Чтение 29–й страницы книги ~Стервятник~

- Соню заложил ты. Если бы за нами следили, обязательно принялись бы в первую очередь за меня. Или за обоих вместе, когда мы приехали... на квартиру. Но они меня нашли не сразу. Потому что Соня моего точного адреса не знала... Она тебе позвонила, да? Телефон у тебя, я помню, с автоответчиком. И ты им сказал ее номер...

- Да нет...

- Не ври, - сказал Родион устало. - Другого варианта просто-напросто нет. Ясно? Его не может быть...

- Ну и сказал! - Виталик тяжело поднялся с пола, упираясь рукой в стену.

- А ты бы не сказал на моем месте? Вы мне оба кто, папа с мамой или родные братовья? Когда суют дуло в рот... Вас кто просил ко мне приходить? Вы ж меня подставили, идиоты...

- Кто такой этот седой? - спросил Родион, не поддаваясь ярости.

- Он тебе не по зубам.

- Это не тебе судить, козлик, кто мне по зубам... - сказал Родион. - Ты на него работаешь?

- Никогда я на него не работал.

- Ну, так кто он?

- Зовут его Князь. Не слышал? Деревня... Да не тряси ты ножиком... Князь

- это из-за волос. Старинная примета дворянской крови - когда волосы уже седые, а брови еще черные. Он, конечно, не из каких не из дворян, но так уж прозвали... Не в законе, но авторитет имеет.

- Где его искать?

- Ты что, охренел? - с неподдельным удивлением спросил Виталик. - У него с полроты одной пехоты...

- Где - мне - его - искать? - с расстановкой, сквозь зубы спросил Родион, поднимая к лицу Виталика зеркально сверкнувшее лезвие.

- Если жизнь надоела - в кафе "Казачья ладья", часиков с пяти вечера. Это его кафешка, она у него, как штаб. Валяй, иди, будет тебе самая короткая русская сказка - зашел Иван-царевич в избушку к Бабе Яге, там ему и звиздец пришел... - Виталик немного успокоился, даже попытался, морщась при каждом касании, утереть кровь носовым платком. - Можешь на меня сослаться, он не обидится - не ему ж тебя бояться...

Родион ударил его ножом снизу вверх, что есть силы. Лезвие вошло легко, как в воду. Жадно глядя во все глаза, не выдергивая ножа, Родион стоял с ним лицом к лицу, пытаясь не столько увидеть, сколько ощутить уход.

Виталик дернулся, лицо на миг странно исказилось и тут же стало застывше-спокойным, руки бессильно упали, и он обязательно повалился бы, не поддержи его Родион. Еще миг, еще... В широко раскрытых глазах наконец мелькнуло что-то долгожданное - словно гасла искра, словно прозрачное облачко прошло перед солнцем, словно замутилось стекло.

И тут же все кончилось, Родион так и не обрел желаемого. Перед ним белело нелепое лицо с остановившимся, уже мертвым взглядом, приоткрытым ртом. Досадливо отстранившись, он позволил трупу обрушиться на пол, тщательно обтер платком рукоятку и вышел.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Как ходят в кафе в Шантарске

На сей раз Дашенька Шевчук, рыжеволосая стерва, гений сыска, была сама деликатность, так и просилась на многокрасочный плакат с подходящим к случаю названием типа "Милиция - ваш друг и защитник". Она, правда, явилась в штатском, как и все, кто с ней нагрянул, числом полдюжины, но была в довольно строгом темно-синем костюме, с консервативной юбкой, достигавшей колен. И за все три часа, что шел обыск, ни разу не закурила - хотя, видно было по глазам, чертовски ей этого хотелось. К Родиону обращалась исключительно на "вы", по имени-отчеству либо "гражданин Раскатников" - лишенным малейшей иронии ровным голосом.

Остальные с ним практически не общались - сноровисто делали свое дело, проворные, как фокусники. Родион плохо представлял себе их обычную практику, но сразу заподозрил, что в его отношении приняты некие экстраординарные меры: у высокого очкастого типа в сером костюме с собой оказалось аж четыре сложных прибора, которыми он прямо-таки вынюхал и квартиру, и гараж, и подвал. Безрезультатно, конечно - Родион не держал дома ничегошеньки из второй жизни. Да и "берлога" (на которую они пока что не вышли) была чиста, все лежало в подвале, протертое смоченными в спирте и ружейном масле тряпкой со старательностью английского дворецкого, навострившегося обращаться со столовым серебром. Вдобавок, прежде чем завалить железяками, он посыпал землю смесью табака с перцем, подстраховавшись и от металлоискателей, и от служебных собак.

