себя до одной стороны и, стало быть, до наличного бытия, и тем самым его
другое определение, отрицание вообще, также противопоставляется как наличное
бытие [самого] ничто, как пустота.
встречаем у древних как атомистический принцип, согласно которому сущность
вещей составляют атом и пустота. Абстракция, созревшая до этой формы,
достигла большей определенности, чем бытие Парменида и становление
Гераклита. Насколько высоко ставит себя эта абстракция, делая эту простую
определенность "одного" и пустоты принципом всех вещей, сводя бесконечное
многообразие мира к этой простой противоположности и отваживаясь познать и
объяснить это многообразие из нее, настолько же легко для представляющего
рефлектирования представлять себе вот здесь атомы, а рядом - пустоту.
Неудивительно поэтому, что атомистический принцип сохранялся во все времена;
такое же тривиальное и внешнее отношение сочетания, которое должно еще
прибавиться, чтобы была достигнута видимость чего-то конкретного и
некоторого многообразия, столь же популярно, как и сами атомы и пустота.
"Одно" и пустота суть для-себя-бытие, наивысшее качественное
внутри-себя-бытие, опустившееся до полной внешности; непосредственность или
бытие "одного" ввиду того, что оно отрицание всякого инобытия, положено так,
чтобы не быть уже определимым и изменчивым; для его абсолютной
неподатливости всякое определение, многообразие, всякая связь остается,
следовательно, всецело внешним соотношением.
однако, не остался чем-то внешним, а имел помимо своей абстрактности еще и
некоторое спекулятивное определение, заключающееся в том, что пустота была
признана источником движения, что, представляет собой совершенно другое
отношение между атомами и пустотой, чем одна лишь рядоположность этих двух
определений и их безразличие друг к другу. Утверждение, что пустота -
источник движения, имеет не тот незначительный смысл, что нечто может
вдвинуться лишь в пустоту, а не в уже наполненное пространство, так как в
последнем оно уже не находило бы свободного для себя места; в этом понимании
пустота была бы лишь предпосылкой или условием, а не основанием движения,
равно как и само движение предполагается при этом имеющимся налицо и
забывается существенное - его основание. Воззрение, согласно которому
пустота составляет основание движения, заключает в себе ту более глубокую
мысль, что в отрицательном вообще находится основание становления,
беспокойства самодвижения - в этом смысле, однако, отрицательное следует
понимать как истинную отрицательность бесконечного. - Пустота есть основание
движения лишь как отрицательное соотношение "одного" со своим отрицательным,
с "одним", т. е. с самим собой, которое, однако, положено как наличное
сущее.
их положения, направления их движения довольно произвольны и поверхностны;
при этом они находятся в прямом противоречии с основным определением атомов.
От атомов, принципа крайней внешности и тем самым от крайнего отсутствия
понятия страдает физика в учении о молекулах, частицах, равно как и та наука
о государстве, которая исходит из единичной воли индивидов.
бытии. Каждый из этих моментов имеет своим определением отрицание и в то же
время положен как некоторое наличное бытие. Со стороны отрицания "одно" и
пустота суть соотношение отрицания с отрицанием как соотношение некоторого
иного со своим иным; "одно" есть отрицание в определении бытия, пустота -
отрицание в определении небытия. Но "одно" по своему существу есть лишь
соотношение с собой как соотносящее отрицание, т. е. оно само есть то, чем
пустота должна быть вне его. Но оба положены также как утвердительное
наличное бытие, одно - как для-себя-бытие, как таковое, другое - как
неопределенное наличное бытие вообще, причем оба соотносятся друг с другом
как с некоторым другим наличным бытием. Для-себя-бытие "одного" по своему
существу есть, однако, идеальность наличного бытия и иного; оно соотносится
не с иным, а лишь с собой. Но так как для-себя-бытие фиксировано как "одно",
как для-себя-сущее, как непосредственно наличное, то его отрицательное
соотношение с собой есть в то же время соотношение с некоторым сущим;
соотносится, остается определенным как некоторое наличное бытие и некоторое
иное; как сущностное соотношение с самим собой, иное есть не неопределенное
отрицание как пустота, а есть равным образом "одно". Тем самым "одно" есть
становление многими "одними".
переход бытия в ничто; "одно" же становится лишь "одним". "Одно",
соотнесенное, содержит отрицательное как соотношение и потому имеет это
отрицательное в самом себе. Вместо становления здесь, следовательно,
имеется, во-первых, собственное имманентное соотношение "одного"; и,
во-вторых, поскольку это соотношение отрицательное, а "одно" есть в то же
время сущее, постольку "одно" отталкивает само себя от себя. Отрицательное
соотношение "одного" с собой есть, следовательно, отталкивание.
