Чтение 29–й страницы книги ~Никто не заплачет~

- Замерз? - спросил Захар и обнял его за плечи.

- А, ерунда, - махнул рукой мальчик, - Лестница проржавела, чуть не
сломалась. А профессор не спал. На машинке печатал.

- Видел тебя?

- Нет.

- Ну и ладно. Это теперь без разницы.

- Почему?

Коля уже понял почему. Однако хотел уточнить.

- Монгол свидетелей не оставляет, - тихо ответил Захар, - он редко ходит
на дело. Очень редко. Но потом всегда - никаких свидетелей. Он не сидел ни
разу, Монгол. Если попадется, ему сразу вышак, без разговоров. А тут у него
особый интерес. У профессора сейчас в квартире какой-то тибетский божок
вроде талисмана. Монгол говорит, это его вещь.

- Значит, они замочат профессора и его жену? - задумчиво спросил Коля.

- Скорее всего, - кивнул Захар.

- А этот божок, он золотой, что ли?

- Не знаю. Монгол его для себя берет. Продавать не станет. А остальное,
что возьмут в квартире, пойдет в общак. Монгол так решил.

- А Монгол главнее тебя? - спросил Коля осторожно.

- Ну, как тебе сказать? - Захар пожал плечами. - Я в законе, а закон вещь
железная. Я многое могу, но должен еще больше. А Монгол никому ничего не
должен. Он сам по себе. Я весь на виду, отвечаю за каждое свое слово, а он в
тени. И еще. Для меня существует предел. Мой собственный предел. Я,
например, не могу убить женщину, старика, ребенка. Просто не могу - и все.
По натуре своей. А Монгол может. Он никого и ничего не боится. Главное,
самого себя не боится. Ты понимаешь?

Коля кивнул.

"Я хочу быть как Монгол, а не как ты", - подумал он, но вслух этого не
сказал. Промолчал.

Прошло полгода. Некая Сидорова Мария Юрьевна стала хлопотать об
оформлении опекунства над Козловым Николаем Николаевичем, 1963 года
рождения. Хлопоты эти сводились к банальным взяткам. Из интерната Колю
забрали поздней весной.

Пока опекунша занималась медицинско-бюрократической волокитой, ребенок
сбежал от нее. Ничего удивительного, у олигофренов часто бывает мания
бродяжничества. Сироту искали, но след его простыл.

А осенью в детской спортивной школе-интернате общества "Динамо" появился
новенький. Звали его Захаров Николай Геннадьевич, ему было двенадцать лет.
Из документов следовало, что родители мальчика погибли в автокатастрофе год
назад.

Те чиновники, которым могло бы прийти в голову проверить это, были
аккуратно подмазаны солидными взятками.

Захар решил, что от не праведного приговора, оскорбительного Колиного
диагноза, не должно остаться и следа. Его не устраивало, чтобы диагноз
просто сняли, признали ошибочным, хотя это возможно было сделать быстро и
легко - за взятки. Он хотел, чтобы слово "олигофрения" навсегда исчезло из
биографии мальчика.

Умные люди отговаривали, убеждали Захара, что диагноз только упростит
Колину жизнь. Не возникнет проблем со службой в армии, и уголовная
ответственность для таких дурачков всегда мягче. Но вор в законе был упрям и
стоял на своем. Мало ли чем в этой жизни захочет заняться мальчик? Диагноз
ограничит для него свободу выбора. Вдруг его потянет в институт? Почему нет?
С его мозгами это вполне возможно. Пусть он станет кем захочет. Но
слабоумным даже только по официальным бумажкам - не будет никогда.

Монгол честно взялся за обучение. Вечерами в спортивном зале интерната он
проводил с Колей свои беспощадные уроки. Он учил его не только приемам
каратэ и дзюдо, он запретил ему есть мясо, курить, пить спиртное,
рассказывал о тайных приемах тибетской медицины, посвятил в основы
самовнушения, медитации, гипноза и даже восточной магии.

Монгол вовсе не был буддистом или дзэн-буддистом. Он создал нечто вроде
собственного учения, суть которого сводилась к искусству физического
выживания, к сохранению целостности себя как сверхсильного, совершенного
организма. Никакой морали, никаких чувств, кроме самой примитивной
физиологии.

- Человек - слабое животное, - говорил Монгол, - причины твоей слабости в
тебе самом. Главное, что лишает тебя сил, - жалость к другому человеку.
Жалея другого, ты отдаешь ему часть собственной энергии. Энергия - самое
ценное, что есть в тебе.

Захар брал его на выходные и воспитывал по-своему:

- Никогда не позволяй себе расслабиться при других. Не жалуйся и не
хвастай. Учись терпеть и молчать, не болтай попусту. Твое слово должно быть
на вес золота.

Когда Коле исполнилось пятнадцать, Захар сел в очередной раз и застрял
надолго, на пять лет. Вернувшись, он не узнал своего питомца.

Это был крепкий молодой волк, обученный и воспитанный Монголом. Он владел
всеми видами рукопашного боя, мог ребром ладони перебить кирпич, а
человеческие хрящи - и подавно. В его серых северных глазах посверкивал тот
же ледяной огонь, что и в черных восточных щелочках Монгола.

