Чтение 29–й страницы книги ~Эфирное время~

зашептал Павлик.

- Кес ки э ариве а во зье? Чтьо у тьебя с глязам?

- Глаза у меня здоровые. Это, ваше сиятельство... - Павлик не знал, что
сказать, готов был заплакать и вдруг выпалил красивое французское слово: -
Сувенир! Это сувенир, сударыня!

- О, сувенир! - обрадовалась графиня.- Пьюи же ле вуар? - она подцепила
ногтем грубую нитку, которой зашит был мешочек.

- Me се ле дьямон! Это алмаз, и такой крюпний! Ти у краль дьямон на прииск?

- Нет, ваше сиятельство. Я не крал. Его наша курица снесла! - сообщил
Павлик, безнадежно, горестно всхлипнув.

- Ла пуле? Анпосибль!

В качестве экспертов и судей были немедленно призваны граф, минералог
Шмидт, графский управляющий господин Брошкин. Шмидт, осмотрев кристалл,
заявил, что в камне не менее сорока карат, чистота удивительно высокая, нет
никаких изъянов, а что касается истории с курицей, то это похоже на правду.

Куры питаются твердым зерном. Камни в их желудках способствуют пищеварению,
поэтому им нравится клевать камни, все равно какие.

Этим пользуются рабочие, чтобы выносить камни с приисков. Один ученый
коллега рассказывал господину Шмидту историю о том, как "куриное" воровство
процветало на знаменитом изумрудном прииске Чивор в Колумбии.
Рабочие-индейцы. попросили разрешения брать с собой на работу по нескольку
курочек, якобы для того, чтобы подкармливать их остатками пищи. Несушки
мирно паслись на прииске, до тех пор, пока один из надзирателей не обратил
внимания, с каким аппетитом птички склевывают камни. Группу рабочих,
которая в тот день отправлялась с прииска домой, задержали, птичек
выпотрошили. Их желудки были набиты отборными изумрудами.

- Ла пуле! Се манифик! - воскликнула графиня.

- Почему вы не предупредили об этом раньше, месье? - недовольно спросил
граф минералога.

Павлик Попов с перевязанным коленом и с десятью рублями за пазухой был
отправлен домой, в деревню. Графиня решила, что среди ее коллекции
драгоценных камней этот алмаз - самый интересный, у него забавная и
таинственная судьба. Таким алмазам принято давать имена. Сначала она хотела
назвать его "Ла пуле" - курица, но потом решила, что это звучит грубо, и
лучше будет назвать камень в честь мальчика - алмаз Павел.

Граф распорядился, чтобы ни одной курицы на территории прииска не было, а
минералог Шмидт записал эту историю в своем дневнике.

* * *

Наташа ждала звонка в дверь, как выстрела в спину, расхаживала по квартире,
из комнаты в комнату, из угла в угол, словно искала место, где можно
спрятаться от следователя, который сейчас придет. Она не была готова к
разговору, панически боялась ляпнуть лишнее. Следователь непременно
окажется мерзавцем, безжалостным роботом, для которого главное - поскорее
передать дело в суд, и совершенно безразлично, что будет с Саней в тюрьме,
что будет с ней и с их ребенком. А как же иначе? Он ведь представитель
государства, а от государства, как известно, ничего хорошего ждать не
приходится.

Она не замечала, что до сих пор не сняла сапоги и куртку. Ее сильно
знобило, хотя в квартире было очень тепло.

"Я не должна говорить про Мухина, - стучало в голове, - возможно, они с
Саней сообщники. Вдруг он просил меня позвонить Мухину именно потому, что
они - сообщники, и Вова должен меня проинструктировать насчет разговора со
следователем? О, Господи! Но тогда я тоже сообщница? Я что, правда думаю,
будто мой Саня мог убить человека?"

Она застыла посреди комнаты, уставилась в зеркало, висевшее над диваном, и
в первый момент себя не узнала. Бледное, даже с каким-то голубым оттенком
лицо, красные, совершенно сумасшедшие глаза, красный распухший нос,
растрепанные волосы. Настоящая ведьма. Жена убийцы. Сообщница.

