доволен?

– Хочешь, чтобы я ответил честно?

– А как еще?

Стрекалов смотрел на друга очень внимательно, цепко, искал малейшую фальшь. Ему было важно услышать ответ, потому что он понимал: реальные милицейские будни имеют мало общего с обывательскими представлениями о них. Чуть меньше двадцати лет назад романтически настроенный юноша Федор Волков надел погоны, что от него осталось? Прожженный циник? Карьерист? Разочаровавшийся неудачник, ждущий пенсии по выслуге лет?

Очкарик друг, Очкарик стоит близко, совсем рядом, но у каждого из нас глубоко в душе есть маленькая раковина, в которую очень неохотно пускают даже самых близких друзей. Есть уголок истинного Я. Стрекалов планировал открыть свою раковину, но прежде – заглянуть в его.

– Я добился, чего хотел, – спокойно ответил Федор. – И пусть некоторые вещи оказались не такими, какими виделись со стороны, я доволен своим выбором. И, представься мне возможность изменить прошлое, я бы ничего не сделал.

– Тебя ничего не возмущает?

– Нет.

– Все оказалось именно таким, как ты ожидал?

– Я же сказал – нет.

– Тогда почему ты доволен?

– Потому что мне не в чем себя упрекнуть. – Волков помолчал. – Мы оба знаем, что любому руководителю нужны и послушные исполнители, и профессионалы, способные подойти к делу творчески. МВД не исключение. Поскольку первых больше, складывается впечатление, что милиция ни на что не способна. Это не так. Исполнители тянут основную лямку, собственно, являются хребтом. Ими затыкают дыры, им, в случае необходимости, приказывают развалить дело, они периодически демонстрируют глупость…

– По приказу?

– Иногда – да.

– А чем занимаются профессионалы?

– Докапываются до правды. У начальника любого РОВД или ГУВД периодически появляются дела, которые необходимо раскрыть. По-настоящему раскрыть, по-честному. Если в его колоде только исполнители, то шансов на успех немного. Поэтому каждый толковый начальник имеет в своем распоряжении одного или нескольких сыскарей высокого класса.

– Которым хорошо платят.

Машина последней марки, дорогая одежда, платиновая карточка, частная школа для Степана – Стрекалов не был ребенком, он прекрасно понимал, откуда у Федора деньги, но сейчас хотел услышать ответ от него самого.

– Я много знаю, – пожал плечами Очкарик. – Я владею компроматом на стольких людей, что давно мог бы стать героем детективного триллера, тем героем, с убийства которого начинается расследование. Но есть нюанс – я нужен. Я честен. Мне доверяют. Поэтому я до сих пор жив. И поэтому мои руководители делают все, чтобы у меня не возникло желания нарушить правила игры.

Стрекалов был уверен, что Волков недоговаривает. Знал – Очкарик слишком умен, чтобы полагаться только на благородство начальников. Но развивать тему не стал.

Илья понял главное: Федор обрел равновесие между миром внутренним и миром внешним. Принял окружающую действительность со всеми ее недостатками и вписался в систему. Более того: сумел использовать систему в своих интересах, сумел раскрыть свой талант. И не надо задавать Очкарику вопрос: гордился бы мальчик, которым он некогда был, мужчиной, которым он стал?

– Поэтому ты отказался от предложения Бориса? Рвался в высшую лигу?

В свое время, когда Волков уже стал профессионалом и о нем заговорили как об отличном сыщике, но платили по-прежнему мало, Петрович порекомендовал друга своему деловому партнеру, в подчинении которого находилось крупное охранное агентство, более похожее на частную спецслужбу. Борис, оценив способности Федора, сделал ему заманчивое предложение, но Очкарик отказался.

– Не только поэтому, – покачал головой Волков. – Мне пришлось бы снять погоны, а для меня эта деталь важна.

– Хочешь умереть генералом?

– Мне будет приятно умереть генералом, – не стал врать Федор. – Но важность погон заключается в другом: они напоминают, что, в конце концов, я служу стране. Как бы пафосно ни прозвучали мои слова.

