Чтение 29–й страницы книги ~Гран-при для убийцы~

— Нет, конечно. Нельзя говорить плохо за спиной человека, но он был не очень порядочным сотрудником. Мы все, конечно, не ангелы и у всех есть семьи, но Ильяс мог обмануть своих товарищей, а это очень некрасиво. Он, например, просил нас принять груз из Москвы, пропустив его без досмотра. Клялся, что там вещи для его фирмы. А потом мы узнали, что уже вечером он привез ящики, чтобы оформить их в Германию.

— Куда? — охрипшим голосом спросил Касумов.

— В Германию. Оставил у нас три ящика. И ночью приехал, чтобы их вскрыть. Мне потом ребята рассказывали. Разве можно делать такие вещи? Ему люди груз доверили, а он его сначала оформляет, а потом приезжает, чтобы вскрыть.

Так порядочные люди не поступают. Наши все его не очень любили, и он это, видимо, чувствовал. Вообще-то он все равно должен был уйти. Он ведь устроился на работу в таможню еще в девяносто третьем, когда у власти был Народный фронт.

Он был их человеком, а у нас такие долго не задерживались.

— Что с ящиками? — поднялся Касумов. — Где они?

— Оформлены для отправки в Германию у нас на таможне, — удивился Гулиев, — лежат на нашем складе, если, конечно, еще не улетели в Германию.

— Что там было?

— Откуда я знаю? — удивленно спросил Гулиев, тоже поднимаясь.

— Быстрее за мной! — крикнул Касумов, выбегая из кабинета. — Нам нужно вскрыть ящики.

Гулиев бросился следом.

— Машину, — кричал Касумов, делая знаки своим сотрудникам.

Подъехав к грузовому терминалу, они ворвались на склад, где работали несколько человек.

— Они еще здесь! — радостно крикнул Гулиев, показав на стоявшие в стороне три больших ящика.

Ему передалось волнение Касумова. Он подозвал двух рабочих и распорядился, чтобы они вскрыли ящики. Рабочие стали сбивать металлические ленты. Один из ящиков был немного поврежден, и Касумов, приказав отнести его в сторону, начал снимать крышку. Рабочие и несколько таможенников в это время вскрывали крышки других ящиков. Касумов наклонился, разгреб руками вату, нащупал коробки, достал одну из них. Это была коробка с обычным детским питанием. Он достал еще одну коробку. Это были ванильные сухари. Третья коробка была с галетами. Он просунул руку дальше, пытаясь обнаружить, что может быть глубже, лихорадочно вынимая все, что лежало в ящике. Товары были разнообразными, словно кто-то специально свалил все, что можно было закупить в магазинах. В магазинах? Касумов достал одну пачку и, перевернув, обнаружил, что это бакинское печенье. На обертке даже стояла дата… Или террорист вылетел в Москву, чтобы купить бакинское печенье, а потом, запаковав его в ящик, приготовить для отправки в Германию и даже не попытаться увезти его с собой?

Бакинское печенье… Дата… Он вдруг бросил пачку в сторону и закричал:

— Уходите! Уходите все! Уходите!

В этот момент один из рабочих наконец оторвал крышку ящика и улыбнулся, довольный своей работой. И тогда прогремел взрыв. Касумов, инстинктивно готовый к подобному, не устоял на ногах, сгруппировавшись, он отлетел в сторону, больно ударившись о другие ящики. Двое рабочих, стоявших рядом с ящиком, были разорваны на месте, несколько таможенников, в том числе и Гулиев, тяжело ранены. Гулиев лежал на полу с разорванными внутренностями и тяжело дышал, словно решая для себя дилемму: остаться в живых или умереть. Весь перепачканный кровью и грязью, к нему медленно подошел Касумов.

— Вот видишь, что получилось, — сказал через силу Гулиев, — не нужно трогать… чужие вещи. — Он закрыл глаза, собираясь с силами. — Я как будто чувствовал… что от разговора с тобой у нас ничего хорошего не выйдет. И вот видишь… А нас еще всех жуликами считают…

— Врача! — закричал Касумов. — Быстрее врача…

Рядом стонали другие раненые.

