Чтение 29–й страницы книги ~Небеса ликуют~

- Не могли бы вы, эфенди, просветить меня по поводу некоего Ибн Араби, известного также как Сын Платона?

Послышался странный звук. Кажется, мой собеседник подавился смехом.

- Что?! Брат Адам, но... Извините, вы не шутите?

- Увы, нет.

Щеки опали, зато глаза явно начали вылезать из орбит. Я чуть не попятился.

- О, Аллах! О великий и милосердный, чьи три тысячи имен запечатлены в сердцах всех правоверных! Десять лет в медресе! Десять лет с каламом в руках, среди пыли, среди выживших из ума старцев! Помилуйте, друг мой! О чем угодно! О ценах на соль, о лучших способах кастрации, о преимуществах латинского паруса перед прямым!.. Помилуйте!

Я ждал. Конечно, толстяк мог попросту выставить меня за полог - прямо под разыгравшийся с вечера дождь. Но я был гость, а эта земля - уже Турция.

...К тому же он наверняка принял меня за польского лазутчика. Оно и к лучшему!..

- Хорошо! О, Аллах! Мои рубцы на плечах вновь начинают чесаться! Кстати, вы где учились, брат Адам?

- Римский коллегиум Общества Иисуса Сладчайшего, - улыбнулся я.

- Вот как!.. Я напишу великому муфтию Аквавиве, чтобы он распорядился преподавать в коллегиуме не только Аристотеля и Фому Аквината. Что вас интересует?

Что? Очень многое! Но для начала...

- Промежуточный Мир и ва-ль-Кадар.

- Ва-ль-Кадар или аль-Када?

Левый глаз смотрел прямо, а в правом плясали бесенята. Кажется, меня решили объегорить.

- Да все вместе, - вздохнул я.

- Хорошо! Да поможет нам обоим Аллах, великий и милосердный, вместе с праведным халифом Али, а также с Абу-Бек-ром и Османом, мир с ними со всеми!

Он привстал, подобрался, втянул живот, хитрые глазки блеснули.

- Содрогнитесь, о брат Адам, как когда-то содрогался я, ибо сейчас нам предстоит досконально обсудить вопросы аллегорического толкования Корана, поговорить об учении "ар-Рахма", что означает "Божественная милость", о первопричинах творения, о "макамат" и "ахвал", сиречь о "стоянках" и "состояниях" Божественного, а также о проблеме "аулийа", то есть иерархии святых подвижников.

Последнее мне что-то напомнило. Уж не брата ли Азиния?

- Промежуточный Мир и ва-ль-Кадар, - повторил я как можно вежливее. - Об остальном - в следующий раз!

- Так и я пытался просить моих наставников в Дамаске и Каире. А они, знаете, все за палку брались. Он вновь осел на подушки, махнул рукой.

- Вы Каббалу изучали? Ну, книгу "3огар"?

Я только моргнул. На этот раз меня принимали за сьера Гарсиласио.

- Если изучали, то советую просто обновить ее в памяти. Ибо все премудрости факиха Мухии ад-дина Абдаллаха Мухам-мада... ну и так далее вполне вмещаются в ее обложку.

Кажется, на этот раз толстяк не шутил. Да и мне стало не до шуток.

- Но, Эвлия-эфенди! "Зогар" - это тайная книга иудеев!.. Он скривился, ладонь-бабочка вновь взлетела на воздух.

- Да бросьте! Все эти мудрствования были известны в Индии и Тибете еще за тысячу лет до Пророка! Ни в Каббале, ни в учении суфиев, которых так чтил Араби, ничего нового нет. Между прочим, "Фусус аль-хикам" и "Зогар" писались в одно и то же время и практически в одном месте. Считают, что их авторы были даже знакомы. А в общем, это ересь!

- Простите? - совсем растерялся я.

- Мы, мусульмане, куда более терпимы к инакомыслию, чем люди Писания. Но даже для нас, правоверных суннитов, некоторые суфийские откровения - дикость. Представьте себе, если кто-нибудь бы вам сказал, что душа смертна, цель человека - не только слиться с Господом, но и поглотить его...

- К-как?

- Поглотить, - не без удовольствия повторил он. - Кажется, я верно подобрал греческий эквивалент. И ко всему - чернокнижие, заклинания, юродство, грязные штаны, пляски на площадях...

