— Откуда мне знать? Я ж не в подъезде живу.
— А этаж?
— Четвертый.
— В доме без лифта? Кошмар какой.
— Хорошо, — сатанея, сказал Юрик. — Я тебя на руках понесу.
— А если споткнешься в такой темноте? Кто у вас отвечает за порядок в подъезде?
— Солнышко, не заводись. Скажу завтра мужикам, они здесь иллюминацию устроят.
— Завтра, — фыркнула я. — Я думала, у тебя приличный дом с зеленой лужайкой.
— Да был у меня дом. Два этажа. И лужайка была.
— И что с ними случилось?
— Ничего. Жена живет с сыном. Тут мы вошли в квартиру. Юрик включил свет и, забегая вперед, стал распахивать двери. Несколько заискивающе. Я хмурилась, потом сказала:
— Это ужасно. Что за обои? А идиотские потолки со звездами?
— Чего ж их, сбивать, что ли?
— Разумеется. Человек с твоим вкусом, и вдруг такая квартира… Жить здесь, конечно, нельзя.
— А мне нравится, — разозлился Юрик.
Я взяла его под руку.
— Ничего подобного. Это тебе нравиться не может. Сейчас ты возражаешь мне просто из чувства противоречия, такого понятного в мужчине с твоим характером. Посмотри сам: что это за ковер? Ведь это не ты выбирал? Нет? Я так и думала: твоя бывшая супруга. Совершенно ясно, почему ты ее оставил. Такой человек, как ты, просто не может жить с этим ковром. Это чудовище, а не ковер.
Юрик плелся рядом и с тоской поглядывал по сторонам.
— Конечно, из квартиры можно сделать что-нибудь приличное, но на это понадобится время.
— Давай выпьем, — видно, чтобы переменить тему, предложил Юрик.
— Ты уже выпил. Надо думать о здоровье. С коньяком следует быть осторожнее. Теннис — вот эликсир здоровья и молодости. Ты играешь в теннис? — спросила я.
— Нет. И не буду.
— Ладно, не ворчи. Не хочешь, и не надо. Всегда можно выбрать занятие по душе: бег или плавание. Мы все обсудим, найдем хорошего тренера, и через пару месяцев не будет никаких проблем.
— У меня их и так нет.
— Будут, если не начнешь думать о здоровье.
Я продолжила развивать свои мысли, устроившись в громоздком кресле гостиной. Юрик принес кофе, изловчился и выпил в кухне рюмку коньяку, стоя ко мне спиной. Рюмка была большая, и он повеселел.
Сесть в одно кресло со мной он не мог и разместился напротив, выжидая возможности вставить слово. Я задумалась, глядя в потолок. Юрик облегченно вздохнул и уже протянул ко мне руку.
— Конечно, то, что ты оставил дом жене, — заметила я, — говорит о твоем благородстве. Я прекрасно все понимаю и целиком и полностью тебя поддерживаю. Сколько комнат?
— Что?
— Сколько комнат в твоем доме?
— Восемь? А что?
— Они живут вдвоем? Одинокая женщина с ребенком и восемь комнат? В конце концов, это опасно. Тебе не кажется?
Юрик вышел в кухню и, стоя спиной, выпил еще рюмку.
— Принеси, пожалуйста, печенье, — сказала я. — Впрочем, нет. Не надо печенья. Я уже достаточно съела сладкого. Может быть, есть чипсы, только с сыром. Другие я не ем.
— Ничего нет, — сказал Юрик и вздохнул. — Лика, солнышко, — он наклонился ко мне с намерением поцеловать, — пойдем, посмотришь спальную. У меня там медвежья шкура.
— Настоящая?
— Конечно. Белая…
— Боже мой, несчастное животное. Я никогда бы не смогла уничтожить живое существо только для того, чтобы попирать ногами его шкуру. Как это жестоко, Юра…
— Солнышко, заткнись, пожалуйста, — жалобно попросил он.
— Ты опять за свое? Ведь я же, кажется, просила тебя не употреблять подобных выражений. Юра, ты уже в том возрасте, когда пора быть респектабельным человеком. Тебе надо всерьез заняться своей речью.
— Со следующей недели начну ходить в бассейн и к логопеду. Лады?
— К логопеду надо Георгию, но он опоздал. Извини, но твоему брату никогда не удастся стать респектабельным. Конечно, родню не выбирают…
— Лика, зачем мы сюда пришли, по-твоему? — изловчился вставить фразу Юрик.
— Что значит зачем? — удивилась я. — Разумеется, чтобы увидеть твою квартру. Должна же я знать… Не смотри так на меня. И убери руки! Я прекрасно знаю, чем ты думаешь. Все мужчины одинаковы. Сегодня ты согласен на что угодно, а стоит мне уступить, ты завтра же передумаешь жениться.
— Я и не собирался, — проворчал он.
— Это мы посмотрим. Кстати, почему бы твоей бывшей супруге не переехать в эту квартиру? Три комнаты на двоих довольно прилично. И она, надеюсь, вполне способна подняться на четвертый этаж без лифта.
Юрику больше ничего не хотелось. Он смотрел в чашку с холодным кофе и томился. Еще через несколько минут я предположила:
— Серафима, наверное, дома с ума сходит.
Юрик с готовностью поднялся:
— Сейчас позвоню Пашке.
— Ты меня не проводишь? — округлила я глаза.
— А что я собираюсь сделать? Отвезти тебя домой.
Юрик позвонил, и мы торопливо покинули жилище Каткова-старшего.
— Боже мой, какая ночь, — сказала я, задрав голову.
Юрик насторожился.
— Пешком не пойду.
— Ненавижу, когда ты вредничаешь. Только подумай, как чудесно пройтись…
— Шесть троллейбусных остановок?
— Что такое шесть остановок? Нам идти по жизни рядом еще лет тридцать.
— Я столько не проживу.
— Перестань меня злить.
— Солнышко, а когда у тебя отпуск кончается?
— В конце сентября. Но ты не беспокойся, я уже предприняла кое-какие шаги. Думаю, меня охотно возьмут в ваш театр. Ты как будто не рад?
— Брось, просто счастлив. Тут мы заметили Пашку: он мчался со всех ног, на ходу застегивая рубашку. Юрик завистливо вздохнул и сказал:
— Поезжай за нами, мы пешком.
— Когда ты хочешь, можешь быть таким милым, — прошептала я, прижимаясь к нему.
Мы вошли в арку, когда прогремел взрыв. Я взвизгнула, а Юрик рявкнул:
Мы вошли в арку, когда прогремел взрыв. Я взвизгнула, а Юрик рявкнул:
— Твою мать…
В том месте, где минуту назад стоял белоснежный “БМВ”, к небу поднимался огненный столб.
— Твою мать… — повторил Юрик и еще присовокупил парочку выражений. Я стала медленно оседать на землю. Он поднял меня, встряхнул и прислонил к стене. — Ну что за дерьмо, а? Тачке два месяца, нулевую взял. Это ж какие бабки…
— А где Паша? — проблеяла я.
— Сгорел Паша. Кто это мог сделать, если не твой Циркач?
— Дурак он, что ли? А вдруг, правда, дурак? Ведь я могла в машину сесть. Боже ты мой… — Я опять начала оседать на землю.
Юрик обнял меня и глубоко задумался. Конечно, подозревать меня было глупо, он это быстро сообразил и стал взирать почти что с благодарностью. Потому что, если бы не мое упрямство, Юрик вознесся к небесам рука об руку с Пашей. Я же тщетно пыталась понять: что это, черт возьми, творится? Так ничего не поняв, жалобно спросила: