близкого ему человека, о действиях агентов Отдела противодействия, допросе и
полученном признании. Он также отметил, что в схватке с экс-легионером два
агента стали калеками, а он сам, чувствуя, что уйти не удастся, попытался
покончить с собой и его пришлось срочно госпитализировать. Именно там, на
смертном одре, он во всем и признался.
помедлил, прежде чем перейти к последнему абзацу, оглядел крыши домов,
позолоченных восходящим солнцем. Роллан пользовался репутацией человека, и
он знал об этом, который ничего не преувеличивает и никогда не сгущает
краски. Поэтому он и задумался, прежде чем вновь склониться над листом
бумаги.
заговора. Однако если расследование подтвердит, что вышесказанное
соответствует действительности, приведенный выше план покушения представляет
собой, с моей точки зрения, наиболее опасную идею, выношенную террористами в
стремлении уничтожить президента Франции. Если таковой план имеется и
наемник-иностранец, о котором мы ничего не знаем, кроме кодового имени
Шакал, действительно получил задание убить президента Франции и сейчас ведет
подготовку покушения, мой долг информировать вас, что, по моему убеждению,
положение критическое. Нация в опасности".
конверт, приложил к нему личную печать, надписал адрес и поставил вверху
гриф наивысшей степени секретности. Затем сжег черновики и смыл пепел водой
в маленькой раковине в углу кабинета.
Лицо, которое он увидел, к его великому сожалению, теряло былую
привлекательность. Худощавое, столь энергичное в юности и столь импонирующее
женщинам в более зрелые годы, оно становилось все более усталым, утомленным.
Слишком многое он испытал, слишком много узнал о тех низостях, на кои
способен человек в борьбе с себе подобными за выживание. Обманы, хитрости,
необходимость посылать людей на смерть или на убийство, на пытки в подвалах
или на добывание нужных сведений теми же пытками, раньше времени состарили
главу Отдела противодействия. И сейчас он выглядел не на пятьдесят четыре, а
на все шестьдесят лет. Глубокие складки от носа к уголкам рта, темные метки
под глазами, совершенно белые виски, недавно еще чуть тронутые сединой.
круговерти. Лицо печально глянуло на него. Неверие или смирение с
неизбежным? Может, лицо знало лучше, чем разум? Уйти после стольких лет
просто невозможно. И придется тянуть этот воз до конца своих дней.
Сопротивление, тайная полиция, служба безопасности и, наконец, Отдел
противодействия. Сколько людей, сколько крови, говорил он лицу в зеркале. И
все ради Франции. А помнит ли об этом Франция? Лицо смотрело на него из
зеркала и молчало. Потому что они оба знали ответ.
в кабинет яичницу, рогалики, масло и кофе, на этот раз большую чашку с
молоком, а также две таблетки аспирина, чтобы снять головную боль от
бессонной ночи. Он отдал посыльному запечатанный конверт, приказав отвезти
его по указанному адресу. Намазал рогалик маслом, съел его вместе с яичницей
и с чашкой кофе подошел к окну, обращенному к центру Парижа. Вдали он мог
различить шпили Нотр-Дам и в жарком утреннем мареве, повисшем над Сеной,
вершину Эйфелевой башни. Рабочий день, 11 августа, уже вступил в свои права,
часы показывали начало десятого, и многие, возможно, успели ругнуть
мотоциклиста в черном комбинезоне, в реве сирены лавирующего между
автомобилями. Мчался он в Министерство внутренних дел.
сейчас в кармане мотоциклиста? - думал полковник Роллан. От этого будет
зависеть, сохранит ли он работу, с которой собирался уйти на пенсию в конце
года.
столом и мрачно обозревал в окно залитый солнцем круглый двор и украшенные
гербами Франции кованые ворота, выходящие на площадь Бово, куда вливались
потоки транспорта с Фобур Сен-Оноре и проспекта Мариньи и обтекали
полицейского, регулирующего их движение с возвышения в центре пло-щади.
врывались на площадь по свистку регулировщика, пересекали ее и исчезали
среди домов. А он, казалось, играл с пятью транспортными потоками, как
матадор играет с быком, спокойно, уверенно, с достоинством и мастерством.
Роже Фрей завидовал решительности, с которой регулировщик выполнял
порученное ему дело.
центре площади ловко управляется с полчищами машин. За их спинами висели
автоматы, и они смотрели на мир сквозь решетку двойных ворот, защищенные от
потусторонней суеты, уверенные в том, что жалованье, карьера, место работы
под теплым августовским солнцем всегда останутся при них. Министр завидовал
и им, простоте их жизни и незатейливости честолюбивых замыслов.
столу. Мужчина, сидящий перед ним, почтительно положил папку на стол. Оба
молча смотрели друг на друга, тишину нарушало лишь тиканье часов на каминной
полке напротив двери да приглушенный шум транспорта на площади Бово.
Франции, считался одним из лучших экспертов в вопросах безопасности,
особенно в защите от покушений. По праву занимал он этот пост, и не случайно
все шесть попыток убить президента Франции провалились: либо покушение
оканчивалось неудачей, либо его удавалось предотвратить на стадии
подготовки.
написанное им верно, этот план исключительно опасен. Все архивы
правоохранительных служб Франции, вся сеть агентов и осведомителей,
внедренных в ОАС, бессильны перед иностранцем, человеком со стороны,
работающим в одиночку, без помощников. А если он еще и профессионал... Как и
указал Роллан, - Дюкре вновь взял папку, открыл последнюю страницу и прочел
вслух: - "...план представляет собой наиболее опасную идею, выношенную
террористами в стремлении уничтожить президента Франции".
и вновь повернулся к окну. Министр был не из тех, кто легко впадает в
панику, но утром 11 августа он перепугался не на шутку. Долгие годы являясь
убежденным сторонником Шарля де Голля, он частенько удачно скрывал под
внешней интеллигентностью и любезностью твердость характера, приведшую его в
министерское кресло. Яркие синие глаза, способные не только лучиться теплом,
но и метать ледяные молнии, широкие плечи и грудь, красивое, но жестокое
лицо, притягивающее восхищенные взгляды женщин, жаждущих близости с власть
имущими, не были просто фасадом.
английским безразличием, честолюбием приверженцев генерала Жиро,
нетерпимостью коммунистов, он не прятался за чужие спины, всегда находясь на
передней линии огня. В конце концов им удалось победить, и дважды за
восемнадцать лет человек, за которым они шли, занимал высший пост во
Франции. В последние два года развернулось новое сражение, на этот раз с
теми, кто дважды возвращал генерала к власти, - с армией. Лишь несколько
минут назад министр полагал, что битва подходит к концу, а враг разбит и
обессилен.
коварный план, и смерть одного человека могла привести к разрушению всего
здания. В некоторых странах государственные институты обладали достаточной
стабильностью, чтобы пережить смерть президента или отречение короля от
престола. Это подтвердила Англия двадцать восемь лет назад и Америка в конце
этого, 1963 года. Но Роже Фрей здраво судил о текущем состоянии
государственной машины Франции. Смерть президента, он в этом не сомневался,
стала бы прологом к путчу и гражданской войне.
сказать.
он должен заниматься своим делом, перекладывая принятие решений на плечи
тех, кому за это платят. В добровольцы он не рвался. Во всяком случае, в
этой ситуации. Министр снова развернул кресло.
президентом и ввести его в курс дела. - В голосе слышалась решительность.
Пришло время действовать. - Я думаю, мне не нужно просить вас никому не
говорить о нашей беседе, пока мне не представится возможность обсудить
создавшееся положение с президентом. А он решит, как нам поступить.
и через сотню метров свернул в другие ворота Елисейского дворца. Оставшись
один, министр пододвинул к себе папку и еще раз перечитал донесение
начальника Отдела противодействия. Он не сомневался в правильности вывода
Роллана, да и Дюкре присоединился к мнению полковника. Опасность налицо,
серьезная опасность, избежать ее не представлялось возможным, следовательно,
президент должен знать о готовящемся покушении на его жизнь.
зажужжавший микрофон: "Соедините меня с Елисейским дворцом".
послышался обманчиво приторный голос одного из самых могущественных людей
Франции. Роже Фрей коротко объяснил, что ему нужно и почему.
у него распорядок дня. Я подожду. Пожалуйста, сразу же перезвоните мне.
после полуденного отдыха президента. Министр хотел было запротестовать, ибо
дело, с которым он шел к президенту, не терпело отлагательств, но передумал.