- Ва-ль-Кадар, - вновь напомнил я.

- Ну-у... - Эфенди явно скис. - Если это вас действительно интересует... Ва-ль-Кадар или аль-Када - название ночи, когда ангелы определяют судьбу людей на ближайший год. Так написано в Коране. Ночь ва-ль-Кадар - Ночь Предопределения...

* * *

Выходя из шатра, я оглянулся. Янычары стояли ровно, не двигаясь, не шевелясь. Густая цепь часовых в одинаковых острых тюрбанах и мокрых от дождя кольчугах. Чистые, бритые, кормленые...

Знают ли тысячи моих земляков, мокнущих возле костров, что они пришли воевать и умереть за то, чтобы Эвлия-эфенди возглашал кыблу с амвона разоренных храмов Христовых? Турция! Здесь уже Турция!

Когда червям на праздничный обед Добычей лакомой достанусь я,

О, как вздохнет обрадованный свет - Мои враги, завистники, друзья!

Этим вечером шевалье дю Бартас был явно не в духе. Я даже не решился спрашивать, дождь ли тому виной, гаснущий костер, от которого тянуло сизым дымом, грязная дорога - или вес вместе.

В ход пустят пальцы, когти и клыки:

С кем спал, где крал, каким богам служил.

Испакостят их злые языки

Все, чем поэт дышал, страдал и жил.

Лягнет любая сволочь. Всякий шут На прах мой выльет ругани ушат. Пожалуй, лишь ростовщики вздохнут:

Из мертвого не выжмешь ни гроша!

- Бросьте, друг мой! - не выдержал я. - К чему повторять такое? Слушайте, у нас, кажется, еще осталась горилка!

Дю Бартас молча помотал головой. Слипшаяся от воды бородка уныло свисала вниз, напоминая кусок мочала.

Я поглядел вокруг. Возле соседних костров было тихо. Уставшие за день люди давно заснули, укрывшись чем попало от беспощадного дождя. Рядом негромко похрапывал сьер еретик. Ему повезло - густая крона старого ясеня, под которым мы расположились, почти не пропускала воду.

Десятый день в пути. И восьмой - под дождем.

- Увы, дорогой де Гуаира! - печально молвил шевалье. - Если я и отличаюсь чем-то от неведомого сочинителя, то лишь тем, что едва ли обо мне будут судачить и перемывать мои хладные кости! Дома меня забыли, а здесь... Кому я нужен здесь, кроме, конечно же, вас, мой друг!

Стало ясно - пора доставать горилку. Но даже это не подействовало. Дю Бартас отхлебнул из филижанки, сморщился, брезгливо вытер рот.

- Что значит чужбина! В последнее время я начал скучать по анжуйскому вину! Представляете? Дома я мог выпить эту пакость только в виде наказания! А теперь вот скучаю. Кажется, я скоро начну скучать по Мазарини, будь он трижды неладен! Скорее бы добраться до Киева, а там в Лавру - и домой!

Мне стало стыдно - причем уже не в первый раз. Бедняга и не подозревал, что мы с каждым днем удаляемся от золотых лаврских куполов. Впереди - Львов, а за ним уже - Польша.

- К тому же... - Дю Бартас быстро оглянулся и перешел на шепот: - Друг мой, я только сейчас подумал, что могу никогда ее больше не увидеть! Никогда! Какой ужас! Это славно, Гуаира, что она наконец дома, но ее дом так далеко!

Поначалу казалось, что память о синеглазой панне Ружинской быстро развеется. Увы, случилось иначе. Несколько дней назад дю Бартас проговорился, что усиленно учит русинский, дабы в следующую их встречу не оплошать.

"Усиленно" - это он, конечно, преувеличивал, но с полсотни слов все-таки умудрился запомнить.

Всем, в том числе и славному пикардийцу, я рассказал, что дочь гомельского каштеляна благополучно прибыла в отчий дом. Это была правда, но я не сказал другого. Встретили ее плохо. Очень плохо...

Маленькая королева плакала, когда мы расставались. Впервые я увидел на ее лице слезы. Слезы - и черный платок на голове.

Ядвиге было страшно под крышей родного дома.