В качестве понятых они притащили соседей из квартиры напротив - тишайшую пару пенсионеров, некогда преподававших в университете. Родиона они знали с младенчества, и физиономии до самого конца обыска не утратили оторопелости. Родион же чувствовал себя прекрасно. Для начала он громко сообщил двум божьим одуванчикам, что им выпала редкая честь присутствовать при возрождении бериевских традиций отдельными чересчур прыткими карьеристами - и при этом столь многозначительно поглядывал на Дашу, что старички, воспитанные на обычной интеллигентской жвачке из Солженицына и тому подобных, очень скоро стали коситься на Дашу с нескрываемым осуждением, громко заявляя при каждом удобном случае, что помнят Родиона с пеленок, нисколечко не сомневаются в его порядочности и, когда их освободят от этой тягостной обязанности, немедленно сочинят письмо прокурору города, а также Сергею Ковалеву (кривозащитнику) и Бутросу Гали. "И ведь сочинят, мышки", - весело думал Родион, пуская дым в сторону Даши. Дашу отношение старичков задевало ужасно, но она держалась изо всех сил.

Родиону довольно скоро надоело изводить их хамскими репликами, и он немного унялся - правда, старательно ходил по пятам и вслух беспокоился, как бы не прилипло к рукам визитеров что-нибудь ценное, а также напоминал иногда старичкам, чтобы смотрели внимательнее, иначе наследники Берии что-нибудь подбросят, а потом нахально внесут в протокол...

После особенно едкой реплики Даша все же не вытерпела - повернулась в его сторону и тем же ровным голосом бросила:

- Вы удивительно печальны для человека, потерявшего всех близких...

Родион пожал плечами, решив, что и в самом деле несколько перегнул. Но на помощь тут же бросилась добрейшая Татьяна Илларионовна, звенящим от волнения голосом заявив Даше:

- Если вы, милочка, не понимаете, что человек в таком положении будет изо всех сил изображать веселость, чтобы скрыть свои переживания от ворвавшейся в дом бесцеремонной орды - вам бы следовало переменить профессию. Можете быть уверены, я постараюсь в письме прокурору должным образом отразить и ваши циничные реплики.

"Умри, Денис, лучше не напишешь!" - воскликнул про себя Родион, мысленно поаплодировав старушке. Даша спокойно сказала:

- Постараюсь учесть ваши замечания.

И вообще перестала смотреть в сторону Родиона. Нужно отдать должное ее банде - вели себя, в общем, тактично и деликатно, аккуратно ставили назад на полки пролистанные книги, скрупулезно клали вещи на место, иногда, тем же безлично-вежливым тоном спрашивая у Родиона, правильно ли они наводят порядок. Теперь у него не осталось никаких сомнений, что Меч-Кладенец, обаятельный тиранозавр ушедшей эпохи, нажал на все кнопки, до каких мог дотянуться, быть может, и не в одном только Шантарске - даже сейчас в столице сидели на хороших постах отпрыски его былых друзей и родственники родственников. Сталинские византийцы искусством интриги владели с виртуозностью, превышающей понимание потомков...

В финале он заявил, что протокола подписывать не будет. Даша без возражений отстала. Старички тоже было решили не оставлять своих автографов на гнусной бумаге, но Родион им заявил: наоборот, им, как честным и беспристрастным свидетелям произвола, надлежит соблюсти законные формальности...

Интересно, на каком основании рыжей удалось выцарапать у прокурора ордер на обыск? Пожалуй, он не возражал бы против долгого допроса - не помешает узнать, что ей известно. Увы, когда почти все из ее банды улетучились, она принялась надевать плащ с таким видом, словно Родиона не существует вовсе.

- Я что, опять убил кого-то? - спросил он громко. И невольно залюбовался ею - красавица, умница, великолепно владеет собой. Идеальная была бы напарница...

- Ну что вы, Родион Петрович, - сказала Даша, стоя к нему вполоборота. - Строго говоря, к вам этот обыск не имеет отношения. У прокуратуры были основания подозревать, что смерть вашей жены связана с чем-то незаконным, хранившимся у вас дома... Извините, я вынуждена изъять принадлежавший вашей жене газовый пистолет, поскольку он был зарегистрирован на ее имя, а у вас нет разрешения. Вы можете таковое оформить в установленном порядке, и тогда пистолет вам вернут как наследнику...

- Оставьте себе, - сказал он. - А то еще обидит кто-нибудь...

- Меня трудно обидеть, Родион Петрович, - отозвалась Даша, не глядя на него. - Многие в этом убедились... Кстати, мы вчера задержали одного молодого человека, давшего интересные показания...

- А доказательства у вас есть?

- Увы, нет, - она повернулась к нему, глядя столь же бесстрастно. - Боюсь, некто, будучи вызванным на допрос, заявит что-нибудь вроде... - она на миг задумалась. - Скажем, что мстил ветреной красотке, однажды явившейся к нему домой в самом сексуальном виде и вступившей в интимную близость, а потом отказавшейся таковую продолжать...

Они с чуть заметными напряженными улыбками смотрели друг другу в глаза - прекрасно друг друга понимали, видели насквозь. Но не могли причинить друг другу ни малейшего вреда...

