Чтение 29–й страницы книги ~Самолет по имени Сережка~

- Что, Ромик?

- С Сережкой ему лучше все-таки пока не встречаться.

Сережка теперь часто приходил к нам домой. Днем. По ночам стали мы
летать гораздо реже. Видимо, утомились, хотя и не признавались в этом друг
другу. Зато мы в эти дни уходили на любимые места: На заброшенную
заводскую территорию, в переулки неподалеку от Потаповского рынка и на
берег заболоченного Мельничного пруда.

Иногда одни, иногда с Сойкой.

Сойкина бабушка получила добавку к пенсии и расщедрилась: купила
внучке костюм "чунга-чанга". Майка и штаны - все в картинках с пальмами,
обезьянами, туземными лодками и крокодилами. Сойка зачем-то коротко
остригла волосы (сама!) и теперь была похожа на белобрысого тощего пацана.
В платьице с рисунком из листьев и с длинными волосами она мне нравилась
гораздо больше, но я ничего не сказал.

Сойка полюбила бродить с нами по заводским пустырям. К концу лета
сорняки разрослись там, как лес. Даже лебеда вымахала по пояс. У нее были
крупные листья с серебристой изнанкой. Эта изнанка оставляла на загорелых
ногах алюминиевую пыльцу. А с лицевой стороны листья лебеды начинали
краснеть.

Сойка сказала однажды:

- Смотрите, лебединые листья уже, как осенью.

Во мне будто отдалось: "Лебединые листья... лебединая песня лета..."
Но пока было еще очень тепло. Август стоял тихий, безоблачный. Покой лежал
на Безлюдных Пространствах. Они чего-то терпеливо ждали, но знали: это
случится не скоро.

- Мама и папа обещали осенью забрать меня к себе, - шепотом сообщила
Сойка. - А теперь пишут, что денег нет на билеты... Я подумал, что это,
может быть, и хорошо. Грустно было бы расставаться с Сойкой. Сережка туту
же глянул на меня. В его глазах читалось: "Тебе-то грустно, а ей здесь
каково? Ты подумал?"

Ох, я по-прежнему был эгоист.

...Однажды мы оказались на заводской территории без Сойки, вдвоем.
Бродили, болтали обо всем понемногу.

Сережка вдруг сказал:

- Видишь, я был прав.

- Ты о чем это?

- Когда говорил, что будем встречаться реже...

- Неправда!

- Но ведь так получается. Ночью уже почти не летаем...

- Мы будем! Опять!

- Но уже не так часто. И мы туту не виноваты. Просто нельзя все время
жить одними и теми же радостями.

Так по-взрослому у него получилось: "одними и теми же радостями".

И снова пришла ко мне тоска. Как тогда, в больнице. Но уже не такая
беспомощная.

- Если тебе надоело... если хочешь уйти, так и скажи.

- Да не хочу я. Но понимаешь, появляются другие дела. Может, еще
кого-то надо будет спасть. И мне, и тебе. Не только друг друга...

"Не вертись, не придумывай, - хотел ответить я. - Осточертел я тебе,
вот и все...". Но только выдавил:

- Из меня-то... Какой спасатель?

- У тебя тоже есть цель. Чтобы помочь...

- Кому?

- А Сойке?

- А причем тут я? - Это вышло у меня совсем похоронно. - Ты умеешь
спасать и помогать в тыщу раз лучше.

- Но она-то... она для себя придумывала не меня, а тебя.

Как ни грустно мне было, но я все же попытался дотянуться - чтобы
кулаком по шее. Сережка засмеялся. Отскочил.

- Врешь ты все, - уныло сказал я. - Без тебя ничего хорошего не
будет. Ни у меня, ни у Сойки, ни вообще...

- Почему?

- Потому что... - Я хотел взорваться, крикнуть: "Потому что без тебя
не смогу, сдохну от горя! Потому что лишь при тебе я способен на что-то
хорошее!" Но осекся. Не решился.

Пробормотал, глядя на свои измочаленные кроссовки:

- Потому что ты - самолет...

- Подумаешь! Ты тоже будешь самолетом!

Он шел впереди, говорил, не оглядываясь. А теперь обернулся. Я замер.
Он тоже. Затем шагнул ко мне, положил на плечи ладони. Он не улыбался, но
глаза его были удивительно ласковые. Наверно, такие бывают у любимых
братьев (хотя я не знаю точно, ведь я рос один).

- Ромка, пора. Это не трудно, если захочешь. Я научу...

ПРЫЖОК

Оказалось, что это и правда не трудно...

