могу слышать, когда меня здесь нет?
конечно, проигнорирован, и пошел прямо к двери. Когда он вошел в кабинет
Дирка, его поразил полумрак в комнате. Штора была опущена, Дирк сидел в
своем кресле. Странная конструкция из мотоциклетной фары, прикрепленная к
краю стола и заменявшая настольную лампу, создавала причудливую игру света
и теней на лице Дирка. Свет слабой лампочки был направлен на метроном,
маятник которого с негромким тиканьем мерно качался взад и вперед. К
острию маятника была привязана серебряная чайная ложка.
уже наполовину спишь...
перед домом. Из нее вышел мрачного вида человек и, подойдя к одному из
констеблей, дежуривших на улице, предъявил ему свое удостоверение.
представился он. - Здесь квартира Мак-Даффа?
лестницу, которая вела на верхний этаж. Мейсон быстро шмыгнул в дверь и
так же быстро вернулся.
Уберите ее.
настоящее время можно только перелезть через нее, что все и делают. Мне
очень жаль, сэр.
него был целый набор: от очень мрачных и угрюмых, как туча, до разной
степени мрачно-скептических и мрачно-усталых или же снисходительно
мрачноватых, которыми он обычно оделял, как гостинцами, своих детей в их
дни рождения.
Озабоченно подтянув повыше штанины и подобрав полы плаща, он с видом
мрачной досады решил все же преодолеть препятствие и подняться в квартиру
Мак-Даффа.
- Сержант Джилкс, - представился он. У него был порядком утомленный вид.
меня не очень-то ставят в известность.
криминальная полиция, так и жди, что просидишь весь день за рулем. А я
единственный, кто его видел. Остановил его вчера ночью на шоссе. Мы как
раз возвращались с пожара в коттедже Уэя. Все сгорело дотла.
убийства до перевозки какой-то лошади, попавшей в чужую ванную комнату.
Лучше не спрашивай, коллега. У вас тоже такие гробы? - спросил он,
указывая на свою полицейскую машину. - Эта доводит меня до бешенства. В
ней замерзаешь, даже когда печка включена на полную катушку. А радио то
работает, то нет, как ему, черт побери, захочется.
19
духа.
его самочувствия, ибо многим и без того он казался странным. Однако
знавших его было мало - раз-два и обчелся. Возможно, его мать, но между
нею и сыном существовало некое состояние холодной войны, и в последние
недели они и вовсе не разговаривали друг с другом.
ведомстве. Но если не считать встречи на похоронах отца, Майкл не видел
его со времен событий на Фолклендских островах, откуда Питер вернулся,
увенчанный боевой славой и чинами, а также преисполненный снисходительного
презрения к младшему брату.
руки матери, а Майклу послал по сему случаю рождественскую открытку.
Высшей целью и радостью в его жизни оставались окопная грязь и стрельба из
пулемета, даже если она длилась всего минуту. Он сразу же дал всем понять,
что английская пресса и книгоиздательское дело в их нынешнем предкризисном
состоянии не заслуживают ни его трудов, ни внимания, ибо пока еще не
окончательно перешли в руки австралийских магнатов.
холодного вечера и кошмаров, мучивших его всю ночь. Даже утром они не
давали ему покоя отголосками воспоминаний.
вины и еще чего-то необъяснимого, связанного с огромным количеством черной
жирной грязи. Ночь со своей поразительной магической силой высвечивать
невидимое превратила эту грязь в одиночество и длинную череду сновидений,
где "слизких тварей миллион" [здесь и далее цитаты из поэмы С.Т.Кольриджа
"Сказание о Старом Мореходе"] полз из вязкой глубины мертвых вод. Этого он
не в силах был вынести и каждый раз просыпался с криком, в холодном поту.
утраты, а более всего страшной печали и желания исправить содеянное,
казалось близким и созвучным его состоянию.
знакомым и все еще оставался после ночных кошмаров в закоулках его памяти,
пока он готовил себе поздний завтрак, разрезал грейпфрут и заваривал
китайский чай. Глаза его в это время привычно рассеянно скользили по
странице, посвященной искусству, в газете "Дейли телеграф".
руке, порезанной осколками стекла.
теряется и не знает, что делать дальше.
вспомнить все, что произошло вчера вечером. Он все сделал правильно, все,
как нужно. Но это ничего не решило. Самое главное еще впереди.
голове, - ход его мыслей был подобен морским приливам и отливам.
что впереди масса дел, которые предстоит сделать.
или еще где-либо будет тоскливо тянуться и окажется напрасно потерянным.
джин с тоником, перекинется парой слов с кем-нибудь из знакомых, а потом
не спеша просмотрит литературное приложение к газете "Таймс", журналы
"Опера" и "Нью-Йоркер" или же другие печатные издания, оказавшиеся под
рукой. Только теперь он будет знать, что раньше проделывал все это с
настоящим интересом и удовольствием.
ленчем, и тогда, возможно, он останется в клубе, съест чуть поджаренную
рыбу с картофелем и петрушкой и сколько угодно трюфелей, закажет пару
стаканчиков белого сухого вина и кофе. А потом останется лишь ждать, что
принесет ему вторая половина дня.
заведенному распорядку. Он сжал пораненную руку, проверяя ее, налил себе
еще чаю, равнодушно взглянул на большой кухонный нож, который зачем-то
оставил лежать на столе рядом с хрупким фарфоровым чайником, и на минуту
призадумался. А подумав, решил подняться наверх.
все казалось стилизацией под старину, которой столь модно увлекаться во
все времена. Хотя хрусталь, бронза и фарфор были подлинными, тем не менее
они казались бутафорией, словно их никогда не согревало тепло домашнего
уюта.
стерильной чистоты и порядка, но и здесь разбросанные книги и бумаги,
лежавший на всем тонкий слой пыли говорили о заброшенности и забвении.
Теперь он неделями не заглядывал сюда, да и прислуге строго-настрого
запретил заходить. Бедняга более не работал за своим письменным столом. По
крайней мере с тех пор, как вышел последний номер журнала "Постижение",
его последний номер - тот, за который он еще отвечал.
виды проигрывателю. На нем оказалась пластинка с записью концерта
Вивальди. Майкл, включив проигрыватель, сел.
великому своему удивлению, понял, что уже что-то делает, а именно -
слушает музыку.
с ним случилось впервые. Он был не против музыки, казавшейся не более чем
приятным звуком, и даже считал ее отличным фоном для легкого обмена
мнениями о концертах в текущем сезоне. Но ему никогда не приходило в
голову, что музыку можно слушать.
гармоничное целое, не имеющее ничего общего со старой четырнадцатилетней
давности граммофонной иглой и пыльной пластинкой. Но вместе с этим
откровением пришло и разочарование, смутившее его еще больше. Музыка,
которую он слышал, вызывала странную неудовлетворенность. Он почувствовал,