"Умна, стерва", - мысленно похвалил Родион. Что-то в этом роде он и заявил бы на допросе - извините, гражданин прокурор, но эта рыжая явилась ко мне домой в самом откровенном виде, и мы немного порезвились на диване, я, глупец, влюбился, но она меня использовала, как игрушку, я потерял голову и послал первого попавшегося обормота с ней глупо пошутить... Мальчишество? Быть может, но я был в полном расстройстве чувств... И ничего бы она не доказала - те, кто ее сопровождал, поневоле показали бы чистую правду. Долго оставалась с ним наедине в его квартире, имея на себе минимум ткани...

- Я угадала? - бесстрастно спросила она.

- Возможно, - сказал он. - Интересно, а что будет с парнишкой, которого вы задержали?

- Придется отпустить, - пожала она плечами без малейшего сожаления. - Меня такие хулиганчики не интересуют. Охочусь за более вонючей дичью...

Старички насторожились, и Даша, мельком покосившись на них, холодно кивнула Родиону:

- Прошу прощения за причиненные неудобства, Родион Петрович. Вы вправе подать жалобу. Честь имею.

Родион и сам сейчас не знал, чего ему сильнее хочется - грубо обладать ею или убить. Он победил, но триумф не вызвал особого ликования: все чувства и эмоции словно бы сгладились, как песок под приливной волной. В голове стоял странный покой, под череп словно запихали огромный ком ваты, по-прежнему мягко пульсировавшей.

И, глядя, как навсегда уходит из его жизни Даша Шевчук, он вновь подумал: "Какая была бы напарница..."

...Он был уверен, что слежки за ним нет. Залив полный бак "Форда", полтора часа кружил по городу, временами выбираясь за его пределы - то к поросшим лесом сопкам, то в продуваемую неутихающими ветрами голую степь. Никакой слежки. Однажды, правда, слева пролетел, держа по направлению к Кузнецовскому плато, маленький "мусоршмитт" - сине-желтый милицейский вертолет, но он слишком быстро скрылся с глаз, так что не стоило будоражить душу параноическими мыслями о некоей супераппаратуре...

И тогда он, преисполненный холодной решимости, развернулся, поехал к центру. Мимо кафе "Казачья ладья" он не раз проходил и проезжал раньше - и бывал всякий раз удивлен тамошним безлюдьем. Кафе словно бы всегда закрыто - но отчего-то не прогорало. Вот оно что оказалось...

Проехал мимо, не выделяясь из потока. Кафе было устроено в маленькой квадратной пристроечке, одним срезанным уголком прильнувшей к кирпичной девятиэтажке, - вроде в доме, но в то же время отдельно. Светлые шторы, как всегда, задернуты, внутри горит неяркая люстра, на стене рядом с входной дверью - мастерски вырезанный огромный барельеф из полированного дерева, изображающий бородатых казаков, сгрудившихся на носу крутобокой ладьи с выгнутым парусом. Красивый барельеф.

Проехав мимо, Родион свернул на параллельную улицу и загнал машину на стоянку возле кондитерской. Попутные автомобили, как один, пролетели мимо, не останавливаясь. Слежки не было. Нынешняя мода намереньям Родиона как нельзя более благоприятствовала. Широкое и длиннополое пальто колоколом надежно скрывало висевший дулом вниз коротенький автомат и заткнутый за пояс магазин.

Обогнув мусорные контейнеры, он подошел к невысокой бетонной приступочке

- четыре ступеньки без перил - поднялся к черному ходу. Зажмурившись на миг, прошептал, обращаясь к тем, кто хранил его последние дни:

- Выручайте, мои хорошие... Насчет души мы подумаем...

И решительно потянул дверь на себя. Незаперта. Короткий темноватый коридорчик, загибающийся влево. Шаг. Шаг. Шаг. За поворотом - широкий проем справа, оттуда пахнуло жаром и вкусными запахами. Небольшая кухня. Видны две жирные спины, обтянутые белыми халатами, уголок плиты. Родион прошел мимо, словно бывал здесь сто раз.

Коридорчик вновь поворачивает, на сей раз вправо. Родион на ходу расстегнул пальто. Опустил руку в карман. Навстречу кто-то шел - из-за угла упала тень. Он не замедлил шага.

Кирочку он узнал мгновенно - несмотря на коротенькое черное платье, обильный макияж. С ходу, едва она инстинктивно замерла, расширив глаза, ударил ее рукояткой пистолета в переносицу. Ударившись спиной о стену, она осела с залитым кровью лицом, длинно, тяжело всхлипнув.

Он звонко вогнал магазин, передернул затвор, снял автомат с ремня и перекинул в левую руку. Никакой охраны на пути - видимо Князь чувствовал себя в безопасности.