есть собственный выход "одного" вовне себя, но выход к чему-то такому вне
его, что само есть лишь "одно". Это - отталкивание по понятию, в себе сущее
отталкивание. Второй вид отталкивания отличен от этого и есть прежде всего
мнящееся представлению внешней рефлексии отталкивание не как порождение
[многих ] "одних", а лишь как взаимное недопускание пред-положенных
(vorausgesetzer), уже имеющихся "одних". Следует затем посмотреть, каким
образом первое, в себе сущее отталкивание определяет себя ко второму,
внешнему.
"одни", как таковые. Становление многими или продуцирование многих
непосредственно исчезает как полагаемость; продуцированные суть "одни" не
для иного, а соотносятся бесконечно с самими собой. "Одно" отталкивает от
себя лишь само себя, оно, следовательно, не становится, а уже есть. То, что
представляется как оттолкнутое, также есть некоторое "одно", некоторое
сущее. Отталкивать и быть отталкиваемым - это присуще обоим одинаково и не
составляет никакого различия между ними.
положенные отталкиванием "одного" от самого себя, пред- [значит ] положенные
как не положенные; их положенность снята, они сущие в отношении друг друга
как соотносящиеся лишь с собой.
как некое совершенно внешнее "одному" определение. "Одно", отталкивая само
себя, остается соотношением с собой, как и то "одно", которое с самого
начала принимается за отталкиваемое. Что "одни" суть другие в отношении друг
друга, что они объединены в такой определенности, как множественность, не
касается, стало быть, "одних". Если бы множественность была соотношением
самих "одних" друг с другом, то они взаимно ограничивали бы себя и имели бы
в себе утвердительно некоторое бытие-для-иного. В том виде, как оно здесь
положено, их соотношение, которое они имеют благодаря своему сущему в себе
единству, определено как отсутствие всякого соотношения; с другой стороны,
оно положенная ранее пустота. Пустота есть их граница, но граница внешняя
им, в которой они не должны быть друг для друга. Граница есть то, в чем
ограничиваемые в той же мере суть, в какой и не суть; но пустота определена
как чистое небытие, и лишь это небытие составляет их границу.
в себе, но бесконечность как развернутая есть здесь вышедшая вовне себя
бесконечность; она вышла вовне себя через непосредственность бесконечного,
через "одно". Она в такой же мере простое соотнесение "одного" с "одним",
как и наоборот, абсолютное отсутствие соотношений "одного"; она есть первое,
если исходить из простого утвердительного соотношения "одного" с собой; она
есть последнее, если исходить из того же соотношения как отрицательного.
Иначе говоря, множественность "одного" есть собственное полагание "одного";
"одно" есть не что иное, как отрицательное соотношение "одного" с собой, и
это соотношение, стало быть, само "одно", есть многие "одни". Но точно так
же множественность всецело внешняя "одному", ибо "одно" и есть снятие
инобытия, отталкивание есть его соотношение с собой и простое равенство с
самим собой. Множественность "одних" есть бесконечность как беспристрастно
порождающее себя противоречие.
что этот идеализм, исходя из [учения] о представляющей монаде, которая
определена как для-себя-сущая, дошел лишь до только что рассмотренного нами
отталкивания, ;и притом лишь до множественности, как таковой, в которой
каждое "одно" есть лишь для себя, безразлично к наличному бытию и
для-себя-бытию иных или, иначе говоря, иных вообще нет для "одного". Монада
есть для себя весь замкнутый мир; она не нуждается в других монадах. Но это
внутреннее многообразие, которым она обладает в своем представлении, ничего
не меняет ,в ее определении-быть для себя. Лейбницевский идеализм ,понимает
множественность непосредственно как нечто данное и не постигает ее как некое
отталкивание монады; для него поэтому множественность имеется лишь со
стороны ее абстрактной 'внешности. У атомистики нет понятия идеальности; она
понимает "одно" не как нечто такое, что содержит внутри самого себя оба
момента, момент для-себя-бытия и момент для-него-бытия, понимает его, стало
быть, не как идеальное, а лишь как просто, чисто (trocken) для-себя-сущее.
Но она идет дальше одной лишь безразличной множественности; атомы
приобретают дальнейшее определение в отношении друг друга, хотя это
происходит, собственно говоря, непоследовательно; между тем как, напротив, в
указанной безразличной независимости монад множественность остается
неподвижным основным определением, так что их соотношение имеет место лишь в
монаде монад или в рассматривающем их философе.
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Белов Вольф
Емилина Ника
Посняков Андрей
Журавлев Владимир