- Ее дом не так и далеко, - не выдержал я. - Вот доберемся до... гм-м... Киева, и вы поедете в Гомель. Неделя пути от силы, к тому же в Белой Руси сейчас спокойно. Справим вам новый жупан...

Впрочем, и в старом, купленном вместе с шапкой и шароварами еще на Сичи, шевалье смотрелся хоть куда. Еще бы усы - и справный бы вышел казарлюга!

- Что вы говорите, Гуаира! - Пикардиец вновь помотал головой, разбрызгивая тяжелые капли. - Она - знатная дама, ее батюшка - владетельный сеньор!..

- Хотите сто тысяч экю? - улыбнулся я.

- Ах, мой друг, вы никогда не унываете!

В последнем он был не прав. Но я вдруг понял, что совершенно незачем возвращать в Рим спрятанные за поясом векселя. Черт побери! Скажу шевалье, что нашел клад! Поверит?

Поверит!

- А кстати, дорогой дю Бартас, чем кончается этот сонет? Тяжелый вздох.

Я вам мешаю? Смерть моя - к добру? Так я возьму - назло! - и не умру.

- Вот видите! - Я протянул ладони к гаснущему огню. В лицо ударил дым, удушливый, горький. - Вот вам и ответ!

- Сын мой! Не должно пребывать под дождем столь долго, ибо болезнь, ревматизмом именуемая, иначе же ишиасом, весьма прилипчива и сугубо зловредна!

Я вздрогнул. В последнее время брат Азиний научился подкрадываться совершенно незаметно, да так, что мне порой становилось страшно. Особенно ночью.

- Принес я, мон... то есть синьор де Гуаира и добрейший синьор дю Бартас, вместилище со снедью, которую надлежит потреблять горячей...

* * *

Наш попик продолжал удивлять. И даже не тем, что умудрялся в любой час дня и ночи доставать упомянутые "вместилища со снедью", (попросту говоря - горшки с пшенной кашей или борщом).

Искатель святости стал лекарем.

Случилось это как-то само собой. Еще в Колодном, когда мы очутились посреди гигантского табора, вместившего не одну тысячу самого разнообразного люда, отец Азиний в первый же вечер исчез. Помня везение бывшего регента, я уже думал увидеть его поутру на колу. Но вышло иначе. Как выяснилось, кто-то из наших соседей умудрился попасть ногой под колесо своего же воза. Отец Азиний, добрая душа, поспешил наложить лубки и сварить из трав жуткое пойло, которое он посчитал успокоительным.

Помогло или нет - не знаю. Но с тех пор наш попик стал незаменим.

Болели много. Болели - и умирали. А три дня назад появились первые раненые.

- Слыхал я, сьер де Гуаира, что злокозненные татары этим утром побывали возле королевского табора, что расположен у реки, Стыром именуемой. И будто бы король решил дожидаться именно там, покуда не подойдут оные татары вместе с ребелиантами. И о том рассказал мне некий отрок...

Все это я уже знал. Ян-Казимир оставался у Берестечка, чтобы прикрывать дорогу на Семиградье, где Юрий Ракоци, союзник сарitanо Хмельницкого, уже сажал войско на коней.

Бог мой! Турки, татары, московиты, донцы! И молдаване, если верить слухам. Теперь еще и Семиградье! Вавилон!

Передали мне и кое-что более важное. Переяславский полк где-то к северу от Берестечка, в густых лесах. Воронкивская сотня под началом бывалого казака Павла Полегенького получила приказ перехватывать польские обозы.

В Колодном я почти догнал его. Но - не вышло.

- Однако же, дети мои, надлежит предаться трапезе, пока оная еще горяча...

- Сами варили или некий отрок помог? - не сдержался я, и попик обиженно задышал.

Может, зря я его так? Тем более каша оказалась хороша, даже мрачный шевалье слегка повеселел. Один только сьер де ла Риверо, сонный и недовольный, лишь ткнул ложкой в горшок, после чего вновь полез под плащ.

Вот и корми такого! Хоть бы толк был!

Толк?

* * *

- Сьер Гарсиласио! Добрый, полный искренней любви взгляд был мне ответом. Но я устоял.

- Вы мне нужны. Подкиньте что-нибудь в костер. Я сейчас подойду.

