Чтение 29–й страницы книги ~Я не вернусь~

Не говорю - шепчу, еле двигая губами. Почему она не отвечает? Почему не слышит?

Мама! Что мне делать? Еще не поздно, скажи? Мне не надо этого, я не хотел, никогда не хотел!

Хотел...

Чей это голос? Ее? Или просто - дальнее эхо?

Все! Пора!

Пора!

Ну что, богоравные, начнем?

Сам ты богоравный! - охотно откликается кто-то.

И уже ничего не изменить, не исправить, сейчас я накину пурпурный фарос, надену венец, сяду на каменный трон. На мой трон...

Нет, неправда! Это не мой трон! Это трон Адраста Злосчастного, трон дяди Эгиалея, трон Киантиппа, который просто не успел вырасти. Я - случай, меня кликнули, как зовут стражника, чтобы выгнать вора, забравшегося в дом.

...И над всем - над тронным залом, над Лариссой, над спящим Аргосом - тяжелая, железная тень всесильных Микен. Они не признают. Никогда!

Я-не первый.

Я - второй!

ПЕСНЬ ПЯТАЯ ИГРА АТРЕЯ

СТРОФА-1

стрые ногти скользнули по животу, врезались в кожу, оставляя ровные красные

полоски. Не ногти - звериные когти. И пахло от нее зверем - маленьким хищным зверьком, привыкшим к крови и парному мясу. Не стонала, не кричала, не открывала глаз - и не отпускала, цепляясь когтями за мои плечи, за руки, за спину. Коротконогая, крепкая, губастая, плоскогрудая, с широкими мужскими плечами, с густым черным волосом на ненасытном лоне...

Наконец когти разжались: меня выпускали на свободу. Я облегченно перевел дух, потянулся к хитону...

Богоравный ванакт разрешит мне засвидетельствовать свое уважение богоравному басилею Сфенелу?

Спросила, все еще лежа, даже глаз не открыв, колен вместе не сведя. Я восхитился.

Басилисса какого-то городишки из элидской глуши, дальняя родственница Промаха Дылды, гостила у него в Тиринфе, заехала на денек в Аргос. А я еще удивлялся, когда она попросила о встрече!

С гостями-басилеями легче - выпьешь с ними чашу-другую-третью (четвертую!), и свободен.

...А на животе, правее пупка - пять красных полосок. Звериная метка!

Править надо, сидя лицом к югу.

Это не я придумал - на одной хеттийской табличке было. Долго я понять не

мог, почему именно к югу? Не к востоку, не к северу. А потом сообразил. Дело не в том, куда лицом. Просто править следует, йе суетясь. Сидишь - а дела сами делаются. В этом и секрет. Мудрый правитель со своих плеч бремя снимет, на чужие возложит, а самому только поглядывать остается.

Дед мой, Адраст Злосчастный, так и делал. А я еще удивлялся, отчего это он из Лариссы носа не кажет. А зачем?

Все и так шло, как должно.

Увы, за два года я так и не научился. Лицом к югу не получалось, и к

востоку тоже. Ванакт Диомед правил, как челнок в ткацком станке.

Одеваться она не спешила, так и стояла у ложа нагая, пахнущая лесом и терпким потом. Стояла, на меня подглядывала, словно жалея, что отпустила. Я заранее посочувствовал бедолаге Капаниду... - Ванакт!

Спасен! В дверях - чернобородый Мантос, старшой охраны. На гостью даже не поглядел - привык и не к такому.

Пора, ванакт!

Хорошо, что пора! Хорошо, что можно накинуть хитон, фарос, золотой венец... убежать.

Даже спиной я чувствовал ее улыбку - довольную, сытую, чуть снисходительную...

Ванак-челнок помчался править дальше.

* *

Теперь пора на колесницу. Самое время - Сфенел уже ждет, и Киантипп ждет, и кони бьют копытами по каменным плитам. День Геры Анфии, покровительницы славного Аргоса; значит, самое время ехать в храм - через весь город, торжественно, при венцах и свите. Добрые ар-. гивяне с раннего утра возле ворот собрались - ждут.

Я вожжи возьму! - это Капанид, басом. - Я! Дядя Диомед, я! Ты же обещал! Дядя Сфенел, ты все время правишь!

Это Киантипп. Восемь лет парню, а характер - не подступись. Я бы и сам прокатился-промчался квадригой по аргосским улицам, но после звериной охоты (кто на кого охотился?) мне лучше вожжи не доверять.