Алеппо. 7 апреля 1997 года

В этот день ему исполнилось тридцать восемь лет. Последние годы он всегда отмечал свое рождение где-то в других местах, в других странах, на других континентах. И каждый такой день рождения, отмечаемый вдалеке от родного дома, оставлял в душе сознание некой незавершенности, словно он сам лишал себя радости общения с родными.

Прилетев вчера в Алеппо, он довольно быстро разместился в гостинице.

Сытно поужинав, оделся и вышел, чтобы увидеть город, в котором никогда не бывал и история которого всегда волновала его воображение. Да, Дронго знал величественную историю этого города, ставшего одним из символов Ближнего Востока, символом перемен и бурь, так обильно проносившихся над этой землей.

Город насчитывал не менее четырех тысяч лет. Тогда он был величественной столицей государства Ямхад и назывался Халпа. Через триста лет государство было завоевано хеттами, которые владели городом с некоторым перерывом около пятисот лет, затем городу удалось завоевать независимость и даже создать небольшое халебское царство. Но вскоре город вошел в империю Ахеменидов, затем Селевкидов, пока наконец в середине первого века он не был завоеван легионерами Рима и наречен новым именем. Отныне город назывался Беройя, и больше семисот лет им владели римляне и византийцы. Только в середине седьмого века он был отвоеван арабами, которые провели в городе еще около шестисот лет.

Затем его захватывали монголы и мамелюки, пока наконец в начале шестнадцатого века он не был включен в состав Османской империи. В начале двадцатого века, после окончания первой мировой войны в городе на четверть века воцарились французы и только с середины двадцатого века арабы наконец отвоевали право на независимость и самостоятельное управление городом. Поистине в мире не так много городов, имеющих столь славную четырехтысячелетнюю историю. И хотя на европейских картах город упрямо именовался Алеппо, арабы вернули городу его истинное название Халеб.

В этом городе причудливо соседствовали древние хеттские сооружения и античные постройки, мусульманские мечети и византийские соборы, современные европейские дома и турецкие лавки, арабские кварталы, в которых, казалось, ничего не менялось несколько сот лет. Это был один из тех городов мира, которые с полным правом могли считать историю своего развития историей всего человечества.

Дронго не бывал раньше в Алеппо и поэтому с удовольствием разглядывал величественные сооружения. Особенно поражала расположенная на горе цитадель двенадцатого века, в которой укрывался правитель Халеба Нур-ад-дин, впервые рискнувший бросить вызов крестоносцам, он передал бразды правления своему преемнику Салах-ад-дину, который стал подлинным кошмаром для государства крестоносцев, отвоевав у них Иерусалим и вытеснив их из Антиохийского княжества.

Мечеть Омейядов, строительство которой началось еще в восьмом веке и было завершено лишь в тринадцатом, привлекала внимание не только необычной архитектурой, но и внутренними постройками, расположенными во дворе.

Дронго любил бродить по улицам незнакомых городов. Алеппо был не просто изумительно красивым. В нем чувствовалась та энергетика пластов, которая может быть только в очень старом городе, где энергетические поля, казалось, утрамбованы собственной историей, зачастую кровавой и беспощадной, но всегда интересной и яркой.

В гостиницу он вернулся в полночь. Он подумал о том, что день его рождения наступает в прекрасном городе. Проснувшись на следующее утро, он поздравил себя с днем рождения, легко, как обычно, позавтракал и вышел из гостиницы. Он знал, что свидание состоится в десять часов утра у здания мечети-медресе, где всегда было много людей, в том числе и студентов, желавших обучаться исламским канонам.

Он не знал, как его найдет агент МОССАД, но понимал, что без помощи любое его продвижение по Сирии будет не просто потраченным временем, но и опасным занятием, которое могло закончиться для него еще печальнее, чем в Тегеране. В десять часов он прогуливался возле медресе, ожидая, когда к нему наконец подойдет нужный человек. Прошло десять минут, двадцать, тридцать, никого не было. Дронго нервничал, оглядывался, пытаясь понять, что происходит, но к нему явно никто не спешил. В одиннадцать, прождав целый час, он вернулся в гостиницу, поднялся в номер и обнаружил лежавший на столе автобусный билет в Дамаск. Ему не нужно было ничего объяснять. Он все понял без слов. Конечно, деятельность любого секретного агента МОССАД в Сирии была не просто засекреченной. При любой неосторожности агент рисковал нарваться не просто на крупные неприятности. Ему не будет пощады. А если агент был еще и мусульманином, то его ждала мучительная смерть. Очевидно, именно из-за этого никто не встретился с Дронго в Халебе, и лишь билет на столе указывал на дальнейший его маршрут.