Зальчик открылся перед ним неожиданно - Родион даже отпрянул. Все здесь было словно бы кукольное - дюжина столиков вдоль стен, крохотная эстрада, стойка бара, где одновременно могли примоститься человека три, не больше. Уютно, надо признать. Хорошо, должно быть, посиживать здесь, будучи хозяином и владыкой...

Столики пусты, кроме одного - за ним и сидел Князь в компании двух незнакомых, при галстуках, и тупорылого охранничка, не того, что сидел в "девятке", незнакомого. Сразу было видно, что это именно охранник - очень уж он не гармонировал с тремя господами в хороших костюмах, с умно-решительными лицами.

За стойкой помещался толстощёкий парень в белой рубашке и красной "киске" в белый горошек. Его тоже следовало сосчитать, чересчур широкоплеч и серьезен для простого бармена...

Родион, мало того, что служил в армии, достаточно поболтался на сборах, чтобы запомнить нехитрую истину: "В комнату врываются вдвоем - впереди граната, а ты за ней..."

Чека упала на пол с будничным негромким стуком. Сделав шаг вперед, он громко окликнул:

- Князь, смерть пришла!

И, убедившись, что его успели увидеть и узнать, широко размахнулся, метнул гранату по всем правилам, отпрянул за угол.

Взрыв прозвучал оглушительно, вылетело высокое стекло, обрушиваясь звенящим водопадом, по стенам словно хлестнули десятки кнутов со вплетенными в них свинчатками, с отчаянным дребезгом осыпались неисчислимые висюльки люстры...

Родион прыжком влетел в зал, ставший неузнаваемым - среднее из трех стекол выбито начисто, люстру смахнуло, разбито зеркало над стойкой, а чудом уцелевшие длинные, кривые почему-то осколки густо заляпаны темно-алым - ага, бармену угодил в лоб шальной квадратик "лимонки", вон он сидит, припав к стене тем, что осталось от головы...

Навстречу бабахнул пистолетный выстрел. Управляемый чужой волей, делавшей невероятно проворным и вертким, Родион без труда уклонился, расставив ноги, полоснул длинной очередью по единственному, кто ухитрился уцелеть. И тот, выронив длинный пистолет, скорчившись, опустился на пол. Стол из светлого дерева, за которым они все четверо сидели, был покорежен и полуразбит. Резко повернувшись, так что полы плаща разметались нетопырьими крыльями, Родион несуетливо, метко принялся палить по трем распластавшимся фигурам. Две еще дергались, пытаясь встать - и замерли окончательно, потерявшие сходство с людьми из-за копоти и висевшей лохмотьями одежды...

Шевеление слева. Он развернулся в ту сторону как раз вовремя, чтобы поймать на мушку рослого детину в белой куртке, ошалело выскочившего откуда-то из-за эстрады. Потянул спуск. Детина повалился ничком, так и не успев вытащить из-под мышки пистолет. На улице слышался визг тормозов и крики.

Держа автомат наизготовку, Родион бросился прочь - уже знакомым коридорчиком. Две грузных поварихи, выскочившие ему навстречу, сами наскочили на короткую очередь. Они падали мучительно долго, и пришлось ждать, пока упадут - закупоривали проход расплывшимися фигурами, как пробки.

Кирочка за это время успела немного прийти в себя - она, цепляясь за стену, пыталась добраться до входной двери... Родион, осклабясь, вогнал ей в спину скупую очередь - в свое время мужской лихости ради научился опустошать магазин короткими очередями в два-три патрона. Сэкономил даже - Кирочка уже застыла на полу, а затвор все еще оставался на боевом взводе, значит, были в магазине патрончики...

Вот только автомат ему совершенно ни к чему теперь, Опасно держать в машине далее, да и патронов там осталось всего ничего... Родион швырнул его на пол рядом с Кирочкой, не спеша снял пальто, сбросил широкий ремень.

Вышел на улицу, торопливо сдирая и пряча в карман резиновые перчатки. Главное было, как всегда, - не бежать. На балконах и в окнах любопытных что-то не видно - знают, наверное, что за соседи им достались, не торопятся высовываться...

Спокойным шагом он добрался до машины. Выехав на улицу, повернул направо, чтобы проехать мимо парадного входа в кафе как ни в чем не бывало. Там уже толпилась изрядная толпа зевак, а вот милиции пока что не было...

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Избавление

Уже привычно пригибая голову, чтобы не треснуться темечком о бетонный выступ, Родион спустился в подвал, светя под ноги фонариком, повернул налево. При каждом движении луча во мрак отпрыгивали какие-то черные, длинные, проворные, исчезали, слившись с сырой темнотой, и тут же новые на миг возникали на границе мрака и света, на зыбком рубеже меж явью и нереальностью, колыхались в такт с пульсирующим под черепом упругим комком. Неразличимые шепотки смыкались вокруг, рассыпаясь острыми шорохами и мягким топотком крохотных лапок. Кто-то неотступно сопровождал его шаг в шаг, оставаясь недосягаемым для взгляда, кто-то провел по лицу невесомым, мохнатым, мягким. Волнами накатывали запахи, чересчур быстро сменяя друг друга, чтобы их можно было распознать, звон в голове стал неотъемлемой ее частью...

