у подножия холма ниже хижины. В небе появился небольшой просвет, сквозь
который блеснуло солнце. Солнечные лучи осветили почти сплошную стену дождя,
и через горы перекинулась радуга. Затем просвет затянуло; опыт яхтсмена
Подсказал Тренту, что сейчас дождь станет косым из-за ветра.
он прикинул силу дождя: старика качнет порывом ветра, и в этот момент он
сможет выбить пистолет у него из рук, оказав ему этим любезность. Но он
слишком устал, чтобы заботиться об этом. Налетел порыв ветра и, хлестнув по
щекам Марианны, вывел ее из шока. Она приставила ружье к животу деда.
она, как непослушный ребенок.
пистолет и повернулся к хижине. Он шел, покорно опустив плечи. Все так
знакомо! Трент хотел было крикнуть что-то ему вслед, но оказалось, что
сейчас он способен лишь на воспоминания. Воспоминания о своем отце, об отце
того времени, когда он был секретарем жокей-клуба государств Персидского
залива. Тренту исполнилось тогда двенадцать. Матери стало плохо, и, насмерть
перепуганный, он поехал на велосипеде в офис отца, располагавшийся в
конюшнях. Войдя без стука, он увидел, что отец отрешенно сидит за столом.
Трента навсегда поразила пустота в его глазах - пустота, сменившаяся
мольбой. Тренту хотелось рвануться к нему, броситься в его объятия, крепко
прижаться, поцеловать, сказать, как сильно он его любит. Хотелось
расплакаться, но слез не было. Ноги тоже не двигались. Он как вкопанный
застыл, над головой хлопали лопасти большого вентилятора. Они стояли совсем
рядом. В руке отца был револьвер...
как маятник больших напольных часов в доме дяди. Почетного дяди. Полковника
Смита, награжденного орденом "За боевые заслуги", орденом Британской
империи. Военным крестом. Дяди, который вышел в отставку и работал в
каком-то секретном учреждении на Кезн-стрит. К тому времени, когда они
сблизились с полковником Смитом, Трент прочел достаточно книг о шпионах,
чтобы идентифицировать Кезн-стрит с военной разведкой.
скорчившись, обхватив колени руками. Он до сих пор помнил запах соломы,
свежего навоза и взмыленных лошадей. Он не плакал, он просто боялся того,
что может сотворить отец.
будет он, сын, потому что ничего не сделал и не сказал. Он ведь хотел
что-нибудь предпринять, хотел обнять его, покаяться. Но у него не было слов.
Как можно принять то, что отец хотел бросить их с матерью! Значит, их любви
ему недостаточно?! И это ощущение собственной малоценности делало расстояние
от двери до стола отца слишком огромным, чтобы его преодолеть, потому что
сначала следовало преодолеть в себе мысль, что отец хотел его бросить. Он
услышал выстрел.
слезы. Он хотел было обнять ее, утешить и снова вспомнил свой собственный
страх.
вот-вот развалится на части. Он заставил себя отползти в сторону, в угол,
облокотиться на стену, чтобы не шататься. Даже сейчас он не мог вспомнить,
кто нашел его и как, но помнил возвращение в Лондон. В аэропорту Бахрейна он
заложил руки за спину, когда мать" хотела дать ему с собой игрушечного
львенка, потому что понимал: согретый его теплом, он может потерять контроль
над собой и расплакаться. Он не позволил матери поцеловать себя. Он боялся
жалости стюардессы и того, что она начнет его утешать. Управляющий
полковника Смита отвез его в "Хитроу". В доме полковника он чувствовал себя
в безопасности - там он был гарантирован от проявления чувств, которые могли
бы нарушить его спокойствие.
легенды. Как будто для Трента последний год в Ирландии, полный постоянного
страха, был важнее этого краткого мига в офисе отца...
Трент слишком устал даже для того, чтобы стряхивать воду с ресниц.
найти Хосе. - Развяжи ему ноги. Ружье оставь мне. - Он не стал объяснять ей,
что ружье, из которого она целилась в деда, не заряжено. - Оно тебе не
понадобится. Он - профессионал.
плохое и хорошее. Когда приходит опыт, границы стираются, и осуждать
становится все труднее.
походкой, спотыкаясь на каменистой тропинке. Марианна шла сзади на
безопасном расстоянии. На плече, как бейсбольную биту, она несла тяжелую
палку. Одно лишнее движение - и она обрушит ее на голову Хосе. Он обошел
тела своих товарищей, оглянулся в сторону озера и у самой воды увидел труп
Эла.
симпатизировали друг другу. Оба только что рисковали жизнью, но теперь
адреналин отхлынул из крови, и наступило знакомое им состояние полного
физического расслабления.
Марианне.
стороны, именно страх за него заставлял ее сидеть здесь.
когда кто-то смотрит. - Он намекал на то, что юных девушек с нежными
чувствами следует оберегать от сцен насилия, и она намеренно повернулась в
сторону трупов. - Не уходи далеко. - попросил Трент. - Вдруг понадобишься.
села под деревом, облокотившись о ствол так, чтобы наблюдать за ними, и
положила дубинку на колени.
отрывисто, немного иначе, чем колумбийские головорезы Марио, которых Трент
принял с борта моторной яхты и перевез на берег. Еще одна часть головоломки
встала на свое место. Мигелито, хвастаясь, вел Трента в правильном
направлении.
было очевидно и неважно.
- Я все понял, глядя на то, как эти шли по поляне.
- сказал Хосе.
посмотрел на Марианну. - У тебя есть дочь?
другому - два...
проиграла. Возможно, Трент добавит его к остальным - это дело Трента.
Латиноамериканец ничего не мог изменить, важно было сохранять чувство
собственного достоинства.
он провел детство, это тоже было важным, как и для латиноамериканцев и
народов Индокитая. Если тебе суждено умереть - умри, но как мужчина. Многие
американцы, даже близкие Тренту, не понимали этого, что часто приводило их к
ошибкам в странах "третьего мира". Трент как-то попытался объяснить
специфику одному майору спецназа: рассказал о крестьянине-мексиканце.
земли. Крестьянин знал, что его убьют, ему нечем было защищаться. Все, что
он мог сделать, это выпрямиться и плюнуть в глаза главарю. И без страха
смотреть ему в глаза... "Чертов романтик", - прокомментировал тогда майор.
люди, которые говорят: "Проголосуй за меня, и я стану важнее тебя"".
капли дождя ударили Тренту в лицо. Хосе дрожал от холода, ему хотелось
укрыться под навесом, но здесь у латиноамериканца не было покровителя. Трент
никуда не спешил.
были и спички. Он снял с Хосе шляпу, стряхнул с нее воду, затем прикурил и
сунул сигарету ему в рот. Они молча курили, наслаждаясь покоем. Потом Трент
спросил:
закашлялся.