Чтение 29–й страницы книги ~Череп на рукаве~

причём глубокое, настоящее. Не ежеминутное и ежедневное "изменение правды", как
в старинном (и отчего-то до сих пор не запрещённом) романе Оруэлла, а глубокое,
настоящее изменение. Создание событий, которых не было и быть не могло.
Фантомные войны. Неизвестные герои. Черт возьми, если до этого додумаются
имперские политтехноло-ги... то, наверное, Москва будет взята ещё в одна тысяча
семьсот шестьдесят первом году славными и непобедимыми прусскими войсками
короля Фридриха... А можно и ещё глубже. Можно вообще вывести всю нынешнюю
Империю из всемирного государства "стержневой нации", окончательно сложившейся
с концом Второй мировой войны. Завершившейся, само собой, их доблестной
победой. Ведь уже сейчас в школьном курсе об окончании этой войны говорится
невнятной скороговоркой, и учебник стремительно перескакивает к Великому
Объединению Германии и балканским войнам, само собой, сведённым на нет
благодаря мужеству и доблести реформированного бундесвера.

Долго ли свести всё это на нет?.. Если уже в начале двадцать первого
века многие американцы, наши, между прочим, союзники в той войне, искренне были
убеждены, что их противниками выступали не только немцы, но и русские?..

До чего же удивительно читается книга. Вроде бы и говорится в ней
правда, а так повёрнутая, что закрывает книгу ученик в полном убеждении, что на
самом деле произошло совершенно обратное тому, о чём он только что прочитал.

Странным образом это помогло мне выдержать пять дней сидения в
подвале. Под конец нам пришлось просто связывать и укладывать рядами на пол
окончательно обезумевших людей. Господин отставной гауптманн, надо отдать ему
должное, вместе с нашим вахмистром держался просто молодцом. Наверное, если б
не эта пара, у нас точно дошло бы до рукопашной и кровавой вакханалии.
Вахмистерский кулак обладал поистине магическим действием. Ну и ещё, само
собой, то, что вахмистр, один из немногих в наших рядах, тоже принадлежал к
"стержневой нации", как и почти все поселенцы.

...На шестой день мы услыхали грохот размётываемых завалов. К нам
пробивалась спасательная экспедиция. От города, само собой, осталось только
одно большое радиоактивное пятно, но тут уж было ничего не поделать. Тяжёлые
сапёрные танки подтащили нечто вроде бетонного короба, его поставили над
совершенно разрушенным выходом из бомбоубежища и туда забросили большую партию
противорадиационных скафандров. Наверное, собирали со всего флота. Но
собрали-таки, и хватило их всем. И всех размеров.

После чего нас вывели из руин.

Надо сказать, что при виде солнца очень многие десантники повели
себя неадекватно. Кто плакал, кто молился, кто истерически хохотал... Во всём
взводе хладнокровие сохранили только четыре человека: господин лейтенант,
господин штабс-вахмистр, рядовой Хань и ваш покорный слуга.

Ну а что творилось с жителями Ингельсберга, не описать никакими
словами. Да, наверное, и не нужно. Нельзя так уж слишком любить жизнь и
радоваться собственному спасению.

И когда мы уже дотопали до выжженного, но не столь радиоактивного
леса, я поймал на себе внимательный взгляд лейтенанта.

* * *

Надо сказать, место, где стоял город, производило сильное
впечатление. Нигде не осталось ничего. Просто ничего. Огненная волна снесла и
дома, и деревья, и дороги - всё, до чего только смогла дотянуться. Похоже,
пилоты бомбардировщика специально целились в наш "культурный центр", от
которого осталось только озеро расплавившегося кирпича.

Армию лемуров словно корова языком слизнула. Хорошая такая корова,
увесистая, на сто тысяч тонн троти-лового эквивалента, с языком из чистого
ядерного огня, от которого не убежишь и не скроешься.

Мы оставили пепелище позади, а вокруг уже разбивали кордоны отряды
оцепления, уже спешили в горячую зону дезактиваторы в тяжёлых, проложенных со
всех сторон свинцом скафандрах и забронированных на манер древних мониторов
танках. Нам тут было делать нечего - соседние леса опустели, и никакая разведка
не могла обнаружить ни одного лемура. Чудовища тоже куда-то все скрылись.

Пока мы сидели под развалинами, флот успел перебросить сюда чуть ли
не целый армейский корпус. Три полнокровные свежие дивизии, два артполка, два
сапёрных полка, специальный антирадиационный полк, строители, врачи, трапперы
из местных ополченцев и так далее и тому подобное. "Танненберг" получил приказ
"отбыть по месту постоянного базирования". Мятеж - если это на самом деле был
мятеж - затих словно бы сам собой. Не столь уж большое число "граждан Империи",
поселившихся на Зете-пять, полностью вывезено. Начато строительство военных
городков. Отныне тут будет базироваться настоящий, большой гарнизон.

Разумеется, мы получили свою долю висюлек на мундиры.

...Батальон стоял в торжественном строю. Прямо за нашими спинами
возвышались крашенные пожухлым кое-где маскировочным зелёным цветом боты. На
орбите нас ждала "Мерена" и отдых.

Мы не сменили полевого камуфляжа на парадную форму. Мы только сняли
броню.

При полном параде был только командир полка. Господин майор... нет,
уже не майор - оберст-лейтенант Иоахим фон Валленштейн. Рядом с ним знамённая
группа - вьётся на свежем ветру Зеты-пять красное знамя, в середине - белый
круг, а в нём расправляет крылья Орёл-с-Венком-и-Солнцем.