Поставив фонарь в стороне рефлектором вверх, присел на корточки, стал швырять железяки в угол, вызывая обиженное шуршанье разбегавшихся невидимок, быстрые сумбурные шепотки, замыкавшие его в шипящее полукольцо. Создания с рубежа нереальности шмыгали у ног, подвал, словно темной водой, был залит под потолок шуршаньем, скрежетом коготков, шебуршеньем тех, не к ночи будь помянутых, - но страха не было, хоть и пробивалось временами змеиное шелестенье старика:

"Джехеннем..."

- Ничего, ребята, ничего, - бормотал он, разбрасывая лязгающие железки, - Прорвемся, это для них джехеннем, пусть они и пужаются...

Сумбурчики ответили одобрительным лопотаньем, сжимая кольцо. За спиной высился кто-то тихий, неподвижный, громадный, свой, благосклонно взирающий, вот только стылым холодом от него веяло так, что кожа на затылке неприятно стянулась. И Родион недовольно пробормотал, отмахиваясь локтем:

- Не стой над душой, а то перекрещу... Потом он услышал, как рядом, за тонкой кирпичной перегородкой, вполне дружелюбно беседуют, смеясь, Лика и Соня, мельком порадовался, что у них все наладилось, успели и познакомиться, и помириться, но время поджимало, и он не стал отвлекаться, вмешиваться в разговор своих женщин, разбрасывал хлам, скрывавший тайник, - а там женские голоса отдалились, растворились в царапаньи и шуршаньи крохотного народца.

- Думаете, я не знаю, кто вы? - широко усмехнувшись, спросил Родион. - Зна-аю... Ну и живите...

В два счета сковырнув стамеской фальшивые днища канистр, высыпал пачки денег на плотно убитую землю под ногами, стал аккуратно поднимать по одной, отряхивать от пыли, укладывать в принесенную с собой объемистую сумку, кирпичик к кирпичику, словно каменщик, трудолюбиво возводивший стену меж прошлым и будущим. Сам подивился, как много набралось, сколько было добыто трудами в поте лица. Уложил сверху мешочки с драгоценностями и золотыми червонцами. Раскрыл паспорт на страничке с фотографией. В самом деле, много общего, для кассиров и проводниц сойдет. Гражданин Капитоненко Виктор Трофимович собрался домой, в направлении Вятки, мы люди не особенно сложные, кто-то спешит по направлению к Свану, ну, а мы - в сторону Вятки... Вятские

- ребята хватские, семеро одного не боятся, если он побитый и связанный... Так, кажется, звучала поговорка. А Родиона Петровича Раскатникова больше нет. Был, да весь вышел.

Сумбурчики одобрительно перешептывались. Чтобы сделать им приятное за моральную поддержку, Родион звучно продекламировал Киплинга, "О пропавших без вести":

- ...и снова можно будет жизнь начать, когда тебя заочно погребут.

Мы снова сможем девочек любить, могилы наши зарастут травой, а траурные марши, так и быть, наш старый грех покроют с головой...

Благодарные слушатели ответили бурными аплодисментами, глуховатыми, ватными рукоплесканиями, сливавшимися с биением упругого шара под черепом. Бережно спрятав паспорт во внутренний карман куртки, Родион застегнул его на пластмассовую пуговицу. До Екатеринбурга как-нибудь доберется. А там можно и поговорить по душам с Петровичем. За время робингудовских приключений и общения с Соней узнал много нового о теневой стороне жизни. Даже если Петрович струхнет, новый паспорт можно раздобыть самому. Какой угодно, хоть на имя Джумагельды Ивановича Цукермана. Есть еще ближнее зарубежье, знакомые в Минске, Риге, Харькове, есть места, где прошедший неплохую школу выживания бывший интеллигент сможет приложить к делу и жизненный опыт, и деньги, а то и инженерную смекалку...

Повесил на пояс кобуру с "Зауэром", сунул в боковой карман запасную обойму, не раздумывая, ввинтил запал в единственную оставшуюся гранату, проверил большим пальцем, надежно ли отогнуты усики. Округлая тяжесть гранаты приятно оттянула тонкую ткань кармана. Тщательно застегнув сумку, оказавшуюся вовсе не тяжелой, Родион встал. Для вящей безопасности нужно будет сесть на электричку, там не нужно предъявлять паспорт. Доехать до Аннинска, оказавшись за границами Шантарской губернии, а там пересесть на поезд дальнего следования. Рыжая стерва в майорских погонах, кавалерственная дама, пусть испытывает свои пинкертоновские таланты на ком-нибудь другом. Окажись у нее мало-мальски весомые козыри, давно вцепилась бы в пятки, тут не спасло бы и заступничество академика. Значит, доказательств нет никаких, не зря же во время обыска вид у нее был, как у норовистой лошадки, тщетно пытавшейся выплюнуть удила...