Между прочим, Артем Бутейко всегда ее раздражал, у него была удивительная
способность все вокруг себя превращать в гадость. Она никогда не понимала,
как может Саня с ним общаться. Она знала, что у Артема были всякие
коммерческие связи, Саня с его помощью устраивал какие-то рекламные дела.
Когда Бутейко приходил к ним в дом, он обязательно говорил ей лично
что-нибудь неприятное, например, что она потолстела и постарела. Вроде бы
ерунда, но настроение портилось.

Бутейко не просто получал удовольствие, когда обижал людей, он еще и деньги
на этом зарабатывал, печатал свои мерзкие статейки, в которых всегда
кого-нибудь зло высмеивал, поливал грязью.

Выходил на экраны какой-нибудь приличный фильм, и тут же Бутейко выступал с
гадостной рецензией. Чем лучше был фильм, чем известней режиссер, тем злее
гавкал на него Артем. Саня, с ухмылкой читая очередной критический шедевр
своего приятеля, говорил: "Ах, Моська, знать, она сильна..."

Стоило какой-нибудь эстрадной звезде выпустить очередной диск или клип -
Бутейко обязательно высказывал по этому поводу свое драгоценное мнение,
сообщал, что "звезда" растолстела, как свинья, или наоборот, стала тощей,
как вобла, что никакого голоса у нее нет, на голове парик, а под париком
лысина, зубы все до одного вставные, глаза стеклянные. Такой знаменитой она
стала потому, что в юности переспала со всеми членами ЦК КПСС, а сейчас ее
клипы озвучивают безвестные молодые певицы, которых она держит в своем
подвале на ржавых цепях и только ночью, под усиленной охраной придворных
уголовников, выпускает погулять.

Конечно, кто угодно мог "заказать" Бутейко, например, эта эстрадная звезда.
И между прочим, была бы по-своему права.

В дверь наконец позвонили, Наташа вздрогнула, словно проснулась, бросилась
в прихожую, скинула куртку, стала снимать сапоги. Мало ли, вдруг
следователю покажется подозрительным, что она до сих пор одета по-уличному?
Молния не расстегивалась. Дернув изо всех сил, она сломала ноготь до мяса,
села на пол, всхлипнула, глядя, как проступает под ногтем кровь.

"Вот возьму сейчас и не открою! Нет меня дома, и все!"

Однако тут же поднялась с пола и открыла дверь.

Илья Никитич увидел перед собой испуганную, зареванную девочку лет
шестнадцати в одном сапоге. Он знал, что ей двадцать, но выглядела она
значительно младше своих лет.

- Добрый день, Наталья Владимировна, - он протянул руку и пожал ее
маленькую ледяную кисть, заметил кровь на пальце. - Что случилось?
Порезались?

- Нет. Ноготь сломала. Здравствуйте. Проходите, пожалуйста. Но только у
меня очень мало времени, я должна ехать к маме за ребенком, - заявила она
и, наклонившись, принялась ожесточенно дергать молнию сапога. В молнии
застряла ткань стареньких джинсов.

- Не мучайтесь, сломаете, - посоветовал Илья Никитич, - лучше наденьте
второй, вам ведь все равно скоро уезжать. Я не отниму у вас много времени.
Где мы можем поговорить?

- Извините. Вас зовут Илья Никитич? Вы следователь?

- Именно так, - кивнул он, - но только об этом надо было спросить прежде,
чем открывать дверь.

- Да, наверное, - она натянула второй сапог, - пойдемте в комнату.

Мебели в квартире было мало, посреди гостиной стоял детский манеж, на его
бортике висело несколько пар ползунков.

- Ну что, Наталья Владимировна Анисимова, как вы себя чувствуете?

- Я? Нормально... Почему вы спросили?

- Вы очень бледная, глаза опухшие, красные, вот, ноготь сломали... Ну
ладно, долго я вас мучить не буду. Всего несколько вопросов. Зачем вы