оставшихся футлярчика и распределить их по карманам. Желтый, пестрый и
золотистый можно засунуть подальше и поглубже, а белый амнезийный - так,
чтоб находился под руками. На случай нежеланных встреч? С такими мыслями я
подступил к халату, ощупал его и похолодел. Коробки не было! Только жалобно
звякнули запасные ключи. Я содрал оба халата с гвоздя, встряхнул их, затем с
лихорадочной поспешностью проверил карманы. Пусто! Если не считать ключей?
И, разумеется, никаких следов на земле и в обозримом пространстве. Если что
и было, то я затоптал в процессе складирования дров, а если б не затоптал,
так все равно не разобрался бы - я ведь крысолов, а не следопыт Соколиный
Глаз. Мои сильные стороны - логика плюс интуиция. И если пустить их в дело?
Шорох, раздавшийся за спиной, заставил меня отвлечься от горестных
размышлений. Я резко обернулся и встретился взглядом с коренастым мужчиной
лет сорока, который небрежно опирался на поленницу. С ним были еще двое:
высокий черноволосый парень в кепке и стриженный наголо тип, лениво
ковырявший под ногтями ножиком. Лица их, а также ножик и торжествующие
ухмылки ничего хорошего не предвещали. На дворе смеркалось, однако ножик был
ясно виден - длинное, слегка изогнутое лезвие на костяной рукояти с
латунными кольцами. Еще я отметил, что вся эта троица - не из местных, что
высокий похож на жлоба, описанного Петровичем, и что в коренастом -
вероятно, их вожаке - ощущается некая странность. Это касалось его
физиономии: обычный рот, нормальный нос, скулы, брови, подбородок - все
вроде бы на месте и выглядит пристойным, но вот в комплексе впечатление
мерзкое. Я не успел понять из-за чего: слова Мартьянова ?рожей не вышел?
чакры подкачивал?? вдруг промелькнули в голове, а вслед за ними всплыли и
другие: ?не верю? чего бы ему не накачали в чакры, наружу вылезет одно
дерьмо?.
коренастый. - Как тебя? Олаф Волосатый Член? Так что же нам с тобою делать,
фраерина? Грабки переломать? Или со шнифтов начнем? А может, цырлы
подпалим? ?Подпалят и переломают, - понял я. - Это не остроносый с его
протоколами и разговорами; тут если и состоится разговор, то самый
задушевный - в смысле изъятия души из тела?. Следующая мысль была о Дарье:
еще не решив, бояться ли мне самому, я уже страшился за нее. Страшился?
Слабо сказано! Я просто дрожал от ужаса и ненависти! А еще проклинал свою
глупость. Вот так крысолов, перхоть неумытая, колобок хренов! От дедки ушел,
от бабки ушел и в капкан попался! И кому? Не медведю, не волку, не
лисичке-сестричке, а бритоголовым гаммикам! У которых два уха, а между ними
- пустота, вакуум в минус пятой степени! Но все же они меня переиграли, и
эта мысль, видимо, отразилась на моем лице.
козлик: найдешь и отдашь добром, будут бабки, а не отдашь? - Не отдашь,
Танцор кивнет, и я из тебя подтяжки нарежу, - уточнил стриженый. Он шагнул
ко мне, обогнув поленницу и стоявшего рядом с ней главаря, крепко взял за
локоть и что-то сделал с ножом - что-то такое за моей спиной, чего я не мог
увидеть, а лишь ощутить. Кончик стального лезвия кольнул меня под левую
лопатку, словно напоминая, что до сердца осталось сантиметров восемь:
исчезни эта дистанция - и все, конец. Или сначала все-таки нарежут подтяжек?
- Что молчишь? - поинтересовался коренастый Танцор.
и молчу. Ничего не находил, и отдавать мне нечего? Я ведь думал, тот звонок
- розыгрыш? Шутка! Кто-то из приятелей развлекается. Талдычит по фене, и все
такое? Словом, для смеха.
- не ровен час! - выйдет из дому, то тут я запою соловьем. Или ввяжусь в
безнадежную драку. Силой меня бог не обидел, и с одним - может, с двумя - я
бы справился, но трое это уже перебор. Явный перебор! Учили меня многому,
учили, но вот убивать и калечить я был не мастер.
приятели развлекаются? Значит, не искал? А, случаем, ничего не нашел? Вот
такого? - В его пальцах вдруг появился крохотный алый цилиндрик. - Таких вот
штучек не видел, прибираясь в своей хибаре? Только другого цвета?
Так что ж? - Он переглянулся с приятелями. - Разве это нам помеха? Если мы
тоже решим поразвлечься?
глазками, перекатывая между ладоней маленький красный футляр. Тот, которого
недоставало в пенале. Тот, который Серж таскал с собой? Если б я мог до него
добраться!..
подбросил футлярчик в воздух. - Были у него разные штучки-дрючки, были?
Только не всякую стоит глядеть. Одни - так, для мебели, другие - для
приварка, а на иные глянешь, и враз копыта отбросишь. Вот эта - для чего?