Печатает шаг почётный караул, и идёт в окружении подтянутых офицеров
свиты сам господин генерал-оберст Пауль Хауссер, командующий Вторым десантным
корпусом, в который как раз и: входили дивизии "Лейбштандар-те", "Мёртвая
голова" и "Дас райх". Вместе с ним и командиры дивизий: "Лейбштандарте" -
генерал-майор Висч, "Дас Райх" - генерал-лейтенант Крюгер и командир нашей
собственной "Тотенкопф" бригадный генерал Присс.

Странно. Второй десантный корпус не высаживался на Зете-пять, как мы
уже знали. Флот перебросил сюда Сорок восьмой моторизованный корпус под
командованием генерал-оберста Отто фон Кнобельсдорфа, в составе 3-й и 11-й
танковых дивизий плюс ещё панцергренадёрская дивизия "Гроссдойчланд", ну и ещё
те полки, о которых я говорил выше. Та ещё группировка. Они собрались зачищать
всю планету? Но для этого нужны настоящие охранные дивизии, как печально
знаменитая "Галичина", а не армейские танкисты, которые, может, и умеют брать
укреплённые мятежниками города, как тот же самый Утрехт, но совершенно
беспомощны в лесной войне.

Впрочем, это уже не моё дело. Я что, сочувствую этим бандитам в
Feldgrau? Чем больше их тут поляжет, тем лучше. Для Нового Крыма и вообще для
всех, ещё мечтающих о свободе.

Нам скомандовали "Смирно!" и "Равнение на середину!". Генералы и их
свита остановились напротив знамени "Танненберга", в свою очередь отсалютовали
ему. Повернулись к нам.

Хауссер вышел вперёд. Поджарый, совершенно седой, лицо прорезано
глубокими щелями морщин, словно противотанковыми рвами.

- Зольдатен! Доблестные воины "Танненберга"! Верные слуги Его
Императорского Величества! Я хочу поблагодарить вас за службу. Вы столкнулись с
противником, превосходившим вас численностью в сотни тысяч раз. Но вы не
дрогнули. Вы не опозорили славных знамен Империи, что реют сегодня над вашими
шеренгами.

Во-во, подумал я. Взвейтесь да развейтесь. Интересно, жил ли на
свете хоть один генерал, что умел по-человечески говорить со своими солдатами?
Наверное, даже знаменитый Гай Юлий перед строем своего любимого Десятого
Железного легиона произносил столь же напыщенные и глупые слова.

Солдаты порой бывают милосердны, как дети. Жаль только, что
милосердие их направлено не на тех, на кого надо.

Потом было сказано ещё много всякой ерунды. Я слушал, и скулы мои
каменели от ненависти. Я уже не мог ненавидеть Мумбу, Ханя, Джонамани или
Микки, но эту имперскую сволочь с витыми генеральскими погонами на полевой
форме, надетой словно в издёвку над нами, рядовыми, сделавшими всю работу, - их
я ненавидел чистой и незамутнённой ненавистью.

...Стали выкликать имена. К генералам подался вперёд изогнувшийся от
усердия адъютант с ящичком, где лежали награды.

И первым выкликнули...

- Ефрейтор Руслан Фатеев!

Это я. Моё имя. На общеимперском оно звучит дико и покорёженно. Но
это моё имя. И ноги мои сами начинают печатать шаги по бетонным плитам
взлётного поля. И я, я, Рус, чётко останавливаюсь в положенных двух шагах от
смотрящего на меня с усмешкой Хауссера, вскидываю руку в старом и злом
приветствии, дошедшем до наших времен ещё из эпохи легионов великого Рима.

- Ефрейтор Фатеев, за мужество и стойкость при выполнении воинского
долга, за храбрость - Железный крест третьей степени с дубовыми листьями. И
досрочное производство в чин обер-ефрейтора.

Генерал Хауссер смотрел на меня. И я смотрел на него. У меня не было
оружия, но, клянусь, я убил бы его голыми руками. И его, и троих других
генералов, прежде чем меня успели бы изрешетить.

Так почему же я этого не делаю? Почему помимо собственной воли
отвечаю, что я служу Его Величеству кайзеру и великой Империи? Почему не
вцепляюсь в тянущуюся ко мне с презренной железкой руку генерала, выламывая её
так, чтобы в один миг затрещали бы кости? Я могу это сделать. Я умею.
Клаус-Мария Пферцегентакль мучил меня не зря...

Но я ничего этого не делаю. Я вновь салютую в ответ на "Поздравляю,
солдат", чётко поворачиваюсь и возвращаюсь в строй. На правой стороне
маскировочной куртки покачивается в такт шагам чёрный железный крест с тонкой
белой каймой и бронзового цвета дубовыми листьями, охватившими его снизу и с
боков.

Высокий имперский орден. И сразу третья степень. Обычно сперва дают
только четвёртую. И ещё одна треугольная нашивка на рукав. Обер-ефрейторы -
становой хребет армии...

Что, Рус, ты гордишься этим? Ты гордишься наградами врагов?..

Дай ответ. Дай ответ самому себе. Чего ты боишься, чего стесняешься?
Никто, кроме Небесного Всеотца, не услышит тебя. Молчишь, Рус?.. Молчишь.
Молчишь...

...Награды получили многие. Господин лейтенант в том числе. Из моего