Туда - басилей Сфенел, обратно басилей Киантипп... и басилей Сфенел.

А почему только обратно, дядя? Трудно блюсти мир в Арголиде!

За воротами Лариссы - толпа. Нечасто увидишь нас троих вместе, да еще на колеснице, в венцах и фаросах. Сотен пять собралось, еще столько же вдоль Деметровой улицы, по которой нам ехать, стоят.

Ну, сейчас начнется!

Басилей Сфенел! Богоравный Сфенел!

Киантипп Эгиалид! Киантипп! Киантипп!

Сфенел! Анаксагориды! Анаксагориды-ы-ы! Анаксагориды - Аргос!

Обычай такой - приветствовать. Приветствовать, а заодно высказываться. От всей души.

Сфенел Капанид! Сфенел Капанид! Ар-гос! Ар-гос! Пока колесница у ворот стоит, пока охрана путь расчищает, нам следует улыбаться, кивать...

Сфенел - ванакт! Сфенел - вана-а-акт! Ну вот, началось! То ли родичи

Капанидовы в город

заехали, то ли и без них обошлось. Любят Анаксагоридов в славном Аргосе!

Сфенел - вана-а-а-акт!

Самое время хватать Капанида за локоть. Что толку гонять крикунов?

Накричатся - умолкнут...

Они не смирились - Анаксагориды, царствующий род. Не смирились - и не молчат. Вот уже два года, то тут, то там: "Сфенел Капанид - ванакт!" Я для них - случайный заброда на троне. Но Анаксагориды - не самое опасное. Они не скрываются, не точат кинжалы. А вот Амифа-ониды затаились. Алкмеон далеко, прячется где-то в аркадской глуши, Амфилох Щербатый навечно отрекся от венца (не Айгиалу же, их сестричку, дурочку конопатую, на трон сажать!), но их род не забыл и не простил. И я уже не жалею о куретской охране, не отпускающей меня одного ни на шаг...

Киантипп, быстрее вырастай! Киантипп, жениться пора! Киантипп - Аргос!

Улыбается маленький Киантипп. Приятно! А когда же про меня скажут? Впрочем, про меня больше поют. Вот сейчас затянут: "Диомед теперь наш главный..." Ага, уже поют!

Диомед теперь наш главный, Диомед над всем царит Все лежит на Диомеде, Диомеда слушай все!

Диомед над войском правит, он над Аргосом старшой.

Диомед, тебя мы любим! Отправляйся в Калидон!

Хорошо спели! Дружно!

Тидид! Да чего ж это они? - басит Сфенел. - Да я их!..

Так и не привык, бедняга! Это еще ничего, иногда поют не "отправляйся", а "убирайся".

Чужак! Два года на престоле, и все равно - чужак. И ничего тут не поделать. Любят Сфенела, любят маленького Эгиалида, кое-кто еще вздыхает об Алкмеоне. Меня - только терпят.

Ну вот, можно ехать. Путь свободен, крикуны дух переводят, Капанид уже вожжами шевелит...

Дядя Диомед! Дядя! - Киантипп обиженно шмор-гает носом. - А когда про меня тоже петь станут? Когда я вырасту?

Вот и правь, сидя лицом к югу, после всего этого!

А вначале думалось, что будет не так и трудно. Почти как в сказках, где

ванакт все больше пирует, за кабанами скачет и врагов, что ни день, сокрушает. В сказки я и два года назад не очень верил, но после Куретии казалось, что дел будет не слишком много. Дяде Андремону - басилею Андремону - венец шибко голову не натирал. Война - понятно, басилей первый в бою. Еще суд - тоже понятно. Ну, и жертвы богам, само собой. А чего еще делать? С остальным народ сам разберется. Еще не хватало указывать, когда стада на зимние пастбища перегонять или как ячмень сеять!

Думалось - да иначе вышло.

Сначала понял - день слишком короткий. Потом - что и ночи не хватает. Затем

что мое время отныне не мое, а чье угодно - гонца, заезжего басилея (или басилис-сы, как сегодня!), дамата-виночерпия, дамата-хлебодара, родичей (ой, сколько же их!). А еще войско, а еще ремонт храма Зевса Трехглазого, а ко всему - десятки табличек, которые следовало прочитать еще вчера.

Арголида - не Куретия. К сожалению.

Я бы, конечно, пропал. Я и так почти пропал, но все же не всеконечно. А не

пропал потому, что все время об этом самом юге помнил. Много тут, конечно, не придумаешь, но кое-что...

