очередь. Все смотрели на него с уважением, будто это от смелости он стоял
под огнем не шелохнувшись, а не от глупости и неопытности.
странное радостное возбуждение - чувство, будто начались какие-то
неожиданные каникулы. Об экзамене можно было забыть надолго.
чувствовать почти во всех встречных людях злую разнузданность. Принялись
бить витрины, грабить магазины, избивать целой толпой кого-нибудь одного,
беззащитного, беспомощного. На каждом шагу стояли ораторы и говорили,
говорили пламенными лживыми голосами - говорили откровенную льстивую ложь,
спекулируя красивыми словами - ?народ?, ?Россия?, ?свобода??
дезертиры, уголовники, пьяные хулиганы.
говорили? Неужели революция - это только возможность безнаказанно грабить и
избивать тех, кто слабее тебя? И неужели каждый человек остается человеком
только до тех пор, пока за ним присматривает государство, пока ему угрожает
наказание - а чуть угроза наказания отступает, как в человеке просыпается
первозданная ненасытная дикость??
возбуждением, и видел всюду одно и то же: напыщенные речи лживых ораторов,
бесчинства пьяных толп, грабежи.
Зеркальные витрины были вдребезги разбиты, осколки сверкали под ногами как
бриллианты. Из низкого окна, хрустя сапогами по этим бриллиантам, выбрался
здоровенный небритый детина, согнувшийся под тяжестью награбленных вещей. Он
нес какие-то кофты, платки, материи целыми штуками и радостно, плотоядно
улыбался. Борису он подмигнул, как ?своему?, и проговорил сиплым баском:
идешь-то? - он повысил голос, видя, что Борис окаменело стоит перед ним. -
Ты что, спишь, что ли?
***
мгновенно вспомнил все, что произошло накануне и, хоть шею, затекшую от
неудобного положения (еще бы, деревянная чурка никак не может считаться
мягкой подушкой) невыносимо ломило, сдержался и не стал шевелиться.
Не то спит, не то пьяный сильно, не то по голове ему дали.
простуженный бас. - А так - все обмундирование цело. А ботинки на ем
хорошие, крепкие? Я бы взял ботинки-то.
Боше приоткрыл один глаз и взглянул из-под фуражки. Рядом с ним сидели двое
портовых нищих - из тех, кого жизнь загнала на самое дно. Один прокашлялся и
засипел:
очухался. Иди, пошарь, а я посторожу.
Англичане хороши драться-то, они все больше боксой? Третьего дня один солдат
ихний троих итальяшек возле веселого дома отделал.
предложил сиплый.
схватив чужую руку и встряхнув как следует е" обладателя.
те.
- Значит, так сделаем: за то, что вы меня обокрасть хотели, я на вас не
обижаюсь. А только денег у меня все равно нету. Ботинки мне самому нужны, а
вот если проводите меня к лавке Костаропулуса, то френч отдам, и фуражку.
шелковый шнурок покойного Вэнса и примотал запястье нищего к своей руке.
будто случайно широкий немецкий нож.
Костаропулуса было далеко - ночью Борис все равно не нашел бы е". Наконец
дошли. Лавка по раннему времени была ещ" закрыта. Борис поверил на слово
своим новым знакомцам, развязал шнурок и без слова снял с себя английский
френч, вытащив предварительно все из карманов. Взамен сиплый протянул ему
свою старую робу.
неизвестно, как отнесутся контрабандисты к английскому офицеру, вернее,
известно как - плохо.
Выглянул заспанный грек и сделал вид, что не понимает русскую речь. Однако
он несомненно отреагировал на имя Спиридон, пролопотал что-то и махнул рукой
к морю.
плавания, Феодосия. Ему нужно туда.
собой.
осту позавчера сильно порезали в кабаке, не сможет он скоро в море выйти без
матроса никак, двоих на фелюгу ало.
взглядом, прищурился насмешливо при виде рваной нищенской робы, потом
взглянул в глаза и, очевидно, заметил в них что-то новое, потому что, не
дожидаясь ответа, сам сказал:
***
бога Мана, сердился на неумелость Бориса и покрикивал на него по-гречески.
Но поскольку Борис по-гречески не понимал, а оттого не обижался, то
мальчишке быстро надоело ругаться. Все время дул ровный попутный ветер, и
фелюга, распустив парус, летела как на крыльях. Борис с радостью вдавался
физической работе, она помогала ему прийти в себя. Ночами он лежал, глядя а
звезды. Здесь, наедине с морем, он обрел если не покой, то жизненный
стержень. Соленый ветер выдул из души все метания и страхи недоучившегося
студента. Давно пора было перестать плыть в мутных волнах революционного
хаоса и обрести цель. Поиски сестры до сих пор были его целью. Но что он
сделает, когда найдет Варю? Куда он приведет е", на что будет кормить и
одевать? Как защитит е" от всех - белых, красных, зеленых? Возвращаться в
Петроград, в их старую квартиру? Пустят ли туда? Небось заняли уже
большевички? Да не в этом же дело! Жить под властью большевиков, ждать все
время, что придут или заберут прямо на улице. Не понравится этим харям -
пьяным матросам, бородатым дезертирам, - что одет чисто, что бреется каждый
день, что носовым платком мама с детства пользоваться научила? Нет, туда он
ни за что не вернется. Ладно, об этом у него ещ" будет время подумать. Ясно
одно: теперь со всеми он будет разговаривать только с позиции силы. Никто не
посмеет его бить, издеваться над ним, Борис Ордынцев этого не допустит.
метать нож. Он закрепил на наружной стене крошечной каютки старый бурдюк и
метал нож по-разному, но результат был всегда один - нож аккуратно протыкал
лохмотья бурдюка и вонзался в дерево. У Бориса долго не получалось, но он
тренировался упорно и наконец дождался от мальчишки одобрения. Спиридон,
глядя на их занятия, только посмеивался.
***
берега, откуда три нецели назад бежал он в смятении, избитый штабс-капитаном
Карновичем и гонимый всеми. Борис вскарабкался вверх по круче, торопясь
преодолеть опасное место до наступления полной темноты. Он сам удивился, что
нашел верную дорогу в Карантинную слободку, хотя и шел этим путем всего один
раз в сопровождении татарчонка Ахметки.
вот и нужный дом.
подняла шум. Ему повезло, он вдруг услышал, как отворилась дверь в доме и
голос Саенко пробормотал что-то.
внимания. Он отворил дверь калитки и, крикнув в дом: ?Марфа, запри за
мной!?, зашагал деловито по улице.
ведь кого угодно впустят, а потом будут ахать и охать, ограбили, мол??
она вздрогнула, - не забыли ещ" меня?
Адамов Григорий
Бажанов Олег
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Андреев Николай
Сертаков Виталий