виноватого, как хотелось! И вот она я, мерзавка, готовенькая, на блюдечке с
голубой каемочкой. Ненависть стягивается в пучок, как солнечные лучи в лупе.
Если я откажусь от денег, она просто убьет меня. Но я не подарю ей такого
кайфа, я возьму ее поганые деньги. Нам они не помешают. Будем считать, это
алименты. У Люси нет зимнего пальтишка, мама ходит в дырявых сапогах, и
вообще... Ладно, поскольку я все равно собираюсь рвать это послание, то
писать могу что угодно. Так вот, я хочу, чтобы ты знала. Если со мной
что-нибудь случится очень плохое и все решат, будто я опять стала колоться,
под кайфом угодила под трамвай или сиганула из окошка, ты учти. Лика, это не
я. Я бы, вам с мамой такую гадость ни за что бы не устроила. Есть только
один человек, которому это надо. Но доказать вы ничего не сумеете. Все,
сестренка. Душу я облегчила, как будто честно тебе все рассказала, и рву
бумажку".
Может, Фердинанд заранее написал, чтобы отвести подозрение?
прекрати, так невозможно работать. Нет. Это писал не Фердинанд. Я нашел
записку в альбоме с фотографиями в квартире убитой. Графологи не
сомневаются, что писала Ольга, сохранилось много образцов ее почерка.
сказать, не найдешь. Все, Ваня, ты едешь в кафе, где убитая забыла свой
служебный пропуск? Вот и езжай. Желаю удачи.
никто есть не будет. Новая жена Олега Ксюша питается только фруктами и
сыром, за стол не садится, когда нет Галины Семеновны. А Олега после
вчерашней гульбы лучше вообще не трогать. Аппетит у него появится только к
вечеру, часам к десяти, не раньше. Она вышла на крыльцо, постояла, скрестив
руки на груди и задумчиво глядя на бесформенное тело в гамаке.
стыда, ни совести. Надоело. Уволюсь к чертовой матери, честное слово.
работала у Солодкиных двадцать пять лет, и в этом году можно было
праздновать серебряный юбилей.
тяжелым утробным баском. Он капризничал и хамил, был удивительно прожорлив,
ел неряшливо, за столом клал перед собой книгу, и у Раисы щемило сердце,
когда жирными пальцами он переворачивал страницы дорогих редких изданий.
Сыпались хлебные крошки, капли супа и чая с молоком шлепались на крахмальную
скатерть. Встав из-за стола, он потягивался, громко рыгал, заложив книгу
пальцем, уносил ее в свою комнату, плюхался на тахту, нещадно комкая
красивое шелковое покрывало.
за пару часов превращалась в хлев. Орала музыка, дрожали стены, билась
дорогая посуда. Родители спокойно уходили из дома. Им как будто ничего не
жаль было, ни ковров, ни фарфора с хрусталем, ни собственного сына. Они
баловали мальчика так, что Раисе, постороннему человеку, становилось страшно
- кто же вырастет из него?
открыть, и туда сыпались шоколадные конфеты, большими ложками валилась
черная икра. У него было столько одежды, что она едва помещалась в двух
огромных платяных шкафах. Он ни разу за всю жизнь не повесил на плечики ни
одной рубашки, ни одного пиджака. Все бросал там, где снимал, не глядя.
Вначале Раиса пыталась делать осторожные тактичные замечания, но Олег ничего
не отвечал, даже головы не поворачивал, еще ожесточенней пачкал, сорил,
пакостил. Однажды она поинтересовалась, все ли в порядке у мальчика со
слухом.
по пустякам. Его это раздражает.
благодаря его связям в Моссовете она с мужем и дочерью переехала из
коммуналки в отдельную, двухкомнатную, в новом доме. На все праздники ей
дарили дорогие подарки, хозяйка отдавала ей свои вещи, импортные, отличные,
совершенно новые. Можно было действительно молчать целыми днями, терпеливо
убирать за поросенком, который на глазах вырастал в большую свинью.
сценарный факультет. Переговоры с людьми из институтского руководства велись
у Солодкиных на даче. Раиса знала, что за гости приехали. Раскладывая на
тарелках ломтики осетрины и семги красивыми кругами, натирая чесноком
молочного поросенка, она прислушивалась к разговору в столовой и удивлялась,
зачем вообще существуют экзамены, творческие конкурсы, если все так просто.
Институт кинематографии ребеночку положили в рот, как очередную ложку икры.