Дядя Эвмел теперь - глава совета гиппетов. Долго я его уговаривал, умолял, кланялся. Умолил! И все полчища табличек (глиняных, алебастровых, деревянных) - тоже на нем. И то, кто еще так обычаи наши знает. Для гиппетов же почет - сам Эвмел Адрастид дрязги их гиппетские;) улаживает!

А Капанид коров считает. Кто же его знал, что царских земель в Арголиде нашей - за год не объехать? Пришлось Сфенелу богоравному нашими стадами и пашнями заняться. Тем более мы с ним оба - опекуны Киантиппа, так, что дел у Капанида - решать не перерешать.

С войском тоже удачно вышло. Лавагетом теперь Эма-тион, Эматион Пандионид. А кого еще было ставить? Он - из учеников дяди Эгиалея лучший. Шептали мне на ушко иные имена, да я слова дядины не забыл. Зачем мне богоравный лавагет с кучей родичей и мечтою о золотом венце?

Так и правим. А мне самые мелочи остались: на троне сидеть, щеки надувая, в храмах дымом жертвенным дышать, гостей встречать, провожать, ублажать (как сегодня, например), да еще остались в моем ведении соседи, ближние, дальние, заморские: Пилос, Спарта, Аркадия, Мессе-ния, Аттика, Беотия, Дельфы, Эвбея, Крит, Самое, Мила-ванда. И моя Этолия осталась.

А еще - Микены! И в первую очередь - Микены!

.. .Вот и доехали до храма! Тут тоже толпа, хоть и поменьше. Значит, опять

улыбаться, про Сфенела-ванакта слушать, затем - столбом у алтаря стоять, гнусавящему жре-.цу внимая. А потом... Потом самое время исчезнуть. Для того в храме подземный ход имеется - под улицей идет, под дома подныривает. Далеко - до самой городской стены. А там, у Диркских ворот, домик маленький стоит, желтой черепицей покрытый. А в домике том ставни заколочены и дверь никогда не открывается...

* *

...Богоравный Атрей приказал казнить начальника колесниц. Тайно казнить.

А еще приказал объявить, что скоро покинет город. Не сам - с сыновьями...

Купец-лазутчик говорит шепотом, то и дело оглядываясь, словно всесильный Атрей даже тут имеет соглядатаев. Честно говоря, я бы не удивился, хотя у дверей закрытых - мои гетайры, и у подземного хода они же, а в горнице нас трое: мы с разговорчивым торговцем и дядя Эвмел. Я слушаю, вопросы задаю. Дядя Эвмел на нас не смотрит, таблички на столике перекладывает.

Отъезд будет представлен как бегство. Якобы богоравный Атрей вынужден покинуть город из-за брата...

Я только вздохнул. Один Дий Подземный знает, что за игру ведут там, в Микенах! С Эврисфеем понятно - в трон корнями врос, никого к себе не пускает, даже с родичами чаще всего через Копрея-глашатая общается. Правят же Пелопиды - Атрей с братом Фиестом. Почти полвека вместе правят - ссорятся, мирятся, играют в ссоры и снова играют - уже в примирение. Поди разберись! То золотой жезл Пелопсов поделить не могут, то из-за жены чьей-нибудь ругаются, то друг друга изгоняют - и снова мирятся, снова вместе правят.

(А еще болтают, будто Атрей Фиестовых сыновей убил и папаше скормил за обедом под гороховой подливой. А тот его жене яду подсыпал. Интересно, кто эти слухи сочиняет? Не удивлюсь, если они сами - Атрей с Фиестом. Игра у них такая!)

Богоравный Атрей послал также тайных гонцов в Дельфы и Афины. И в

Калидон...

...Уж не к дядюшке ли Терситу? Хотел же удавить мерзавца, хотел! Даже веревку припас! До вот не сложилось.

И еще, ванакт... Богоравный Атрей с Эврисфеем говорил. О чем - неизвестно, но в конце сказал: "Скоро!.."

Лазутчик облегченно вздыхает. Все! Можно брать се-ребро и исчезать - все тем же подземным ходом. Но не всех этот ход спасал. За два последних года три лазутчика сгинули. Двое - без следа, третьего у Львиных ворот бронзовыми гвоздями к дереву прибили.

Тяжела длань микенская!

И что скажешь, дядя?

Теперь нас в горнице двое. Но дядя Эвмел не спешит. Молчит, таблички алебастровые перекладывает. Налево - направо, налево - направо...