Аккуратность - прежде всего. Поднявшись в квартиру, он тщательно побрился в ванной, краешком глаза то и дело улавливая шевеленье сумбурчиков в темных уголках. Попрыскал мужским лосьоном-спреем на горячую, словно бы воспаленную кожу.

Безупречно одетые, чисто выбритые и причесанные люди в глаза милиции, как правило, не бросаются. Следовало бы сбрить бородку, но тогда паспорт вятича будет бесполезен.

Он надевал свежую рубашку, когда зазвонил телефон. Приставив палец ко лбу, Родион долго, задумчиво созерцал аппарат, пытаясь вспомнить, для чего эта штука предназначена. Сообразив наконец, что следует делать, снял трубку и сказал без выражения:

- Алло.

- Старик, ты? Вадик говорит.

- Какой Вадик? - искренне удивился Родион, успевший уже начисто забыть о прошлой жизни, о тех, кто не имел ничего общего с Робин Гудом.

- Родька, ты даешь... С утра похмеляешься?

- Ах да... - вспомнил он. - Извини, я тут замотался вконец... Вадик, да... Как дела? - Да возвращаюсь завтра утречком, ты не в претензии?

- Конечно, нет.

- Родька, тогда подчисть там все, лады? Я знаю, ты и так аккуратист, да мало ли какая мелочевка после таких вакаций остается... Я с будущей супругой в эту хату войду, усек?

- Ага, - сказал Родион. - Не волнуйся, старик, я все ненужное уже вынес... вывез... - его прошиб сухой, трескучий смех. - Все ненужное... И сам, можно сказать, выезжаю...

Он чисто машинально бросил взгляд на телефон - и оцепенел.

Угловатые красные цифирки высветили шестизначный номер. То есть - шантарский, городской. Все телефоны "Шантарского Загорья", расположенного в четырех часах езды от Шантарска, были четырехзначные.

Вадик что-то талдычил в трубку - теперь-то Родион понял, что голос у старого приятеля был странныи... И сбросил аппарат со стола. Из глаз едва не брызнули слезы - это было неправильно. Они не имели права вставать на пути в новую жизнь...

Значит, добрались до Вадика. И до "берлоги". Никакой ошибки. Вадик не стал бы делать совершенно ненужную остановку на полпути из курорта к дому...

Голова работала ясно и четко. Прокравшись к двери, он снял "Зауэр" с предохранителя, наложил цепочку, взявшись за ручку, стал открывать дверь от себя...

Ее рванули снаружи с необычайной силой, цепочка скрежетнула, но не подвела... Наугад выстрелив в образовавшуюся щель - и с радостью услышав вскрик боли, еще какой-то шум - Родион дернул дверь на себя. Щелкнул замок. Захлопнул вторую, сейфовую, и четыре ригеля моментально вошли в гнезда.

Со стальной, сейфовой, они повозятся. Вадик поставил ее не из-за воров - после того, как муженек одной из его бесчисленных симпатий, мужик габаритный, снес с петель старую дверь, и дело кончилось хорошей дракой...

Осторожно подкрался к окну, отодвинул штору. На крыше девятиэтажки напротив над невысоконьким кирпичным парапетом маячили стволы и зеленые круглые каски. Родион дважды выстрелил навскидку прямо сквозь стекло - не попал, успел заметить, но головы и стволы шустренько исчезли за парапетом...

И тут же, разнося вдребезги оконное стекло, по комнате справа налево прошла длинная автоматная очередь, Родион едва успел отпрянуть за бетонный пристеночек. Он оказался зажатым в углу, а очередь безостановочно хлестала по стене, с грохотом расшвыривая книги, брызнули осколками фарфоровые безделушки, портрет корифея мировой науки выглядел теперь так, словно над ним потрудилась орда чернорубашечников, жаждавшая отомстить за создание жидомасонской теории относительности, изначально предназначавшейся для затуманивания мозгов доверчивого русского народа.

Родион испытал какое-то противоестественное любопытство, пытаясь угадать, в чем тут сюрприз. И, когда на лестничной площадке упруго громыхнул взрыв, он испытал скорее радость от того, что угадал правильно - пока автоматчик зажимал его в углу, внешнюю дверь подорвали. Пресловутый "Ключ" или "Импульс" - он не так давно приобрел изданную в Шантарске пухлую "Азбуку милиционера" и старательно изучил длинный список спецсредств...

Ну и ладненько. Со второй дверью придется повозиться не на шутку, американцы ее сделали не для того, чтобы вылетела от паршивенького подрывного заряда... Воспользовавшись тем, что автомат умолк, рухнул на пол и пополз к сумке. В разбитое окно врывался ветерок, шума на улице, вот странно, не было - наверное, оцепили там все...