Ну, наверно, такое может получиться не у каждого. Поэтому, если у вас
не выйдет, не обижайтесь. Тут необходимо, чтобы у человека был уже опыт
полетов над Безлюдными Пространствами. А главное - чтобы рядом был друг,
который еще раньше научился превращаться в самолет...

Все произошло быстро. Потому что я сразу поверил, смогу! Я
зажмурился, раскинул руки и... стал самолетом.

Я увидел себя сразу всего. Как бы изнутри и со стороны -
одновременно. Видел и чувствовал каждый винтик мотора, каждую заклепку
обшивки. Я сделался таким самолетом, на каком летал в своих прежних снах.
Маленький биплан - с двумя парами крыльев (верхние - сплошная плоскость,
которая проходит над кабиной), с тугими черными колесами, с легким
хвостовым оперением и с лобовым стеклом, похожим на половину прозрачного
пузыря.

Лебеда щекотала мои накаченные шины, теплый ветерок скользил по
крыльям, а мягкое августовское солнце грело красно-желтую обшивку. Да, я
был покрыт лимонной и алой краской. А на лопасти руля - белый круг и в нем
голубая морская звезда. А на борту - буква и цифра: L-5. Как раньше! И как
у Сережки!

Сережка был уже в кабине. Трогал ручку управления, осторожно давил
кроссовками на педали.

Я шевельнул элеронами и рулем, напряг стартер - сейчас крутану
пропеллер. Сказал через динамик:

- Сережка. Днем опасно, по себе знаю. Всякие службы наблюдения,
ПВО... Прежде, чем уйдешь в Пространства, шум подымут.

И я скрутил в себе нетерпение.

Вечером я отпросился в гости к Сережке - с ночевкой. У него была в
сарае летняя комнатка, похожая на каюту. Для независимой жизни. Мама
повздыхала и отпустила. Она боялась за меня, но понимала: мне пора
делаться самостоятельным.

- Надеюсь, вы не будете выкидывать там никаких фокусов...

Знала бы она...

Мы давно уже не взлетали со школьного стадиона. Ведь я теперь "на
своих двоих" легко мог добраться до Мельничного болота, а там взлетная
площадка не в пример лучше.

Около десяти вечера мы оказались на песке. Вечер был черный и
звездный, без луны. Мохнатые и невидимые, будто сгустки темноты, чуки
разожгли костры. Славные они были, эти чуки - добродушные, всегда готовые
помочь. Меня они уже не стеснялись, ласково терлись о ноги косматыми
головами.

Огни разгорелись, и я опять стал самолетом. Задрожал от нетерпения.

- Сережка, садись в кабину!

- Ладно! Только я на один полет, для страховки!

Я пустил ток - от аккумулятора к стартеру. Тот качнул мой
двухлопастный винт. Радостно дрогнули цилиндры от горячего толчка
вспыхнувшей бензиновой смеси. И еще, еще... И вот - азартная дрожь
ожившего мотора, и похожее на счастье тепло... А вдоль всего тела - струи
воздуха от стремительного винта.

Пропеллер неудержимо потянул меня - легонького, крылатого: скорей,
скорей, вперед! И страшно, и не удержишься. Да и нельзя удерживаться - ты
же самолет!

Плоские песочные кочки поддавали резину колес, шасси тряслось. Даже
больно немного. Ой... Но тут воздух под плоскостями стал удивительно
плотным, почти твердым, а сверху словно растаял, превратился в пустоту. И
эта пустота потянула крылья вверх. Я шевельнул закрылками... И колеса
перестали чувствовать песок. Они еще вертелись, но по инерции, в воздухе.
И воздух этот обдувал их тугой прохладой. Так обдувает он босые ступни,
когда мчишься на стремительной карусели (Я один раз пробовал, и у меня
слетели кроссовки). Но карусель - это на одном уровне и по кругу. А здесь
- вперед и в высоту!

...И вообще это очень трудно - сравнивать ощущения человека и
самолета. Мало похожего. А я-то теперь жил, размышлял и чувствовал именно
как самолет.

Главное отличие от человеческих ощущений - то, что воздух вокруг тебя
совсем другой. Он и плотный, и стремительный. Летит навстречу, но не
пытается тебя смять, А послушно обтекает, срывается с элеронов и руля
свистящим потоком, ровно давит снизу на крылья....

А еще - живая сила мотора и восторженная быстрота винта. Это он,
пропеллер, увлекает тебя с небывалой скоростью сквозь воздушную толщу. А
если ты рискнул на несколько секунд выключить мотор - сразу замирание, как
при остановившемся сердце. И жуть падения. Но и в этом есть своя радость.
Радость испытания и риска, словно бежишь над пропастью...