– Ты работаешь на конкретных людей.

– Все работают на конкретных людей. В этом суть понятия «иерархия»: каждый на кого-то работает.

– А у этих людей есть собственные интересы.

– Я продаю свой ум, но не честь. Мне не в чем себя упрекнуть, я раскрываю преступления, изобличаю преступников. А дальше… – Федор помолчал. – Дальше начинается жизнь.

– И результаты твоих усилий порой замалчиваются.

– Но они не пропадают впустую, – покачал головой Очкарик. – В моей карьере было крайне мало случаев, чтобы преступник ушел от ответственности.

Практически всегда ему приходится платить. Тем или иным образом.

Иногда преступник оказывается достаточно силен, чтобы избежать суда, но компромат на него все равно остается, папка ложится в чей-то сейф, и человеку приходится платить за содеянное. Не обществу, другим людям, но платить приходится. И случалось, преступник неожиданно понимал, что лучше для него было бы оказаться в тюрьме, чем на крючке у тех людей, которым его сдал Федор.

– Не обижайся, но твоя позиция немного похожа на страусиную: делаю свою работу, а потом голову в песок, и ничего меня не касается.

– Зато я делаю любимую работу и делаю ее хорошо. – Волков откинулся на спинку кресла: – Твоя очередь исповедоваться, Петрович. Зачем тебе стекло?

– А зачем люди лезут на Эверест?

Очкарик задумался.

Зачем? За славой? За богатством? Остаться в памяти потомков? В памяти остаются первые, а лезут каждый год. А на всех эверестов не хватит. Ответ, похоже, лежал на поверхности.

– Чтобы доказать, что они могут.

– Правильно, – кивнул Стрекалов. – Чтобы сказать себе: я это сделал. Чтобы рассмеяться, стоя на вершине. И улыбаться потом, перед смертью. Не жалеть, знать, что чаша была полна. Чтобы сделать свою жизнь действительно прекрасной.

Бутерброды давно съедены, чай выпит, но помощницу, пришедшую убрать приборы, Илья отослал прочь едва заметным движением головы.

– Я люблю свой бизнес, я пашу с утра до ночи не ради денег и положения, а потому что мне нравится пахать. Я в деле и этим живу. Я соревнуюсь с теми, с кем по вечерам встречаюсь на раутах, ставлю им подножки и выдерживаю ответные оплеухи. Я получаю удовольствие от такой жизни, но мне нужна отдушина. Я чувствовал, что чего-то не хватает.

– Признания публики?

Петрович тяжело посмотрел на друга, но, не увидев насмешки, расслабился. Волков произнес фразу предельно серьезно.

– Я мог бы купить коллекцию Фаберже или футбольный клуб. Мог бы учредить стипендию или какие-нибудь состязания. Но зачем? Не мое. Мне интересно было сделать что-нибудь. Даже не так. Мне интересно было найти нечто такое, что могу сделать только я.

– Кажется, понимаю.

– Увидев работы братьев Блашка, я понял – это оно.

– Ты всегда любил стеклянные шарики.

Стрекалов рассмеялся, провел рукой по лбу:

– А для чего еще нужны деньги, как не для того, чтобы воплощать с их помощью детские фантазии?

– Разве ты не сам делаешь свои шарики?

– В основном – сам. Но не было бы денег, не было бы фабрики. Не было бы помощников. Не было бы часов и… и проекта, над которым я сейчас работаю.

Не каждый решается заняться тем, к чему лежит его душа, для чего он действительно предназначен. Гораздо чаще люди выбирают путь, исходя из других соображений. Мечтают о достатке или славе.

Престижно быть юристом или писателем, вот и тянутся в эти профессии люди, которые могли бы стать отличными моряками, или летчиками, или лесниками, или садоводами. Тянутся, чтобы встать в ряду исполнителей. Тянутся, не понимая, что добиться успеха можно везде. Не понимая, что настоящий успех приходит только тогда, когда любишь свое дело.