Сердце у меня подпрыгнуло - он снова показывал мне алый цилиндрик, стиснув
его между большим и указательным пальцами. Выходит, взять-то взяли, а
посмотреть - боятся! Думают, не зря Сергей его с собой носил? Не зря! Вот
только для чего - чтоб самому полюбоваться или гостям незваным предложить?
Шансы были пятьдесят на пятьдесят, но привередничать не приходилось. -
Первый раз вижу такую штуку, - пробормотал я, прищурившись, будто
рассматривал футлярчик. - Там пленка? А цвет почему красный? Патроны для
пленки обычно серые или черные.
коренастый протянул футляр черноволосому. - Сделаем так: ты, Антоша, сзади
встань и держи его на перышке, а Конг пусть штучку ему преподнесет. И
поглядим, чего случится. Может, просветление в мозгах, а может, полный облом
по части крыши? Поглядим! - Он сплюнул и задумчиво поскреб подбородок. -
Конг, слышь-ка! Ты зенки-то прижмурь? и не коси, не муську за титьки
щупаешь? Черноволосый оскалился:
взволнуется, так мы его успокоим, - негромко пообещал коренастый, вытягивая
из кармана пистолет. Если глаза меня не обманули, то это был видавший
виды ?Макаров? с вороненым кургузым стволом. - Замри так, чтоб я его башку
видел! - распорядился Танцор, кивая черноволосому. - Я взволнованных не
люблю? страсть не люблю? я сам взволнованный? что не по мне - враз дырка под
прической!
крышку с футлярчика. Мы были с ним одного роста, и его физиономия маячила
прямо передо мной в сером свете надвигавшихся сумерек темным ликом
вурдалака. За спиной я чувствовал лезвие ножа, по-прежнему упиравшегося под
лопатку, и слышал сопение стриженого; его пальцы сомкнулись на моем
предплечье, дыхание обдавало шею. Танцор стоял в пяти шагах - видимо, зная,
что на таком расстоянии крошечный гипноглиф не разглядишь; рукоять пистолета
стиснута в правой руке, а рука согнута в локте и кисть прижата к плечу, так
что дуло глядит вверх. Классическая поза из голливудских боевиков? Из них
он, наверно, и подцепил ее. Но позы позами, а я печенкой чувствовал, что он
не промахнется. - Ну, начнем экскремент, - хрипло выдохнул Танцор и облизал
губы. - А ты, веник, гляди, глазки не закрывай? Закроешь, веки вырежу и в
пасть запихну. На широкой ладони черноволосого Конга алел игрушечный, с
ноготь, тюльпан. Нет, не тюльпан! Маленький костер с багровыми скачущими
языками, напоминавшими цветочные лепестки! Он разгорался все сильней и
сильней, заслоняя поленницу дров, фигуру Танцора в коричневой кожаной
куртке, бурые стволы сосен, разлапистую ель, что виднелась за ними, небо и
розовые облака, подсвеченные садившимся солнцем.
ко мне жарким шершавым драконьим языком, и в моих висках грохнуло. Я больше
не был ни Дмитрием Хорошевым, ни математиком, ни крысоловом, ни вообще
лояльной и цивилизованной общественной единицей - я, несомненно, сделался
кем-то другим. Возможно, Конаном, варваром из Киммерии, который геройствовал
в Дарьиных книжках, или Гераклом эллинских легенд; возможно, другой
мифической личностью - из тех, которые носят львиные шкуры и пьют не квас,
не лимонад, а исключительно кровь чудовищ. Многоголосые ветры гневно
взревели за моей спиной, раздувая пожар вселенской ярости, в ушах зазвенели
литавры, жилы на шее напряглись, а пальцы стриженого, лежавшие на моем
предплечье, внезапно стали вялыми и слабыми, как у столетнего старца.
локтем назад, попав ему в солнечное сплетение. В следующие, стремительно
промелькнувшие секунды тело мое вдруг обрело отдельную от разума жизнь: я
словно наблюдал со стороны, как швыряю темноволосого Конга под ноги Танцору,
как тот валится навзничь, выронив пистолет, как мой каблук сокрушает чьи-то
ребра, как кто-то стонет - жалобно, чуть слышно, как на мои штанины брызжет
кровь, как я наклоняюсь, хватаю упавшее наземь полено и? Рядом с поленом,
втоптанный в землю, лежал гипноглиф, и только редкие алые искры просвечивали
сквозь покрывавшую его грязь. Бешенство мое еще не утихло, ярость не
насытилась, но я внезапно вспомнил, что самое важное - драгоценный амулет:
эта мысль пробилась в сознание берсерка и завладела мной. Я схватил
гипноглиф скрюченными пальцами, поднялся, сунул в карман и осмотрел поле
битвы. Стриженого мой удар отбросил к стене дома; он приложился к ней
затылком и теперь тихо дремал, не выпустив из кулака свой бесполезный ножик
и свесив голову на грудь. Танцор и черноволосый тоже были без сознания;
Конгу я, вероятно, свернул челюсть и раскровянил нос, а Танцор глухо стонал
в беспамятстве, прижимая ладонь к ребрам.
Танцору и услышал:
Глава 15
сруба. С нашей последней - и единственной - встречи он разительно