Савеловского вокзала, высмотрел на стоянке свободное место и, втиснувшись
между машинами, выключил мотор. Площадь, как всегда, была многолюдна, залита
солнцем, и так уж получилось, что опять что-то чреватое происходило в жизни
Евлентьева именно здесь, на этой площади.
пережидал где-то рядом, высматривал машину из-за киосков. Бухнулся на
сиденье, захлопнул дверь, поднял стекло, отгородившись от уличного шума.
школа, да?
о стеклах. Увлекся?
ожидал.
Я подозреваю, что он не только со мной расплатился, у него были долги,
были... Но знаешь, на каком-то этапе человек вдруг уверовал в собственное
могущество, в неприкасаемость, в неуязвимость... Ты лишил его такой
уверенности. Он понял, что уязвим точно так же, как и последний бомж на этом
вот. Савеловском, вокзале. Ему многое придется пересмотреть в своей жизни, и
времени для этого достаточно. А ты, я смотрю, в порядке? - Самохин окинул
взглядом Евлентьева, нервно усмехнулся, будто заставлял смотреть на друга,
разговаривать с ним, неспокойные мысли его в это время были далеко, о
другом.
Забираешь?
явно не желал обсуждать происшедшее, похоже, он знал обо всем случившемся
гораздо больше Евлентьева.
кармана приготовленные уже доллары и положил Евлентьеву на колени. - Здесь
полторы тысячи.
поощрять. Заинтересовывать их надо, увлекать. Улавливаешь намеки?
торопись.
машине, он оглядывался по сторонам, но не потому, что ждал кого-то или
опасался, скорее всего это стало привычкой, оглядываться, опасаться, ждать
подвоха, удара из-за угла. Где-то в его кругах шла невидимая война, и не он
ли, не Евлентьев ли начал ее, сделав первые выстрелы в этой войне? Не зря же
пригрозил тот мордатый перебинтованный банкир о тайном, что обязательно
станет явным...
Чреватые идут события. Ладно, будем прощаться. Отдыхай, зализывай раны
душевные... Съезди к морю, на Кипр съезди с девочкой. Я дал тебе небольшие
деньги, но даже их хватит на то, чтобы слетать и вернуться обратно.
Возвращайся, ладно? Побывать там можно, но жить на эти деньги нельзя нигде.
произносить слова, которые его ни к чему не обязывали. И не отмолчался,
беседу поддержал и ничего определенного не сказал. Такие разговоры ему даже
нравились.
же договорились. Я не пропаду, о тебе не забуду. И не продам тебя. Заметано?
метро. Легкая плащевая куртка, затертые синие джинсы, непокрытая голова с
заметными уже залысинами. Одежда, которую точнее было бы назвать
маскировочной.
одевались профессора, наемные убийцы, народные артисты, банкиры, модные
писатели, уличные жулики, сексуальные маньяки, сводники и студенты.
потные и неприглядные. Мужчины более всего предпочитали выпить в уединении
пивка или водочки, а женщины после весенней взволнованности и шальных надежд
поняли, что все это напрасно, что ничто в мире не меняется, и отложили
глупые свои мечтания до следующей весны.
бы из города, лишь бы подальше. Морей стало в России меньше, меньше стало
гор, лесов, полей и рек, мест, куда можно было рвануть, ни о чем не думая,
имея в кармане сотню рублей. А у кого в кармане оказывалось две сотни, тот
вообще чувствовал, что мир распростерт у самых его ног, бескрайний и
зовущий.
куда-нибудь и вернуться, нужны миллионы и миллионы...
парках. Боевики уехали отдыхать, отложив свои дела до осени, их жертвы тоже
слиняли на острова далекие, скучные, но зато безопасные. Будущие жертвы
кровавых разборок отдыхали от дел тяжких, от жен и детей, отдыхали даже от
любовниц, твердо зная, что не прозвучит выстрел из-за деревьев, не подсыплет
официант какой-нибудь гадости в стакан с вином, не утащит в морскую пучину
натасканный на подобные дела аквалангист.
друга и надежного товарища Самохина, задерганного, загнанного банкира,
который еще не сдался, пребывая еще в глупой и наивной надежде, что может
выжить, если будет вести себя по правилам. Не знал еще Самохин, что нет в
наступившей жизни никаких правил и, чтобы выжить, мало лечь на дно, мало
лечь на самое дно, нужно всегда на этом дне оставаться.
сохранится в нем желание выжить. Дело в том, что многих людей, более
могущественных, это желание покинуло. Они легли на дно и лишь изредка
пошевеливают плавниками, не желают подниматься к поверхности голубой,
солнечной, радостной и так легко простреливаемой во всех направлениях.
в маленький поселок Коктебель, где счастливо плескался лет пятнадцать назад
и с тех пор все эти годы неустанно мечтал побывать там еще хотя бы разок.
удивилась судьба. Вот они. Любимая женщина? Бери ее с собой. Украинские
таможенники? Ну, не все ведь они отберут у тебя, оставят на жизнь. А если
сумеешь спрятать подальше, поглубже свои деньги, то на шашлык останется, и
на вино, и на сувениры для Анастасии, на прекрасные сувениры из драгоценных
крымских камней.
отправился в Феодосию. Поезд приходил ранним утром, и он вместе с Анастасией
вышел, не доезжая до конечной станции, в Айвазовском. Едва он сошел, его тут
же окружили люди, стали предлагать и комнату, и квартиру, и машину.
Евлентьев остановился на последнем - частник на желтых "Жигулях" первого,
двадцатилетнего выпуска, радостно возбужденный собственной удачей, повез
молодую пару к морю, в Коктебель.
о солнце, о дикой природе, они жили в палатках на берегу, в горах, снимали
квартиры, ломились в пансионаты, пели у костров под разболтанные гитары
забытые ныне песни...
проговаривал Евлентьев, улыбаясь беспричинно и глядя в ветровое стекло на
выжженное пространство степного Крыма. - Колхозы, брат, совхозы, брат,
природа!
уроды...
портить.
хохлы, что с них взять...
Рождеству режут... И вся тебе жизнь.
метрах, на набережной, вдоль берега продавали шашлыки, вино, поделки из
агатов, сердоликов, из яшмы и кварцитов. К вечеру на площади перед Домом
Каргалов Вадим
Быков Василий
Орлов Алекс
Сапковский Анджей
Контровский Владимир
Березин Федор