– Нынешний проект очень сложный?

– Очень.

– И ты справляешься сам?

Волков так и не понял, что именно заставило его задать этот вопрос. Интуиция? Шестое чувство? Почему он спросил о помощниках? Зачем? Стрекалов же не понял подвоха, ответил честно:

– Мне повезло найти человека, который полностью разделяет мои замыслы. Без него я бы проект не потянул.

– Генератор идей?

– Верный помощник. Он улавливает мои замыслы еще на стадии их осмысления, спорит, обсуждает, но при этом ничего не портит. Иногда у меня появляется чувство, что, общаясь с ним, я разговариваю с самим собой. При этом он настоящий мастер.

– Таких людей поискать.

– Это точно.

На лицо Ильи набежала легкая тень, он вдруг сообразил, что разговор начистоту неожиданно ушел не туда. При чем здесь помощник? И следующая фраза должна была прозвучать так: «Почему тебя это интересует?» Но она не прозвучала. Очкарик умел управлять беседой.

Он посмотрел на часы. Не демонстративно, но так, чтобы Петрович осознал его жест, и сделал движение, словно собираясь выбраться из кресла.

– Не хочу тебя отвлекать.

– Да, – кивнул Стрекалов, – мне нужно в цех…

В его глазах появилась рассеянность. Его поглотила мысль о работе, но он чувствовал, что что-то упустил.

– На премьеру пригласишь?

– А как же!

Они пожали друг другу руки.

Торопящийся в лабораторию Стрекалов, и Федор, который изо всех сил старался не показать Петровичу, что у него испортилось настроение.

Испортилось, потому что Волков догадался, кто именно помогает другу в работе.

* * *

– Он умер, – судорожно вздохнула Испанка. На ее глазах стояли слезы. – Он умер.

– Кто? – Обеспокоенный Лева нежно взял женщину за руку. – Кто умер, родная?

– Травник.

Он не почувствовал ревности. Откуда ей было взяться, ведь они ничего не обещали друг другу? Они только встретились. И потом… какая может быть ревность в такой момент?

– Твой друг?

– Да, – кивнула Испанка. – Мой лучший друг.

Она позвонила незадолго до назначенного свидания, сказала, что не в настроении развлекаться, что приедет к Корзинкину домой. Лева понял: что-то случилось, согласился, и вот…

– Он дурак. Понимаешь, он просто дурак. Он хотел меня защитить. Испугался, что искусники достанут нас так же, как достали Неваду.

Лева провел женщину в комнату, усадил на диван, сбегал на кухню и принес бокал с водой.

– А там были не искусники…

– Где?

– В машине. – Испанка сделала глоток воды. – Не искусники, понимаешь? Другие люди. Бойцы.

– Не понимаю, – честно признался Корзинкин. – Ни черта не понимаю.

Учителя московской школы легко привыкли к имени очаровательной белокурой первоклашки: Тереза Кастро. Учителям московских школ доводилось вызывать к доске детей и с более экзотическими именами: наследство Интернационала, во времена которого в Россию стремились революционеры со всего света. Кто-то приезжал ненадолго, кто-то оставался навсегда.

Тереза, внучка бежавших от Франко республиканцев, не оставалась без внимания одноклассников. Во-первых, романтическое имя, напоминающее и о гражданской войне в далекой Кастилии, и о новом герое – несгибаемом кубинце Фиделе Кастро. Во-вторых – редкая красота. Смешение кровей породило удивительный цветок, хорошеющий день ото дня, и не одна драка в окрестных дворах была вызвана борьбой за благосклонный взгляд маленькой принцессы. Ухажеры вились вокруг Терезы постоянно, однако девочка оказалась слишком умной, чтобы стать заурядной, удачно выскочившей замуж блондинкой.

Молоденькая Кастро была не только красивой, но и честолюбивой особой.