Оставалось разогнать остальных. Впрочем, печальный шевалье уже устраивался на относительно сухом пятачке под ясенем, подкладывая под голову мохнатую казачью шапку (очень удобно!). Брат Азиний... Нет брата Азиния! То ли к страждущим пошел, то ли к некоему отроку. Тоже страждущему.

- Вы мне нужны, сьер Гарсиласио, как еретик и каббалист. Кажется, он зашипел, но я храбро проигнорировал это. Еретики в эту пору года неядовиты.

- Сейчас я вам расскажу нечто, а вы прокомментируете. Поскольку у вас нюх на все враждебное Святой Католической Церкви, надеюсь на ваше живое участие...

Я помедлил - не для пущего эффекта, а просто собирая непослушные итальянские слова. Бедняга муфтий! Этакое переводить с арабского!

- Господь сотворил мир из самого себя...

- Эригенна,- буркнул парень, стараясь не глядеть в мою сторону.

(Эригенна- средневековый богослов)

- Погодите! Итак, Господь сотворил мир из самого себя. В результате из единого Мира-Господа образовалось множество миров. Но они разные. Та часть мира, которая есть Господь, нам неведома. Мир человеческий, наш, существует в трех измерениях и во времени...

..."Ахвал" - состояния Творца. Неужели я и это запомнил?

- Другие миры, нам неизвестные, могут иметь больше или меньше измерений, но они тоже вещественные и подвержены ходу времени...

...Вещественные миры - "макамап" - места стоянки Господа.

- Но существует некий мир, устроенный принципиально иначе. Он нематериален в нашем разумении и не обладает таким свойством, как время. Человек не может попасть туда телесно, но иногда способен, так сказать, заглянуть...

- ...И узнать все тайны мира нашего. - Сьер еретик скривился. - Интересно, как можно узнать, например, будущее, если оно еще не наступило? Его попросту нет!

- У нас нет, - согласился я. - И мы его все вместе творим - на страх нашим бедным потомкам. Но в ином мире, Промежуточном, нет времени.

- Угу...

- А вы представьте, - усмехнулся я. - Еретика Джованни ведут на костер. Если поглядеть с высоты птичьего полета, то мы вначале увидим еретика в повозке, затем - на помосте, во время чтения Акта Веры, потом - попирающего ногами поленья...

Вновь послышалось шипение. Кажется, дрова сегодня сыроваты!

- Следом за этим мы наблюдаем, как еретик Джованни корчится на огне, затем - его обгорелые кости кидают в Тибр...

- Идите к черту! - не выдержал он. - Неостроумно!

- Зато очень понятно, - отпарировал я. - А из Промежуточного Мира, где нет времени, можно увидеть все сразу: повозку, помост, дрова - и круги на тибрской воде.

Я ждал ответа, но сьер де ла Риверо молчал. Переваривал.

- Байки! - наконец отрезал он. - Существование такого мира не соответствует физическим законам. Впрочем, подобное я тоже читывал - как раз в книге "Зогар". Живут в этом вашем мире малахи, то есть ангелы. Они весьма зловредны, потому как завидуют человеку, ибо тот имеет свободу воли.

- Правильно! - улыбнулся я.

- Книга "Зогар" в изложении для сельских попов. Сказочка мессера Нострадамуса. Он, видите ли, регулярно в сей мир наведывался. А поелику там нет времени, то его душа регулярно поглядывала в наше будущее. Чушь и бред!

Чушь?

"Вопрос: С какого возраста, подсудимый, посещали вас сии сомнительные видения, навеянные, без сомнения, силами, далекими от Господа?

Ответ: С самого детства, монсеньор. Вначале не ведал я, что вижу, однако же в семь лет было мне видение моей матери..."

Значит, Эвлия-эфенди прав! Каббалисты и суфии говорят об одном и том же. И Нострадамус писал об этом! Вначале человек не понимает, что встает перед ним, но затем начинает управлять своими видениями, учится сам переходить невидимый и неведомый рубеж...

Наверное, не каждый. Сколько было пророков-безумцев!

- Такие люди являются "кевалями" - проводниками между мирами. Отсюда и святые отца Азиния - они якобы ближе к Господу...

- Святые? - очнулся я. - Да при чем здесь они? Сьер Гарсиласио поглядел на меня так, что я почувствовал, как над моей головой неслышно смыкаются своды монастыря Санта Мария сопра Минерва. Какой бы из него получился инквизитор!