Он довольно быстро собрал свою сумку, сложил вещи и вышел из гостиницы, направляясь к автобусной станции, которая была в двух кварталах от его места жительства. Это он выяснил еще вчера во время прогулки. До Дамаска было около пяти часов езды, и он с удовольствием заметил, как небо над ним потемнело.

Поездка в сухую безветренную погоду на автобусе в Сирии — подобный подарок ко дню рождения может вывести из равновесия кого угодно. Когда он подошел к станции, уже слышались первые раскаты грома.

Потом был долгий и мучительный переезд из Алеппо в Дамаск. Небольшая остановка в Хомсе, расположенном так близко к ливанской границе, что в городе было достаточно много вооруженных солдат, и это сразу бросалось в глаза.

Наконец к пяти часам вечера измученные пассажиры прибыли в Дамаск, и Дронго, взяв такси, поехал в «Шератон», где он должен был остановиться. Ему были даны именно эти два ориентира: мечеть в Алеппо и отель в Дамаске для встречи с представителями МОССАД. Было несколько непривычно находиться в подобной роли, словно он сам был сотрудником израильской разведки. Но найти в одиночку Ахмеда Мурсала было невозможно. А у агентов МОССАД вряд ли могла быть такая свобода передвижений по Ирану и Сирии, какая была у самого Дронго.

Американская гостиница была выстроена в восточном стиле, немного напоминая раскрытую книгу, на берегу озера. В самом отеле насчитывалось двести восемьдесят шесть искусно отделанных номеров, в которых жили гости столицы Сирии. Для особо богатых существовал и «Шератон тауэр», в котором было восемьдесят шесть номеров «люкс». Дронго выбрал себе номер «люкс» в башне. Он с удовольствием принял горячий душ и почувствовал себя значительно лучше. Ему всегда нравилась восточная кухня, и он с удовольствием заказал себе в номер обильный обед, состоящий из одного первого, двух вторых, четырех салатов и бутылки ливанского вина.

И только утолив голод и почувствовав привычную тяжесть в желудке, он разделся и подошел к зеркалу. Когда-то, много лет назад, он мог драться даже с великим Миурой, пытаясь защитить свою жизнь. Тогда он, конечно, ему проиграл, чудом избежав смерти, но сам факт поединка много значил. В тридцать восемь лет он вряд ли сумел бы продержаться против Миуры даже одну минуту. Он сильно располнел, полысел, под глазами появились мешки, вырос второй подбородок. Он менее всего был похож на супермена, каким никогда себя не считал.

Долгие путешествия, лучшие рестораны мира, в которых он обедал, частые гастрономические излишества, не очень здоровый образ жизни, перегрузки — все это отрицательно сказывалось на его здоровье. Он долго стоял абсолютно голый, глядя на себя в зеркало. Привыкший к беспощадному анализу, он не отводил глаз от своего тела, еще молодого, сильного, но уже потерявшего былую привлекательность. Он смотрел на свой живот, на свои плечи, на руки, на ноги, и ему не нравилось то, что он там видел. "Отец прав, — со вздохом подумал Дронго.

— Кажется, я навсегда так и останусь закоренелым холостяком. Придуманным героям обычно бывало легче. Джеймс Бонд с удовольствием менял женщин, Шерлок Холмс был немного наркоманом и не выносил женщин, впрочем, как и Эркюль Пуаро. Правда, комиссар Мегрэ был женат, но у него не было детей. Да и собственная жена не вмешивалась в его расследования. И никто никогда не комплексовал, словно эта часть жизни их совсем не волновала. Может, я становлюсь циником? Или просто постарел?"

В дверь постучали. Он накинул халат и пошел открывать. На пороге стоял улыбающийся молодой человек в форме сотрудника отеля.

— Можно у вас убрать? — по-английски спросил он. — Вы просили зайти через час.