Она поступила в медицинский, хотела стать специалистом по тропическим заболеваниям, но постепенно увлеклась ядами. И синтетическими, и растительными, и животного происхождения. В первую очередь – животного. Тереза прослушала курс биологии в МГУ, сдала экзамены, отправилась на длительную стажировку в Среднюю Азию, откуда привезла пару шрамов на руке и обширный опыт работы со змеями. Написана несколько работ по фармакологии и защитила кандидатскую степень, стала автором трех медицинские препаратов. Вот только личная жизнь красавицы не складывалась – работа отнимала все ее время, все ее мысли.

Как-то так получилось, что на пути Кастро попадались только мужчины-коллеги. Интрижки со студентами, на последнем курсе – с одним из преподавателей, неудачная попытка создать семью с коллегой по работе… Очень скоро мужчины понимали, что белокурая красотка знает и умеет гораздо больше их, что в профессиональном плане они ей неровня. Понимали и уходили.

А она находила в себе силы смеяться им вслед и продолжала работать.

По меркам искусников, Тереза поднялась над вершиной довольно рано – в тридцать пять лет. Но и пережила восхождение она весьма тяжело. На вершине ее ждали болезнь, ставшая результатом нервного напряжения, и затяжная депрессия, вызванная хроническими неудачами в личной жизни.

Ей требовалось сильное плечо, крепкий и такой же успешный, как она сама, мужчина. Ей нужно было иногда поплакаться в жилетку, пожаловаться, возможно – родить ребенка. Ей было нужно.

Но работа безжалостно сжирала ее время.

Оправившись, Тереза отправилась искать покоя на родину предков, стае владелицей скромной аптеки в Мадриде.

Но как обрести покой человеку, чей талант – яд?

– Я знаю, о чем ты хочешь спросить, – произнесла Испанка.

– Ты ошибаешься, – проворчал Корзинкин.

– Я убивала. Сама – редко. Но часто делала микстуры для клиентов.

– Меня это не интересует.

Но Терезе надо было выговориться.

– Все началось еще в Москве. У меня ведь родственники не только в Испании, но и во Франции, в Штатах, в Марокко… КГБ, разумеется, не мог пройти мимо такого факта и не оставлял меня без своего внимания. Я не имела ничего против. Во-первых, они помогали мне в карьере, решили вопрос со вторым образованием, с доступом к самым секретным научным фондам. Во-вторых… может, тебе это покажется смешным, но я была патриоткой СССР. Я верила в свою страну.

Корзинкин неопределенно пожал плечами: то ли согласился, то ли выразил недоумение. Но промолчал.

– Поэтому, когда мне сказали, что мои знания нужны, чтобы… – Тереза усмехнулась. – Чтобы отправить на тот свет нескольких врагов, меня это не сильно обеспокоило. Считала, что все в порядке вещей – ведь я занималась ядами.

– Это они придумали тебе псевдоним? Из-за происхождения?

– Да. – Женщина задумчиво поправила упавший на лицо локон. – А потом вспомнили, что испанка – это еще и грипп, который выкосил двадцать миллионов человек. На некоторое время этот факт стал темой шуток. – Помолчала. – А потом КГБ закончился, зато появился Гончар, появились искусники. Обычно у нас: у меня и Травника, искали лекарства. Но не всегда.

– Я понимаю.

– Но теперь все в прошлом. Я заплатила Гончару долги и больше не хочу его видеть. А… – Тереза сглотнула. На мгновение Леве показалось, что она вновь расплачется, но женщина сдержалась: – Травник заплатил. Его ведь даже не звали сюда. Гончар просил приехать только меня. Травник ему не был нужен.

Травнику Гончар не доверял. И вновь тишина.

– Знаешь, последние годы я была почти счастлива. Жила в городе, который почти сумела полюбить, занималась главным делом своей жизни, а рядом всегда был верный друг.

– Травник?

– Травник… – Испанка вздохнула. – Он был другом… Никем другим Хосе просто не мог быть, но другом был настоящим. Он любил меня…

Тереза всхлипнула.