убирая его кровать, Раиса нашла под подушкой прозрачные капроновые колготки
с дыркой на большом пальце. Олег вдруг стал разговорчив. Вернувшись днем из
института, поедая рыбную солянку, он принялся подробно рассказывать Раисе,
как безумно любит какую-то Ленку с актерского отделения, как пробрался в
женскую раздевалку во время занятий по сцендвижению, украл у этой Ленки
колготки, и вот теперь кладет их под подушку.
отправляя в рот одну ложку за другой, - она, конечно, совсем не красавица.
Ноги у нее кривые, волосы жидкие, нос уточкой, глаза косят. Однако я балдею,
у меня мурашки по всему телу, когда ее вижу. Особенно мне нравится ее запах.
Она пахнет женщиной, а не парфюмом.
тарелку.
поставила перед ним второе, жареную куриную грудку со стручками фасоли. - А
кто родители у нее? - Понятия не имею. Какая разница? Знаешь, у нее такая
походка, чуть вразвалочку, и каблуков она никогда не носит. Кеды, тапочки
спортивные. Нога у нее здоровая, широкая, размер, наверное, тридцать
девятый. И руки здоровенные, пухлые, как ласты у моржихи, но только
тепленькие.
репетировала сваху из "Женитьбы Бальзаминова". Чуть не описался, до того
смешно. У меня на нее вообще весь организм реагирует, на уровне обмена
веществ. Сердце бьется, ладони потеют. Вот даже сейчас, я просто говорю с
тобой о ней, у меня уже желудок сжимается.
купила на рынке. У нее был насморк, нос заложен, и, если рыба с душком,
могла не почувствовать.
словно вообще ничего не изменилось. Раиса долго молча наблюдала и наконец не
выдержала, осторожно поинтересовалась у Галины Семеновны, неужели приятно
каждое утро видеть, как разгуливает по квартире здоровенная чужая девица с
немытой головой, босиком, в ночной рубахе, курит вонючие сигареты, грубо,
громко переругивается с Олегом, а остальных членов семьи в упор не видит, но
при этом всюду сует свой нос, длинный, приплюснутый на конце, как утиный
клюв.
полгода она исчезнет.
рассорятся. А вот если я начну вмешиваться, торопить события, брак этот
может затянуться на годы. Стоит мне сделать хотя бы одно замечание ей или
ему, я стану для них общим врагом. Ничто не объединяет так, как общий враг.
квартиры ровно через полгода, исчезла бесследно, словно ее вовсе не было.
Потом появлялись и исчезали другие, и все в семействе Солодкиных шло
наперекосяк, как будто мрачная лахудра Ленка, покидая этот дом, сглазила его
хозяев. Раиса предпочитала ничего не замечать. Работала, и все. Зачем себя
терзать? Либо надо было сразу увольняться, либо сделать вид, будто ты
слепоглухонемая. Если что и заметила, то не поняла, а поняла, так сразу
забыла. Намертво. Выбора не было. Муж Раисы к тому времени ушел на пенсию,
зять запил, родилась внучка, и все хотели кушать, а поэтому следовало
держаться за место руками и ногами. Легко ли найти приличную,
высокооплачиваемую работу пятидесятилетней женщине без образования?
раз проснулись в ней живые чувства. Скончался Василий Ильич, она от души
поплакала по нему, бедному. Поплакала, успокоилась и стала работать, как
прежде, ничего вокруг не замечая, не прислушиваясь к разговорам, не глядя в
лица хозяев. Ей хорошо платили, она добросовестно их обслуживала.
женится, а вот, поди ж ты. Нашлась еще одна дурочка. Раису так и подмывало в
первые дни хотя бы намекнуть Ксюше, куда она попала, каково в этом доме быть
невесткой, но потом рассудила здраво: ей-то что? Она здесь человек чужой,
наемный. Да и дурочкой Ксюшу никак нельзя было назвать. Если честно Раисе
она совсем не нравилась. Хоть и маленькая, и по возрасту совсем сопля, а
смотрела свысока, вернее, как-то мимо смотрела, будто все время думала о
чем-то своем, страшно важном и значительном, мировые проблемы решала. А у
самой уже животик выпирал.
худышке души не чаяла, называла ее деточкой, уделяла ей значительно больше
внимания, чем родному сыну. Было такое впечатление, что она просто удочерила
Ксюшу, а Олег вообще ни при чем.
Сапковский Анджей
Скальци Джон
Херберт Фрэнк
Контровский Владимир
Зыков Виталий
Рыбаков Вячеслав