Понимаешь, Тидид, Пелопиды ссорятся тогда, когда хотят всех убедить, будто в Микенах плохо. Соседи облегченно вздыхают, поворачиваются спиной...

Дядя прав. Пролетел слух о съеденных сыновьях Фи-естовых, пролетел-прогремел, всех в столбняк вгоняя. А микенская армия уже у Орхомена стоит: открывай ворота!.. Заговорили о баране волшебном, который в сундуке Атреевом хранился (баран! в сундуке!) и Фиестом-зло-козненным исхищен был, а микенские колесницы уже по коринфским улицам колесами стучат!

Значит, война, дядя? С нами? А что же еще? Недаром Атрей сказал:

"Скоро!"Не спешит дядя Эвмел, таблички перекладывает. Налево - направо, налево - направо.

Еще нет, Тидид, еще нет... Затылок у них чешется.

И вновь он прав. Два года мы ждали войны. С того самого дня, как я надел венец, с того самого часа, как гонец Эврисфея привез поздравления новому басилею Аргоса^ Поэтому и езжу я каждый год в Фивы и Калидон, поэтому и гощу у чернобородых родичей-куретов. Чешется затылок у владык микенских! Боязно повернуться им лицом к Аргосу!

Пока еще - боязно.

Но кто знает, может быть, и решились братья Пелопиды мне укорот дать. Фивы

после разгрома не город уже - городишко, Ферсандру, братцу моему двоюродному, большого войска не собрать. А Этолия далеко - за горами, за морем. Решились бы - если б не дядя Геракл.

Вот уж не знаешь, что беда, что благо! Месяцев через восемь после нашей последней встречи пришлось дяде Гераклу из Калидона уехать. Дурость какая-то случилась. На пиру у Ойнея (нашел дядя к кому на пир ходить - к Живоглоту!) зашиб он какого-то сопляка из Живоглотовых родичей. Хлипок сопляк оказался - одна затрещина, и сразу - на костер.

Я уже вступиться хотел, и не я один. Да только дядя не послушал - собрал добро и распрощался. Вся Ахайя думала, куда теперь вечного скитальца занесет?

А занесло его аккурат к дорийцам. Вот тут-то я наши с Гиллом разговоры и вспомнил!

А когда дядя легко, словно и не шестой десяток ему по-щел, разнес-разметал воинство Корона-лапифа, что на до-рийцев вздумал войной пойти, когда разгромил Лаогора Дриопского, ясно всем стало - проснулся Великий Геракл. Отоспался в тихом Калидоне - и вновь ГЕРАКЛОМ стал!

И - дрогнула Эллада!

А потом еще весть пришла: Эгимний, дорийский вождь, Гилла Гераклида

усыновил и наследником сделал. Все удивлялись - да только не я.

И в Микенах не удивлялись. Не надо Атреем-много-мудрым быть, чтобы понять:

на юге Аргос, на западе Фивы и Этолия, а на севере дядя Геракл с дорийцами.

Сидит в своих Трахинах, дубину в руках сжимает и на Микены поглядывает.

Нет, не забыл Великий Геракл Эврисфея, не забыл, как его унижаться перед этим недоделком заставляли. И Пе-лопидовой гордыни не забыл. Слишком рано его в детскую Цсказку скучать отправили. Не зря он мне о последней битве говорил!

Вот и приходится Атрею затылок чесать, о железных дорийских мечах думать.

И Гераклову дубину вспоминать. Трещать чьим-то ребрам! Но Атрей сказал: "Скоро!"

А ведь Атрей... - Атрей - не загадка...

Дядя наконец* отложил таблички, вздохнул, лицо потер. - С Атреем все ясно, Тидид. Ты правильно говорил: он, как и Адраст, мой покойный отец. Чего хочет - понятно. Власть - настоящая, не кажущаяся, великая держава, поход за море... Это не ново, не он такое выдумал. С Эврисфеем тоже ясно - болванчик на троне, злобный, всего боящийся... А вот Фиест...

И снова дядя не ошибся. О Фиесте мы почти ничего не знаем. Он редко покидает Микены, ни с кем не встречается, не выходит из тени. Все, что говорят о нем, - всего лишь слухи. Будто бы Атрею он не просто брат, а брат-близнец, не отличить, будто бы Олимпийцев не чтит, а поклоняется то ли даймонам, то ли призракам из Гадеса. И будто бы слуги у него есть - не думающие, не рассуждающие, только ему покорные. Не слуги даже - мертвецы ходячие.

Хочешь - верь, хочешь - на себе испытай!