— Да, — кивнул Дронго, проходя в ванную комнату. Он почистил зубы и вышел как раз в тот момент, когда за пришедшим убирать молодым человеком захлопнулась дверь. Дронго с интересом посмотрел на стол. Там лежал конверт.

«Кажется, я начинаю понимать, почему МОССАД считается лучшей разведкой в мире, — улыбнувшись, подумал Дронго, — нужно отдать им должное, они сработали достаточно оперативно».

Он вскрыл конверт и прочитал всего несколько строк, написанных строгим, изящным, очевидно, женским почерком. «Почему женским? — подсознательно подумал он, вчитываясь в записку. — Женским. Наверное, молодого человека попросила передать записку именно молодая женщина. Все правильно. Портье должен решить, что это обычная дешевая интрижка. И, конечно, он получил деньги, чтобы никому и ничего не рассказывать. Но он с удовольствием расскажет всем об очередных выкрутасах заезжих гостей в их отеле».

В записке было всего несколько фраз явно невинного характера. Какая-то женщина назначала ему свидание в семь часов вечера в холле отеля. Не может быть, чтобы она назначила свидание именно в холле. Это противоречило всем правилам безопасности. Тогда в чем дело? Почему она так написала? Он поднял конверт и увидел помещенную на нем фотографию мавзолея Садах-ад-дина. Он улыбнулся. Теперь он точно знал, где именно состоится встреча. Записка была для молодого дуралея, если он вдруг решит вскрыть конверт. А сам конверт и указанное время — для Дронго, который должен поторопиться.

«Если они так хорошо работают, зачем им услуги такого эксперта, как я», — с некоторой ревностью подумал Дронго, взглянув на часы.

В семь часов вечера он уже спешил к мавзолею, находившемуся рядом с Национальной библиотекой Сирии, называемой Медресе Захирия, и с Арабской академией, которая, в свою очередь, называлась Медресе Адилия.

На этот раз он увидел молодую женщину еще издали. Она сразу подошла к нему, кивнув как своему знакомому.

— Здравствуйте, — сказала она, — я рада, что вы все поняли.

— Вы довольно быстро меня находите, — заметил Дронго. — Неужели так же быстро вы нашли и Мула?

Женщина была одета в голубое платье. На голове был голубой платок. Лицо несколько вытянутое, удлиненное, нижняя челюсть несколько массивна. Но глаза красивые, миндалевидной формы. Она была довольно высокого роста.

— Как вас зовут? — тихо спросил Дронго.

— Алиса Линхарт.

— Вы немка?

— Нет, я гражданка Канады.

— Почему это ваши люди так часто бывают гражданами Канады? — еще тише спросил Дронго. Она вскинула на него удивленные глаза.

— Я действительно из Канады. Живу в Монреале и прилетела в Сирию несколько дней назад.

— Ага. А я прилетел из Ирана. Она посмотрела на его чисто выбритое лицо, костюм с галстуком и улыбнулась.

— Вы меня пригласите куда-нибудь? — спросила она. — Здесь еще хранят традиции французских кафе.

— Идемте. Только учтите, я не очень люблю кофе.

— Вам не говорили, что вы не очень учтивы?

— Наверное, — согласился он, — просто я действительно не люблю кофе.

— Никогда не работала с русскими агентами, — усмехнулась Алиса, когда он взял ее под руку.

— Я такой же русский агент, как сотрудник МОССАД, — строго сказал он, чуть сжимая ей локоть. — Разве вам не говорили, что я международный эксперт?

— Вы думаете, я могу поверить, что вы независимый эксперт?

— Я сам иногда в это не верю, — кивнул Дронго. — Кажется, на углу той площади я вижу кафе. Пока мы дойдем до этого места, вы должны мне сообщить все самое важное.

— Мул прилетел в Сирию. Он ни с кем не контактирует, очень осторожен.

И, судя по всему, привез очень важный груз в ящиках. Его переправили сюда из Алеппо. Это нам удалось выяснить. Видимо, он собирается переправить его в Бейрут. Больше мы ничего не знаем.

— Сейчас он в Дамаске?

— Да. Но мы не знаем, где он находится.

— А какой груз?

— Мы ничего не можем узнать. Рассчитываем, что это сможете сделать вы.