Даша, сука... Недооценил. Использовала единственную возможность взять его с поличным. Это называется - приехали... Он понимал, что провалился, что выхода нет, но в душе клокотал ликующий азарт - все-таки он водил их за нос достаточно долго. Рядом с его головой в пол звучно ударила пуля - оживились снайперы на крыше. Поздно, он уже успел втащить сумку за ремень в кухню, сам заполз туда, по-пластунски подобрался к подоконнику, в мертвую зону.

Его перемещение не осталось незамеченным - вновь, длинными очередями, заработал автомат, кроша стекла кухонного окна, аккуратная кухонька во мгновение ока обрела насквозь сюрреалистический вид - глубокие выбоины на стене, посуда с подвесной полочки валяется на полу в виде разноцветного крошева осколков и осколочков...

А потом? Соскользнут по тросам с верхних этажей, забросают ослепляющими гранатами, рано или поздно подорвут и вторую дверь...

Его прижали плотно. Не высунешься, а о прицельных выстрелах и думать нечего. Так и придется валяться, пока не войдут... Мысль эта была нестерпимой, за ней длинным шлейфом тянулись вовсе уж унизительные картины: бетонные казенные коридоры, камеры, допросы, суд... Вышка. Не стоит обольщаться - даже если докажут только половину исполненных им, этого хватит...

Слева, под черепом, все сильнее чувствовалось незнакомое неудобство - пульсирующий шар вел себя как-то иначе, как никогда прежде. И Родион содрогнулся, осознав, что где-то на дальних подступах крохотной искоркой тлеет страх...

Почему его не схватили, когда шел в кафе? Не знали, что он собирается делать, в самом деле не следили? Или то, что он в "Казачьей ладье". Рыжую вполне устраивало?

На улице раздался жестяной, неестественно мощный голос:

- Внимание, Раскатников! Выбросьте оружие в окно и выходите на балкон с поднятыми руками! Гарантируем непредвзятое разбирательство вашего дела!

Надо же, на что вздумали купить... Родион осклабился, сжавшись в комочек под окном.

- Внимание, Раскатников! - надрывался мегафон. - У вас нет ни единого шанса, бросьте оружие и выходите!

- Сейчас брошу, - сказал он сквозь зубы. Не сдвигаясь с места, неестественно выгнув руку за спину, ухватил стоявшую под столом бутылку с ацетоном. Вырвал пробку, вылил содержимое в сумку, чиркнул зажигалкой. Взметнулось бледное пламя, пахнуло жаром, ногой он отшвырнул сумку на середину кухни. Занялось на совесть, горели доллары и рубли, в братском единении пылали президенты и "голый на телеге". Чтобы никто не попользовался кровным, трудами нажитым...

Но страх креп. Как сквозь пелену, до него понемногу начинало доходить, что это - всерьез. Что его поймали. Что он никогда уже не сможет вернуться домой, ходить по улицам, спать с женщинами, есть вкусное...

Мегафон возобновил свои казенные увещевания. Родион не слушал - он пытался понять, что крылось за услышанными позавчера словами мертвой Лики: "Восемнадцатый день..." Почему-то сейчас именно это было самым важным.

Клубы грязно-серого дыма от горящих денег вытягивало ветерком в разбитое окно. Новых взрывов на площадке пока что не последовало. Родион, передвигаясь по-крабьи - боком, на четвереньках, - подобрался к кухонной двери, чтобы осмотреться оттуда со всейвоз-можной осторожностью...

Тупой удар в левую сторону живота швырнул его на пол, едва Родион стал распрямляться. Выстрела не было слышно. Родион пребольно ударился головой, перед глазами взорвались огромные искры, плечо онемело. Под черепом что-то беззвучно лопнуло, словно бы обдав его с внутренней стороны ливнем нестерпимо горячих капель. В голове образовалась странная пустота. И все же он сообразил, что следует вернуться к окну...

Пополз ногами вперед - "как покойника несут", мелькнуло в сознании - упираясь локтями. Перевалившись на бок в непростреливаемой зоне, рванул левой рукой рубашку на животе. Не было ни крови, ни боли - наискось от пупка зияла аккуратненькая дырочка с припухшими чуточку темно-бордовыми краями. Глубоко вдохнул несколько раз - нет, ни малейшей боли...

Сумка догорела, превратившись в бесформенный ком цвета сигаретного пепла. От него поднимались многочисленные струйки дыма, тянуло горелой синтетикой, жженой бумагой. И рубли, и доллары пахли, сгорая, в точности как старые газеты...

А боль все не приходила. Он лежал, ошеломленно разглядывая живот, вздымавшийся и опадавший в такт тяжкому, свистящему дыханию. Голова казалась пустой внутри.

