руки в карманах, уставился тяжелым взглядом опухших, с синими мешками,
глаз, пошевелил кошачьими усами.
- Ты меня знаешь? Я Кошкин - счастливейший из людей!
- Очень приятно...
- Нет, в самом деле! Опоздал на свой борт, а он гробанулся!
- И правда счастливчик.
- Тогда угости! Закажи мне сто пятьдесят? Коньяку!
- Радуйся без угощения, - отвернулся Насадный, надеясь отвязаться от
счастливчика.
- А ты меня не бил? - спросил вдруг тот.
- Нет, не бил, - признался академик.
- Но видел, как меня били? Смотрел?
- Смотрел...
- Значит, и ты бил, - со вздохом определил Кошкин. - Да не бойся, тебя не
трону. Тогда мне всех надо тут... Контрибуция с тебя, дай треху! На коньяк!
Мне разогреться надо. А то у него кровь горячая - у меня пока холодная.
Понимаешь? Меня только коньяк берет - спирт леденит душу...
Вариант был известен: не дать - не отвяжется, а дать мало - подойдет еще
несколько раз, как к старому знакомому. Север есть север...
- Возьми сразу червонец, - Насадный подал деньги. - Гуляй, ты сегодня во
второй раз родился. Действительно, счастливейший из людей.
- Это верно! - Кошкин спрятал червонец, но уходить не спешил, разгладил
свои усы. - Ты знаешь, я бортпроводник по неволе. На самом деле я летчик.
Бывший, списанный. Мне в прошлом году последний талон выстригли. Пришлось
идти в стюарды. Не могу жить без неба!.. И я знаю, что ребята чувствовали в
последние мгновения...
- Какие ребята? - невпопад спросил академик.
- Мои ребята... Те, что полетели, а я остался.
- А, да... Прости.
- Миг неотвратимости. Ты испытывал его? Когда знаешь, что жить осталось
несколько секунд...
- Испытывал, - признался Насадный. - В Питере, в блокаду...
Он посмотрел более внимательно, будто давнего знакомого узнать хотел - не
узнал...
- В блокаду... Ну да, ясно... А не видел этого чурку? Который бил?
- Видел...
- Я его сегодня обязательно зарежу, - вдруг тоскливо протянул счастливчик.
- И его талабайку тоже. Вот только кровь разогрею и злости наберусь. А то
хожу и радуюсь! Надо человека зарезать, а я радуюсь - вот-вот замурлыкаю от
счастья!..
- Может, не нужно резать? - безнадежно спросил Святослав Людвигович. - Они
тебе жизнь спасли. А если бы не стал бить чеченец, и ты бы успел на свой
борт?.. Пойди лучше и выпей с чеченцем мировую. Побратайся...
- Сегодня обязательно побратаюсь, - пообещал стюард, вздыбил усы и пошел,
натыкаясь на пассажиров.
В этот момент открыли Нижнеянск и Чокурдах, объявили посадку. Толпа
заметалась, началось коловращение, крики радости, смех и вдруг - громкий
детский плач: из руки невидимого ребенка вырвался накаченный гелием шар и
словно прилип к потолку, медленно пошевеливаясь от сквозняка. Какие-то
парни запрыгали, стараясь схватить нитки, но высоко, высоко! Люди вокруг
махали руками, сопереживали - наверняка из столицы везли эдакое чудо,
берегли всю дорогу, и надо же такому случиться!.. Ребенка тащили на
посадку, а он, глубоко несчастный, уже заливался от щемящего, отчаянного
плача. Академик машинально приподнялся и вдруг услышал знакомый голос:
- Самые памятные дни - дни потерь и разочарований...
Когда полярник в оленьей дохе пришел и сел в освободившееся соседнее
кресло, Насадный не заметил, хотя все было на виду...
- Да, к сожалению, это так, академик. А сейчас и поговорим. Твой рейс
объявят через сорок минут.
- Мне страшно с вами разговаривать, - с трудом признался Насадный. -
Самолет разбился... Вы знали? Знали?.. И не могли остановить?.. Почему он
разбился?
- Потому, что начинается фаза Паришу. А ее остановить невозможно.
- Что это значит?
- Фаза оплакивания, скорби, очищения от грехов, - пояснил он. - Фаза
трагедий, катастроф и потрясений. Продлится девятнадцать лет...
- Послушайте, - Святослав Людвигович помотал головой, стряхивая странное
оцепенение мысли, - вы кто? Астролог? Чародей?.. И почему говорите мне -
ты? .
- А как говорили те люди, что нашли тебя замерзающим на трамвайных рельсах?
На миг Насадный будто в ледяную воду окунулся - в собственную память.
Однако встряхнул головой и сказал с недовольством:
- Я старше вас... И мы не знакомы. А это полярное панибратство мне не
нравится.
- Хорошо, познакомимся еще раз, Насадный. Я Страга Севера.
- Страга?.. Что это значит? Ангел-спаситель?
- А, все-таки вспомнил блокаду!
- Никогда не забывал... Трамвайные пути, мороз и... почки на ветке
дерева...
- Хорошо, что помнишь, - промолвил он со вздохом. - Значит, жива душа...
Жаль, как всегда мало времени, и поговорить некогда... Насадный, ты искал
Звездную Рану - свой забытый сад, где побывал однажды. Искал плоды с Древа
Жизни, а нашел алмазы. Неужели это труд твоей жизни? Ведь этого так мало,
чтобы почувствовать себя счастливым.
- Мало, - согласился академик, - но и жизнь еще не кончилась.
- Да, по счастливой случайности, - улыбнулся Страга, верно, имея в виду
разбившийся под Красноярском грузовой транспорт. - Я прошу тебя, Насадный,
забудь о своем открытии, оставь потомкам то, что принадлежит им по праву
времени. Не наступай на руку будущим поколениям. Помнишь, как у тебя отняли
валенки? Они были земноводными летариями, им простительно безумство, злая
воля и беспощадность. Ты тогда не знал об этом, бежал за ними, просил
вернуть... И плакал, как этот мальчик, выпустивший шар. Пока не поморозил
ноги... Помнишь? Что же ты теперь сам отнимаешь чужое? У детей, которые
даже еще не родились?.. Ты несколько забежал вперед. Балганские алмазы -
достояние другой эпохи. Ты же не последний живешь на земле. И не в
последний раз. Неужели ты не почувствовал, как противится природа?
- Я считал, если силой ума своего мы можем взять что-то у природы - это
достояние нашей эпохи, - изложил академик им самим когда-то выработанную
формулу. - Я не ощутил ее противления...
- В том-то и беда, что не ощутил, - прервал его Страга, - и нашел способ
добычи этих алмазов...
- Нашел, - не без гордости проговорил он.
Нортон Андрэ
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Орловский Гай Юлий
Суворов Виктор
Акунин Борис