- По крайней мере это более логично, чем верить, что стояние тридцать лет на одной ноге делает какого-нибудь плешивого дурака ближе к Богу!..

Бедный брат Азиний!

- ...В святых это... это свойство заложено с рождения. Есть даже довольно нелепая идейка, что святые - настоящие - не люди, а потомки ангелов, которые когда-то грешили с дочерьми человеческими. Потому им легче мысленно проникнуть к своим родичам.

Потомки ангелов?

..."Аулийа" - учение об иерархии святости. Только самых достойных, имеющих в крови "ангельский свет", допускают в Промежуточный Мир!

- Постойте! - встрепенулся я. - Но ведь это действительно сказки! "Сыны Божий увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены..."

- И звали сих сластолюбцев Аза и Азель. - Сьер еретик привстал, потянулся. - Надеюсь, это все, сьер де Гуаира? Если хотите, могу рассказать о лограх короля Артура или о дхарах принца Фроата - они как раз считали себя потомками этих Азы и Азеля. Но только не сегодня. Хватит с меня и одной Вегилии!

- Как хотите...

С меня тоже хватит. Потомки ангелов, иерархия святых, мир, сотворенный Господом из самого себя... Какое все это имеет отношение к тому дню, когда поднялась в поле трава и хлопы подступили к днепровскому перевозу?

Я снял шляпу - вода полилась с набухшей, потерявшей форму ткани. Прощай, "цукеркомпф"! Самое место тебе на огородном пугале. Никогда не любил шляпы!

- Сьер де Гуаира! Я хочу вас спросить... Оказывается, мальчишка все еще не спит.

- Как я понял, мы собрались воевать?

Я покосился на сьера еретика, выглядывавшего из-под плаща. Что-то в его голосе я не услышал избытка храбрости! Странно, ему бы радоваться...

- Не желаете лечь костьми за зеленое знамя? Ответа я не дождался.

Бурбон, Марсель увидя, Своим воякам рек:

О, Боже, кто к нам выйдет, Лишь ступим за порог?

На этот раз песня про принца Бурбона звучала под аккомпанемент орудийного гула. И сам шевалье, восседавший на худой мосластой коняге, не походил уже на Плутона, когда-то гонявшего по гостиничному коридору одуревших от страха лакеев. По раскисшей от дождя дороге ехал Марс - хмурый, облепленный грязью, с бородкой-пистолетом, направленной, словно стрелка компаса, в сторону, откуда гремели пушки. Март; спешил на войну.

Дождь сменился туманом. Татарская конница, погоняя камчами визжащих от боли коней, еще на рассвете ушла вперед. Туда же, к берегам близкого Стыра, беглым шагом промаршировали одетые в красное стрелецкие сотни. На дороге мы остались одни - трое всадников, два осла - и огромная тихая толпа в свитках и белых рубахах.

Посполитые. Селяне.

Русь.

* * *

Мы шли с ними от самого Колодного. Из разумной предосторожности я старался держаться подальше от пестрой толпы усачей-запорожцев, разодетых в жупаны и цветные шаровары. Вдруг там окажутся друзья моих знакомых-кладоискателей? Затеряться в селянском море, среди свиток и кожухов, было проще-и безопасней.

Я не понимал этих людей. С остальными было все ясно. Черкасы были готовы умереть за "реестр", за право называться новыми шляхтичами. Их сотники и полковники - за "грунты", уже обжитые, прикипевшие к рукам. Попы - за право перебить иноверцев, мещане - за "магдебургию" и возможность торговать без конкурентов-католиков. Но посполитым нечего было тут делать. Людям в белых рубахах никто ничего не обещал.

В первые дни даже казалось, что их гонят на войну насильно, как дешевое гарматное мясо, которое можно не считать и не жалеть. Ни лат, ни оружия. Косы, топоры-келепы, самодельные пики, просто дубины - смешно! Нет, не смешно - страшно! Латная гусарская конница со стальными крыльями за спиной, немецкие наемники, служившие Валленштейну и Тилли, миланские мортиры - и сонмище в лаптях и опорках. Так любил воевать Чингисхан - гнать безоружную толпу на вражий строй, экономя силы и кровь настоящих бойцов.