Стало удивительно легко, спокойно, безопасно. Разгоравшийся на дальних подступах страх незаметно погас. Родион вытащил из нагрудного кармана куртки сигареты, сделал первую затяжку, лежа навзничь, улыбаясь в потолок.

Разгадка пришла неожиданно - и следом за ней вернулась былая ясность мышления.

Ничего этого не было.

Ничего.

Все события, разговоры, несообразности и странности легко укладывались в эту гипотезу, как патроны в обойму. И в первую очередь - белоснежный кошмар.

Не было ни осадившей его убежище милиции, ни раны в живот. Не было добычи, ограблений и налетов. Вполне возможно. Соня, как и ее смерть, существовали только в его бредовом сне.

На определенном отрезке пути его жизнь раздвоилась на бред и реальность. Не исключено, Ирину он в самом деле вез домой, а пистолет и вправду обронил в машине ее вдребезину пьяный муженек. Но после удара головой о стойку дверцы он не доехал до "Поля чудес" и никакого киргиза, соответственно, не грабил. Никого он не грабил и не убивал. Он долгие недели лежал в белоснежной больничной палате, не в силах пошевелиться, говорить, мыслить. Бредовые видения завладели его сознанием и подменили собой реальную жизнь, убедили его, что лишь они и являются жизнью...

В самом деле, разве возможно было столько времени грабить и убивать, не попавшись? Разве возможно было нагромоздить столько преступлений и зверств? Родион Раскатников никак не мог этого сделать в жизни. Он лежал в коме, без сознания, разбив голову, беспомощный, как спеленутый младенец. Временами реальность прорывалась в кошмары, но сама представлялась кошмаром в том мире иллюзий, где он блуждал... восемнадцатый день?

Радость переполняла его. Улыбка стала блаженной. Все были живы - и Лика, и Зойка, и Ирина, и даже кобелино Вершин. И тот милиционер был жив. Чуточку жаль, правда, что не существовало Сони, скорее всего, явившейся в кошмары из-за вынужденного воздержания. Но ведь это означало, что и Князя с его людьми не существовало никогда - до ранения и травмы Родион о них в жизни не слышал, значит, и они были порождены больным мозгом...

Вопли мегафона на улице отодвинулись куда-то далеко - мир кошмаров и иллюзий пытался напомнить о себе, но Родион не собирался на него отвлекаться, переполненный тихим блаженством оттого, что все было ложью, что все остались живы.

Он смеялся - громко, радостно, совершенно по-детски. С острым наслаждением упивался громыханьем мегафона - теперь, когда наконец-то добрался до истины, любые детали полонившего его кошмара казались смешными и нелепыми.

Сомнения, таившиеся где-то в немыслимом отдалении, можно было не принимать в расчет. Не счесть примеров, когда человек прекрасно осознает во сне, что спит, что окружающие монстры попросту чудятся. Случается, правда, что сон пытается обмануть спящего, подсовывает еще более изощренные иллюзии, уводит все ниже и ниже, на новые уровни нереальности - скажем, снится, что ты проснулся, а значит, сна больше нет, все вокруг предельно реальное. А на самом деле ты преспокойно спишь дальше - и замираешь в смертной тоске от окружающих ужасов, якобы пришедших с пробуждением. Родион не раз с таким сталкивался и в детстве, и после.

Был безотказный способ проснуться - опрометью кинуться вниз, с высоты. Если снился дом - из окна. Если снились горы - с горы. Исключений просто не существовало. Пожалуй, и бред должен подчиняться тем же закономерностям... Отбросив дымящийся окурок на середину кухни, он запустил руку во внутренний карман, нащупал рубчатое яйцо гранаты. Вытащил, нагревшуюся от тепла тела. Зажал в кулаке и вырвал чеку. Швырнул ее в сторону окурка.

Поднялся на подгибавшихся ногах, прижался к стене. Снаружи притихли. Осторожненько высунувшись, он увидел на крыше противоположного дома зеленые верхушки шлемов над парапетом. Расхохотался - смеясь над ними, над кошмариками.

Если он доискался до истины, значит, и выздоровление близко? Быть может, начинает приходить в себя и вскоре увидит Лику?

Одним рывком перевалился через подоконник, бросив тело вперед, словно нырял в воду. Острая боль от застрявших в раме осколков стекла резанула грудь и живот. Серый асфальт и белые крыши милицейских машин неслись навстречу, причудливо вихляясь и кружась, вырастая с немыслимой скоростью, сомнения и страх вновь ожили в нем, в смертном ужасе обрывалось сердце - и Родион разжал пальцы, растопыренной ладонью по-прежнему прижимая гранату к груди, проваливаясь в бездонным мрак, все еще не понимая, смерть или пробуждение таились в бездне...

1 Анабазис - в Древней Греции название дальнего военного похода, сейчас употребляется лишь в ироническом смысле.

2 Риваль - соперник (франц.).