Я понимаю так, Тидид. Фиест хитрее. Все эти годы он брату поддакивал, подыгрывал, в сторонке держался. Как бы в сторонке... Атрей правит, Атрей повелевает, а Фиест... Фиест ждет. А вот чего? Он - не наследник пока наследник - Атрей; может, в этом дело?

Есть еще один наследник микенский, - усмехнулся я. - Гераклом зовут.

И не я один так считаю - вся Ахайя, вся Эллада. Ведь именно своему сыну Дий-Зевс Микены предназначил! Не Пришел ли час волю Отца богов выполнить?

И это тоже, Тидид...

Дядя Эвмел нащупал палочку, с трудом приподнялся. Бедный дядя! Уже и не ходит почти, и на колеснице не ездит. Только и осталось - на носилках путешествовать. А ведь ему и сорока нет! Да какое там сорок - тридцать с небольшим!

...Ядовитое семя! Все мы, в чьих жилах - ИХ кровь!

Ох, Тидид, не понравилось мне это Атреево - "Скоро!"...

И мне не понравилось. Поэтому прямо тут, на этом столе, где горой навалены тайные таблички, я сейчас напишу приказ Эматиону-лавагету, и Амфилоху Щербатому напишу, он сейчас как раз в Тиринфе, рядом с микенской границей, а еще Промаху и Полидору...

Скоро! Что - скоро?

* *

Тебя совсем замучили, господин мой Диомед! Мужчины и... женщины тоже!

Рука Амиклы касается звериной метки на животе. Я виновато отворачиваюсь.

...Ее хитон на полу, и гиматий на полу, и сандалии, и мой фарос вкупе с

хитоном тоже. И венец золотой там же. Так сюда в венце и пришел - не было времени переодеться.

Мы так редко видимся с тобой, господин мой Диомед, а когда видимся, тебя уже другие выпили, копье твое уже не копье, уколешь - не почувствую...

Еще как почувствуешь! - возмущаюсь я, прижимадсь лицом к ее животу, к лону, к бедрам. А ее губы уже скользят по моей коже, вызывая привычную терпкую дрожь, я трогаю рукой ее грудь, сжимаю...

И не почувствую, не почувствую,- шепчет она, почти не отрывая губ. - Ты не ванакт, ты, как и я, служитель Киприды, только я должна любить всех мужчин, а ты - женщин, бедной Амикле остается только тебя съесть, съесть, съесть!.. И я тебя съем, господин мой Диомед, а потом найду ту девку, грязную вонючую девку с кривыми ногами, которая посмела тебя украсть, и буду жечь ее горячей бронзой, а потом пойду на улицу и стану любить мужчин, всех подряд, много мужчин, с крепкими копьями, не то что у тебя...

Ахты!..

...И нас уже нет, мы стали ночным ветром, заревом, туманом над лесной поляной. Только серебристый свет перед глазами... Поступь ее благородна... глубоко и таинственно лоно... стройные бедра словно ведут на ходу спор о ее красоте... о ее красоте...

В храмовые дела я не вмешиваюсь. Боги сами о себе позаботятся! Только один раз и пришлось. Амикле, старшей жрице храма Афродиты Горы, уже не нужно бродить по аргосским улицам, собирая серебро для многолюбивой богини. Стрепсиад-скопец, услыхав мое повеление, только кланялся, кланялся, кланялся... Амикла живет в нашем доме на Глубокой - новом, отстроенном, и все хорошо у нас, то есть почти все...

Почти все...

Но почему, Амикла? Может, к знахарю, к гадателю? Она качает головой, кусает губы. Вот-вот заплачет! Я обнимаю ее худые плечи, глажу по голове...

Я... Я была у знахаря, господин мой Диомед. Была... Только к чему он? Все и так понятно. Слишком многих мужчин я любила - до тебя. С десяти лет я при храме... У таких, как я, редко бывают дети...

Не помогает ничего - ни травы, ни молитвы, ни жертвы Гере Анфии. Казалось, что проще? Вон, у Капанида сынок уже басом отцовским ревет, кормилиц пугает! А маленького Ферсандра дочери уже второй год пошел...

Я к оракулу пошлю, в Дельфы! К Зевсу Додонскому... Заплакала - тихо, беззвучно. Пора уходить, ночевать лучше за стенами Лариссы, потому что с рассветом у ва-накта-челнока новые дела, горы дел, моря, некогда не только сидеть лицом к югу, даже утешить любимую времени не хватает...

Останься, господин мой Диомед! Когда ты рядом, то все хорошо... Останься!