в продукты вбухал - ну?
похода. - Хазанов сиял и падал, как победитель марафонского забега.
быть, чувствовала себя когда-то матросня, грянув в пиратскую вольницу и от
пуза сметая все вкусное из кладовых: сегодня - жизнь, вот она!
занавеской, пятидесятилитровый бочонок контрабандного грузинского спирта.
чарку. Ну, с корректировкой объема до наркомовских ста граммов. Разведешь
пополам и проследишь лично.
обеду не брюхо греет - душу радует.
наполнили машинные и питьевые водяные цистерны. Хотя и загаживают Ладогу, но
в известных местах чиста водица сверх всех фильтров.
последним и редким осенним огнем. Понятно, что пикник на берегу имеет смысл
только в хорошую погоду: глобальное потепление бывает кстати.
невелика, и судам порой приходится стоять в очереди, особенно если где-то
впереди в шлюзе приключилась какая неисправность. О чем и уведомляют рации
по цепочке.
дней Ольховский, посовещавшись с Колчаком, объявил день отдыха. Вывалили ял
и в три рейса доставили всех желающих, кроме, естественно, вахты, на берег.
свежая страница жизни.
мирового пожара и от полноты чувств дружно закурили.
поставить избушку и тихо жить на берегу. Грибы собирать, печку топить,
книжки читать... - Он блаженно потянулся.
подходящей посадочной площадкой и приземлился.
свое воздухоплавательное средство и побежал устраиваться на твердой почве.
чистая, что на нее было приятно смотреть.
на прогулке, не то городских практикантов, вывезенных в лесопарк для сбора
гербария и знакомства с природой родного края. Застиранные сизо-белесые робы
группками разбрелись по зарослям.
развели костерок и стали жарить сыроежки на прутиках: есть не хотелось, но
хотелось всего неежедневного, другого.
реке рыбу.
построил уху из свежей речной рыбы, которая так любезна под стопку.
льготные расценки. Только, боюсь, на этом рынке все давно забито.
он лежал на животе в сторонке. Уткнул нос в листья и наблюдал кипение лесной
насекомой жизни. Божья коровка сновала вверх-вниз по стеблю, обследуя и
охотясь на тлей. Мелкие черные муравьи волновались за свое стадо внизу. А
крупные рыжие пробегали своей тропкой, четверо потащили хвоинку, а пятый
пытался пристроиться с разных сторон. Жук, похожий на половину рифленой
бронзовой горошины, зарывался под желтоватую жилу травяного корня. "В
Севастополе еще купаются, - подумал он. - В школу без пальто ходят. Денег им
еще на месяц хватит, а там... Машина в Питере стоит - деньги, если что... а
там разберемся. Кто сейчас вообще знает, что будет через месяц?"
в память как большой и наполненный впечатлениями день. Хотя никаких поводов
к впечатлениям, казалось бы, и не было. Средней паршивости лесок с
болотистыми низинами. Надо хоть годок-другой оттрубить на железе, чтоб
оценить сухую листву под ногами, и треск сороки на вершине черно-зеленой
ели, и полянку раскисших маслят, и рдяную шрапнель рябины, которую стали
немедленно жевать и сплевывать.
часов - устанешь вдруг с непривычки, и скучно вдруг и неинтересно на этой
земле делается. Как писал писатель, и все хорошо, да что-то нехорошо. И
мысль одна, и банальна она до тошноты и противности: как вообще на земле
хорошо, и как мы в частности неправильно живем, а правильно почему-то
неохота. А и охота - так неясно, как. А и ясно - не получается. А если
получается - так вечно не то, хоть немного, но обязательно не то.
им нынче особенно нечего.
старого артиста советского кино Олега Жакова, блиставшего и трогавшего души
зрителей в ролях старых рабочих, хитроватых боцманов и самородков из народа,
не шибко сильных в общей грамоте, но смекалистых крепким народным умом.
Седоус и сухощав был боцман, мал и прям, и в чисто промытых морщинах таились
подначка, честность и куча прочих положительных качеств. Он внушал симпатию.
О нем хотелось заботиться и называть "батя". Короче, хорошо вписался в
команду.
Походило на то, что он знал о своем сходстве со знаменитым некогда артистом
и, в свою очередь, старался играть взятую на себя роль, находя в этом лишний
повод к самоуважению. Кителек был стар и отутюжен, тельник стар и
свежестиран, латунный краб на заношенной капитанке потемнел от времени и
речной сырости. Нет, лоцман ласкал взор. Соответствовал. Трогателен и
надежен одновременно.
хорошее народное имя-отчество, и которого все тут же стали, естественно,
звать просто Егорыч, - так вот, лоцман попросил поставить ему на мостике
кресло, чтоб он мог там с удобством проводить все время безотлучно. А
поскольку кресло оказалось низким, и лобовых стекол не доставало, Егорыч
попросил подставить под него какую-нибудь подставку, ящик. На этом подиуме
он, сидя в кресле, напоминал знаменитого виолончелиста Ростроповича, того
самого, чей особняк был виден с "Авроры" на набережной оставшейся далеко
позади Невы, солирующего в концерте перед оркестром, чтоб всем было его
хорошо видно и сразу понятно, кто в оркестре главный.
как бы сразу давая понять распределение функций:
приемы пищи, и между приемами тоже.
скучно, он чувствовал настоятельную потребность передавать молодым морякам
свой большой навигационный и жизненный опыт, иллюстрируя бытовую философию
доходчивыми примерами из богатого лоцманского прошлого.
Иду я это раз по деревне, в магазин зайти. А деревенька - мужиков ни одного.
А я в форме, молодой, здоровый, грудь в медалях! И вдруг - бабка навстречу:
миленький, говорит, выпить хочешь?
всегда можно. Зовет в дом. Показывает литровку самогона. И говорит: угощу
как полагается, только вот мне корову забить надо. Старая, болеет что-то,
надо хоть на мясцо продать, пока не сдохла, сердешная. Ладно, говорю, бабка,
наливай. Она мне налила стакан - и все: нет, говорит, сначала дело сделать
надо. Беру тесак, иду в хлев. Стоит корова и на меня смотрит. Буренка. И
глаза грустные. Ну - не могу! Рука не поднимается. Ей тоже, думаю, что ли,
выпить дать, чтоб легче ей было, для поднятия духа перед переходом в лучший
мир. Бабка услышала - ни в какую: не для коровы, говорит, самогон делан, да
и не станет она. Коровы, говорит, не пьют, где это слыхано!
пили, если б не давали. Неужто тебе собственной, можно сказать, кормилице
стакана перед смертью жалко?
говорю, дай от запаха. Но в самом деле не пьет. И смотрит грустно, сердце
разрывается. Не могу я ее убить. А выпить охота. И женщине помочь надо. И
корове - чего мучаться зря?
больно она тощая и страшная, все равно не жилица.
Володихин Дмитрий
Максимов Альберт
Курылев Олег
Влодавец Леонид
Андреев Николай
Свержин Владимир