Ни о каком институте не могло быть и речи. Монгол все эти годы активно
использовал его в самых разных делах, и даже бывалого Захара покоробило,
когда он услышал, что на счету Сквозняка уже четыре трупа.

Коля Сквознячок стал бандитом. Никакой иной профессии у него не было. И
самое скверное, что сироте нравилось убивать. Захар подумал: парень мстит за
детские обиды. Перебесится, поймет: ничего хорошего в "мочиловке" нет. Он
ведь смышленый вроде, а к двадцати годам заработал себе верный вышак.

- Коля, честный вор на "мокрое" идет только в крайнем случае, - говорил
Захар, опрокидывая в горло очередную рюмку водки, - ты бы выпил со мной,
сынок.

Они сидели в укромном уголке огромного зала ресторана "Пекин". Гремел
ресторанный оркестр, высокая рыжеволосая певица в переливающемся платье пела
модную песенку про конфетки-бараночки и румяных гимназисток. У эстрады
потные поддатые пары отплясывали не в такт.

Захар говорил и не слышал собственного голоса. Коля, ловко орудуя
деревянными палочками, ел желтоватую прозрачную лапшу с морскими гребешками.

- Пить вредно, - произнес он, не поднимая глаз.

Захар понял его по движению губ.

- Ты не слушай Монгола, сынок. Выпей со мной. Не по-людски сидим. И ешь
вилкой, а не этими штуками. Удобней вилкой-то. Ты ведь не китаец.

- Еда китайская, - улыбнулся Коля, - палочками удобно. Ты попробуй, вот
так, между пальцами зажми.

- На хрена, сынок? - поморщился Захар, - Не нравится мне это. Ты вот
взрослый совсем стал. Послушай меня. Серьезно послушай. Можно замочить за
дело. Можно. И при нечестной разборке бывает, и по пьяни, в крайнем случае.
Если шкуру свою спасаешь, тоже, конечно, можно замочить... Но так, тихого
лоха, ни за что... Не понимаю, - он сильно помотал лысеющей головой, -
западло это, сынок.

- Тихий лох - свидетель. Свидетелей оставлять нельзя. - Коля аккуратно
вытер рот салфеткой.

- Монгол. Его школа... - усмехнулся Захар. - Я хотел, чтобы он тебя
только драться учил, как никто не может. А он, сука, душу из тебя высосал.

По багровому, опухшему лицу вора в законе катился пот. Захар расстегнул
ворот рубашки, ему было душно. Даже сердце стало покалывать.

- Не волнуйся, - спокойно усмехнулся Коля, - ничего он из меня не
высосал. Нет ее, души. Сказки все это. Люди врут себе, чтоб умирать не
страшно было. А все равно страшно.

Захар ничего не ответил, только махнул рукой, наполнил до краев свою
рюмку, опрокинул резким движением, занюхал хлебной корочкой.

Певица объявила в микрофон:

- Белый танец! - и запела арию Магдалины из знаменитой рок-оперы "Джизус
Крайн - суперстар".

Красивая пьяненькая блондинка лет тридцати подошла к их столику и
пригласила Сквозняка. Он не отказался, галантно подал даме руку.

Захар задумчиво курил и смотрел, как Коля, обняв красотку за талию,
медленно покачивается среди танцующих. В ушах и на пальцах дамы посверкивали
крупные бриллианты.

- Коля, Коля... Ты еще и бабам нравишься... Далеко пойдешь.
Сквознячок...бормотал Захар себе под нос, но не слышал собственного голоса,
не замечал, что говорит вслух.

Глава 11

Илья Андреевич носился по Москве с букетами цветов. В его новеньком
добротном кейсе было несколько флаконов французских духов, белых конвертиков
с одной-двумя стодолларовыми купюрами. С его уст слетало множество
трогательных историй и возвышенных комплиментов. Постоянно звучала фраза:
"Прелестная барышня, только вы мне можете помочь!"

Скромный снабженец за неделю сбросил пять килограммов веса, глаза его
сверкали, лысина стала глянцевой и благоухала хорошим одеколоном. Дешевый
темно-синий костюм он сменил на дорогой светло-серый. Галстук поблескивал
серебристыми искорками.

Головкина было трудно узнать.

Прелестные барышни из разных департаментов действительно помогали Илье
Андреевичу. Если не все подряд, то каждая третья выдавала ему информацию,
скромно опуская глазки и пряча в ящик стола коробочку с флаконом духов или
конвертик с деньгами. Большая часть этой информации оказывалась пустой и
ненужной. Получалось словно в детской игре, когда ты ищешь с завязанными
глазами какой-нибудь предмет, ходишь по комнате, шаришь руками, а тебе
кричат: "Холодно... холодно... теплее..." Наконец ему удалось выяснить, что
на фамилию Курбатов была зарегистрирована фирма "Стар-Сервис", занимавшаяся
посреднической деятельностью по покупке недвижимости в Чехии. Это было уже