– Если тебе трудно говорить, давай просто помолчим?

– Кто еще скажет о нем, кроме меня?

Лева кивнул и нежно прикоснулся губами к виску женщины.

– Травник не мог быть моим любовником, зато стал рыцарем. Когда мы только познакомились, только узнали друг друга, он кидался в драку по любому поводу. Стоило ему решить, что меня оскорбили, как начиналась потасовка. А размеры у него ого-го! Господи, сколько сил я потратила, чтобы заставить его стать спокойнее. Мы ругались, я уходила, он умолял вернуться. Держался. Потом срывался. Мы ссорились. Но в последние годы все было тихо. Я решила, что он стал другим. Он действительно стал. Но когда решил, что мне грозит опасность, вновь слетел с катушек. – Тереза посмотрела на Корзинкина. – Я сказала, что его убили, но это только половина правды. Травник и Невада убили двух человек, которые ехали за нами. Или троих… И еще. Это они начали – Травник и Невада, они достали оружие и пошли убивать. – Она всхлипнула. – Что ты теперь скажешь?

А что он мог сказать? Лева попытался прижать женщину к себе, но Тереза отстранилась. Пронзительно посмотрела Корзинкину в глаза.

Она хотела выговориться полностью. Сказать всю правду. Словно не могла лгать мужчине, оказавшемуся рядом на этот раз.

– Я тоже убила. Троих, приехавших на помощь своим. Я их убила, потому что возненавидела. Потому что за минуту до этого на моих руках умер Травник. Я их убила. – На глазах Испанки стояли слезы. Она почти выкрикнула: – Ну?!

На этот раз Лева не позволил ей отстраниться. Сдавил в объятиях, поцеловал в волосы и прошептал:

– Тебе пришлось очень много пережить. – Тереза беззвучно заплакала. – Но ты не волнуйся: все будет хорошо. Все-все будет хорошо. – Корзинкин погладил женщину по спине. – Я знаю человека, который нам поможет.

* * *

– Она слышит наш разговор? – поинтересовался Волков.

– Нет, ушла в ванную.

– Тогда опиши мне ее, пожалуйста.

– Описать? – недоуменно переспросил Корзинкин.

– Расскажи, как выглядит.

– Ну… красивая… – начал сбитый с толку Лева.

– Это я понимаю, – язвительно пробурчал Очкарик. – Другими мы не интересуемся.

Реагировать на замечание Корзинкин не стал.

– Невысокая. Очень светлые длинные волосы. Почти белые.

– По-русски чисто говорит? Без акцента?

– Откуда ты знаешь, что она иностранка? – удивился Лева.

– Я много чего знаю, – проворчал Федор.

И еще о многом догадывался. А если не помогали знания и выводы, на помощь приходила интуиция.

Гончар не скрыл от Волкова состав группы, рассказал обо всех приехавших с ним искусниках. А вечером поведал и о стычке, в которой погибли Травник и Невада. А чуть позже вариацию этой же истории пересказал Корзинкин. Любопытное совпадение…

Впрочем, сейчас не важно, где и как неутомимый Лева познакомился с Терезой. Гораздо важнее другое: успели ли таинственные преследователи проследить передвижения Испанки? Скорее всего – нет, после бойни в московском дворе они бы не отпустили женщину, взяли бы обязательно, значит, сейчас она в относительной безопасности. И Волков принял единственно возможное решение:

– Не ходи завтра на работу, понял? Останься с ней. Из дома не высовывайтесь. Я позвоню вечером. Договорились?

– Ты поможешь? – с надеждой спросил Корзинкин.

– Да.

Очкарик услышал вздох облегчения и почти сразу же – вопрос, произнесенный совсем другим тоном:

– Откуда ты знаешь Терезу?

В этом был весь Лева.

– Ни о чем не спрашивай. Ни меня, ни ее. Завтра я все объясню.

Лева хорошо знал друга и понял: спорить не нужно. Поэтому покорно произнес: