Чтение 29–й страницы книги ~Золотая шпага~

-- Лишь бы его секундант... да доктор не проговорились. Хотя вряд ли. Их могут заподозрить в соучастии. Смолчат! Не ради чести, а ради сохранения своих шкур.

Внуков вздохнул:

-- Так сами пороки наши могут приносить благо. Ладно... Но как ты, даже не дрогнул!

-- Тогда?

-- Тогда что, теперь! Ведь волосок отделял от свершения великой подлости. Не даром же он так переменился в лице. И сказал что-то о Провидении, которое все видит. Или насчет заповеди, я не запомнил от волнения. Мол, не желай другому то, чего не хотел бы себе...

Засядько с силой потер ладонями лицо, положил кулаки на крышку стола:

-- Ладно. Это все суета сует. Вернемся к вечному.

-- Согласен,-- сказал Внуков.-- Наливай!

Засядько поморщился, не принимая шутки:

-- Я говорю о новом здании Арсенала. Что слышно?

-- Проект пока в канцелярии его величества государя императора.

Засядько сказал безнадежно:

-- Ну, тогда пиши пропало.

-- Дело не безнадежно! -- сказал Внуков и впервые улыбнулся.-- Государь изволил затребовать эти бумаги для личного рассмотрения. И хотя он все больше времени проводит на масонских собраниях и часами молится в их тайных оргиях... хотя я не понимаю как на оргиях можно молиться?.. но решения принимает все еще быстро... и более-менее верно.

Глава 39

Александр I утвердил план и смету строительства нового здания Арсенала, а также расходы по перенесению лаборатории в безопасное место. Друзья предлагали Засядько добиться, чтобы место старой лаборатории оставили лично для него, и уже подсчитали, какой доход ему принесет, но генерал составил план по строительству лагеря для своих воспитанников с разведением при нем хорошего сада. "Это полезно для здоровья юнкеров, и вместе с тем лагерь будет близ самого училища",-- записал он.

Наконец Арсенал был построен, и все необходимое разместилось там в должном порядке. Александр I, посетив Арсенал, пришел в восторг, императрица Мария Федоровна, как об этом в тот же вечер писали газеты в разделе светской хроники, "с материнской заботливостью входила в разные подробности... осталась чрезвычайно довольна и со свойственной ей милостью изволила изъявить свое удовольствие генералу Засядько".

Великая княгиня Мария Павловна после обозрения Арсенала, как сообщила через неделю та же светская хроника, изволила сказать: "Это не Арсенал, а магазин галантерейных вещей". Засядько долго прикидывал: похвала это или оскорбление? Видимо все-таки великая княгиня решила, что подобное сравнение делает честь Арсеналу.

Однажды в один из напряженнейших дней к Засядько подбежал взволнованный полковник Крюгер, его помощник:

-- Александр Дмитриевич, гости! Его императорское величество со свитой!

-- Знаю,-- ответил Засядько, взглянув на часы.-- Предупреждали заранее...

-- Что же вы не сказали? -- не удержался Крюгер.-- Мы бы подготовились.

Засядько взглянул на него холодно:

-- Ковры постлали бы? Или посыпали песочком дорожки?

Крюгер поспешил исчезнуть. Засядько неторопливо пошел навстречу подъехавшим каретам. Наметанным глазом отметил несколько иностранцев. Такие делегации были ему не в диковинку. Осмотреть Арсенал приезжали иностранные принцы, военные советники союзных держав, послы дружественных стран. Обычно их сопровождал либо сам император, либо кто-то из его братьев.

-- Александр Дмитриевич,-- спросил осторожно появившийся за спиной Крюгер,-- может, вы переоделись бы?

-- Уже не успеваю,-- ответил Засядько беззаботно.

Он был в простой холщовой рубашке, изрядно потертой на локтях. На боку желтело большое пятно от кислоты.

С Александром I прибыла большая свита. Императрица Мария Федоровна, великая княгиня Мария Павловна, великий князь Михаил Павлович, великий князь Николай Павлович... Все великие и все самые знатные... Был и неизменный Аракчеев, объект неугасающей ненависти в русских войсках.

Царь милостиво кивнул Засядько, а великий князь Михаил вскинул руку в приветственном жесте и пошел ему навстречу.

Когда они обменивались рукопожатием, к ним приблизился еще один человек в одежде английского покроя. Засядько узнал фельдмаршала Веллингтона, портреты которого встречал в газетах после битвы под Ватерлоо довольно часто.

-- Здравствуйте, генерал,-- сказал Веллингтон, протягивая руку.-- Нам нет нужды представляться. Участники войн с узурпатором долго еще будут узнавать друг друга по незаметным для других приметам!

Засядько пожал руку герцогу, которому еще довелось командовать английскими войсками при завоевании ряда княжеств в Индии -- сказочной стране, где ему так и не удалось побывать.

-- Я уж подумал, не сам ли это Петр Великий,-- говорил между тем Веллингтон.-- Кстати, в Англии нарасхват продавались газеты с описанием Итальянского похода русской армии. Тогда у нас впервые прочли о вашем подвиге при взятии Мантуи. Вас тогда не отметили наградой? Странно... Потом ваше имя нередко упоминалось в военной хронике... Скажите, а эта простонародная рубашка вам не мешает?

Засядько понравилось, что фельдмаршал произнес последнюю фразу без нарочитой брезгливости.

-- Почему она должна мешать? Очень удобна для работы.

-- Разумеется,-- согласился Веллингтон.-- Но разве вам не приходится ежеминутно доказывать целесообразность такой одежды?

Засядько рассмеялся. Веллингтон ему нравился.

-- Не обращаю внимания. Петр тоже любил простую одежду, когда работал.

-- У Петра были великие замыслы,-- возразил герцог,-- он мог не обращать внимания на мелочи.

-- У меня тоже замыслы,-- ответил Засядько шутливо.

Однако Веллингтон не рассмеялся. Внимательно всматривался в загорелое лицо генерала. Он знал, что этого молодого генерала называли специалистом по ракетам -- новому и еще не изученному виду оружия. Кто знает... Ракеты -- темная лошадка. Может быть, ничего в них нет, а может -- колоссальное будущее. Нужно иметь мозг гения, чтобы, глядя на яйцо, видеть в небе парящую птицу.

-- Если ваше дело удастся,-- сказал Веллингтон,-- то ваша слава затмит славу ныне живущих. Так уж повелось, что при жизни смотрят на родословную, а после смерти оценивают дела. Уже сейчас имена механиков Уатта и Фултона гремят на американском континенте, да и у нас в Британии они известны больше иных принцев крови!

Уже покидая Арсенал, Александр I осмотрел и учебную роту Засядько. Солдаты застыли как истуканы, ели глазами государя-императора. Александр, постаревший и с блуждающим взором, как-то чересчур внимательно всматривался в солдатские лица. Остановившись перед левофланговым, спросил неожиданно:

-- Если я велю тебе выстрелить мне в сердце, выполнишь?

Солдат смотрел, выпучив глаза. Рявкнул густым сильным голосом:

-- Я солдат, Ваше Величество. Мой долг -- выполнять все, что прикажет вышестоящий командир.

-- Значит, выстрелишь?

Солдат ответил четко:

-- Вы -- царь-император. Ваш приказ -- закон. Конечно, выстрелю.

Александр кивнул, довольный вроде, подошел к другому:

-- А ты выстрелишь?

-- Выстрелю, Вше Величество.

К третьему:

-- А ты?

-- Выстрелю, Ваше Величество.

Так дошел до конца, все отвечали одинаково. Но последний вдруг ответил:

-- Нет, Ваше Величество.

Засядько видел как прояснилось лицо императора. Наконец у кого-то любовь и преданность императору превозмогла жесткий закон повиновения приказам! Расчувствовавшись, он достал горсть золотых монет, вложил в руку солдата:

-- А почему не выстрелишь?

-- Я бы с охотой стрельнул,-- пожаловался тот,-- однако, Ваше Величество, я барабанщик. Мне ружье в руки брать вовсе не положено!

Сдает император, подумал Засядько с тревогой. Что с ним? Еженощные моления с масонами доведут до умопомешательства и покрепче человека. А у этого глаза всегда были на мокром месте.

Пока Александр I осматривал новые пушки, Аракчеев расстегнул у солдата воротник, увидел грязное белье, взревел в ярости:

-- Что такое? И это победоносная армия? Немедленно сменить всем солдатам исподнее!

Засядько сказал хмуро:

-- Простите, но нашей роте уже пятый месяц не выдают запасное белье.

-- Это не оправдание,-- рявкнул Аракчеев.-- Пусть поменяются друг с другом!

Засядько видел смеющиеся глаза Веллингтона. Но когда разъяренный Аракчеев отвернулся от Засядько, англичанин сделал чисто английское лицо, бесстрастное и неподвижное.

21 августа 1821 года генералу Засядько была объявлена высочайшая благодарность за воинскую выучку учебного карабинерского полка, которым он заведовал. 24 декабря за превосходные знания воспитанников директор Артиллерийского училища Александр Дмитриевич Засядько был награжден орденом св. Анны 1-й степени. В апреле 1822 года изобретатель Засядько был пожалован землей в Саратовской губернии, которая моментально ушла на уплату долгов, ибо опыты с ракетами производились на собственные средства. 8 ноября директору, управляющему, начальнику и т.д. Засядько был объявлен приказ генерал-фельдцейхмейстера: "Осматривая 2 и 4 чисел сего месяца Артиллерийское училище, учебную артиллерийскую бригаду и С.-Петербургский Арсенал, к совершенному моему удовольствию я нашел во всех частях везде превосходный успех, отличный порядок, устройство и опрятность. Столь блистательное состояние я отношу единственно к особому усердию и попечению начальника сих частей, генерал-майора Засядько, будучи всегда признательным к его неутомимым трудам, на пользу службы обращаемым, от действия коих все части более и более получают усовершенствования. Учебная артиллерийская бригада доведена до такого совершенства, отличного состояния по выправке людей, знанию всего дела, ловкости в ходьбе и обмундировании, что может почесться примерною и образцовою во всех отношениях. Я приятнейшим долгом себе поставляю изъявить генерал-майору Засядько совершеннейшую мою благодарность и признательность, находя в нем истинного себе помощника".

Профессор Засядько был награжден орденом святого Владимира 2-й степени. И лишь ракетчика Засядько никто не отметил и не наградил. А именно в это время он значительно увеличил дальнобойность своего детища и усовершенствовал шестиствольную ракетную установку. Но самое главное -- наконец-то детально разработал теорию ракетной тяги. Теперь мог точно сказать, сколько потребуется пороха, чтобы запустить, к примеру, ракету из Петербурга в Москву или даже на Луну. Правда, порох в этом случае будет далеко не лучшим топливом. Гораздо перспективнее окажется нефть. Вернее, ее некоторые фракции...

Однажды вот так сидел на веранде, подставив лицо редким на севере лучам весеннего солнца. Послышались легкие шаги. Засядько чуть повернул голову, виновато улыбнулся. Это была Оля, вечная и преданная Оля, которая заслуживала многого, но которой он дал так мало. Он наклонил голову, поцеловал руку, которую она опустила ему на плечо, благодарно прижался щекой.

-- Мой генерал,-- сказала она улыбнувшись,-- я вижу, у тебя сегодня мирное настроение?

Есть женщины, красота которых расцветает год от года, и в тридцать-сорок лет они красивее и обаятельнее, чем были в восемнадцать. Оля, теперь очевидно, оказалась вылеплена из этого редкого теста. Или этой редкой глины.

-- Перебирая свою жизнь,-- сказал он медленно,-- не нахожу оправдания себе в одном: слишком мало я уделял тебе времени. Работа, опыты с ракетами, снаряжения, а ты все время оставалась в стороне...

-- Я? -- удивилась она и с большой нежностью, как ребенка, погладила его по голове. Голос ее звучал искренне: -- Милый, дорогой мой человек, ты не прав.

-- Почему? Я даже по балам не возил тебя, а где еще появляться красивой женщине?

-- Я счастлива,-- сказала она мягко.-- Ты занимался своими делами, я -- своими. Ты велик в своих мужских делах, я -- в женских!

Он вопросительно взглянул на нее, но она вместо ответа указала вниз, на площадку в саду.

Оттуда донесся крик и гам, разбойничий свист. Засядько вместе с креслом пододвинулся к перилам, растроганно заулыбался.

На площадку выкатились кубарем трое: два мальчика лет шести-восьми боролись с более рослым и, видимо, старшим противником. По дороге они наткнулись на садовую скамейку, послышался треск, и все трое прокатились еще пару саженей. А позади остались сломанные доски.

-- Сорванцы,-- сказал Засядько довольно,-- одни убытки от них. А где остальные?

-- Взяли лошадей, собираются устроить скачки на берегу реки.

-- Пусть,-- одобрил Засядько.-- Как прошли вчерашние занятия?

-- Преподаватели не нахвалятся. Хорошо усваивают иностранные языки, математику, физику, превосходно рисуют и музицируют...

-- Ишь, даже музицируют? Ну, это уже твое дурное влияние... Шучу, шучу, не дерись! Воспитание и образование должны быть разносторонними. А гимнастическим упражнениям уделяют время?

-- Больше, чем нужно,-- вздохнула Оля.-- На саблях и шпагах фехтуют лучше, чем взрослые офицеры, необъезженных жеребцов укрощают... Сразу видно, чья цыганская кровь течет в жилах. Признайся, ты не был разбойником или хотя бы конокрадом?

-- Ну, разве что не в этой жизни...

-- Я думаю,-- сказала она с намеком,-- ты и в этой успел немало.

Он сделал вид, что не понял, сказал благодушно:

-- Это хорошо, в здоровом детском теле -- здоровый дух, как говорили древние. А здоровый дух будет стремиться за горизонт, все дальше и дальше... Сначала в дальние страны, потом... потом еще дальше.

Вечером заглянул Внуков. Засядько отложил в сторону бумаги с расчетами и, едва гость, кряхтя, уселся в глубокое кресло, сообщил новость, которая привела подполковника в смятение:

-- Вот что, дорогой дружище, решил я съездить на днепровские пороги, поклониться святым местам.

-- Александр Дмитриевич! -- воскликнул Внуков в ужасе.-- Вы?.. Поклониться?.. Святым местам? Александр Дмитриевич, вы переработались. У меня однажды с головой тоже было такое, я, помню, надрался да еще целого индюка съел на ночь...

Засядько рассмеялся:

-- Думаешь, рехнулся? Такой безбожник да вдруг кланяться иконам? К счастью, святыми могут быть не только иконы.

-- Ну, могут быть мощи, ковчеги... ракии или раки, реликвии...

-- На днепровских порогах какие могут быть ковчеги? А вот реликвий хватает! В виде мечей Святослава, палицы Кия, топора Руса, палиц дружинников Рюрика... Однажды боги спросили Одиссея, какую жизнь он избрал бы: долгую и мирную или короткую, но полную подвигов? Одиссей выбрал второе. Боги же за отвагу даровали ему жизнь долгую и полную приключений... Не видишь связи? А посетить пороги я просто обязан. В минуты просветления придумал машину, которая облегчит плавание через эти самые пороги. Надобно осмотреть местность. Пусть корабли плавают...

Наступило молчание. Каждый думал о своем. Наконец Засядько подвел итог размышлениям:

-- На той неделе я и съезжу. Всю зиму ждал...

-- Не стоило бы на пороги, а? Зачем душу бередить? Может, лучше хоть раз в жизни на кавказские воды? Это вошло в моду. Ездят все, кому надо и не надо. Вы бы видели, сколько там бездельников и пустоцветов!

Однажды теплым летним вечером зеваки на одной из харьковских улиц стали свидетелями довольно редкого зрелища. Они увидели незнакомую карету, которую тащила четверка усталых лошадей. Карета была ветхой, однако в городе, где имелось всего три кареты, появление четвертой стало событием. Знатоки тотчас же определили, что экипаж заграничной работы, и это еще больше разожгло любопытство.

Карета свернула на Сумскую улицу и там остановилась. Из нее вышел высокий, атлетического сложения военный. Широкие плечи облегал старый потертый мундир, на ногах были истоптанные сапоги. За ним вылез другой военный, в чине подполковника, с длинным бледным лицом, взял небольшой чемодан с веревочной ручкой и сумку с вещами. Военный подошел к дверям каменного дома, дернул за шнурок.

Так генерал Засядько прибыл в Харьков. Он любил этот небольшой городок, который протянулся с севера на юг, как он привычно определил из кареты, на две версты, а с запада на восток -- на три с небольшим. Тихие украинские ночи, родной с детства язык... Здесь переночует, а то и на пару суток задержится, если карету починить не успеют раньше.

С порога он оглянулся на строящуюся колокольню Успенского собора и улыбнулся своим мыслям. Начали ее в честь победы над Наполеоном в 1812 году, сейчас идет уже 1825 год, а конца строительству не видно. Харьковчане не спешат, словно у них впереди вечность. Счастливые!

Карету чинили трое суток. Правда, он не отрывался от расчетов, все бумаги возил с собой, и теория ракетной тяги продвинулась еще на шажок. Так, углубленный в расчеты, он и не заметил, что карета двинулась, что катит по степям и гаям, что восхитительные багровые закаты переходят в сказочные тихие украинские ночи, а утром вспыхивают бесподобные зори... Зато стала заметна строгая красота интегралов и туго натянутый ряд дифференциальных уравнений!

Он прибыл на Хортицу, с неутомимой энергией ходил в ледяной воде, замерял глубины, мерял пороги, высчитывал вес падающей через камни воды.

-- Плотину пока построить не сможем,-- сказал он сожалеюще.-- Далеко от Москвы, Петербурга. В полудиких странах вся жизнь идет в столицах, а в остальных городах и весях... так, ждет указаний. Это не Голландия, где каждый город равен столице, а плотины на каждом шагу...

-- Значит, ехали зря? -- спросил Внуков.

-- Я предусмотрел и такое. Свободное плавание все равно можно устроить! Не с помощью плотины, так с помощью изобретенной мною машины. Хоть так, хоть эдак, а река станет судоходной!

Подул резкий ветер. На чистое небо наползла черная туча. Донесся далекий раскат грома.

-- Александр Дмитриевич! -- сказал Внуков встревоженно.-- Гроза будет! А у нас коляска открытая... Надо спешить!

-- Успеем,-- отозвался Засядько.

Он смотрел на остров, откуда предки его выступали в боевые походы. А гроза все приближалась, приближалась и, наконец, грянула. Вдали опустилась и стремительно надвинулась на них плотная серая стена дождя.

Засядько бросил последний взгляд на Хортицу и пошел к коляске. Он даже не вздрогнул, не поежился, когда ледяной водопад ревущей воды обрушился на голову и плечи. Просто не замечал ливня, грома и молний.

Бешеные порывы пронизывающего ветра и проливной дождь сопровождали их всю дорогу, целых тридцать верст. Лошади то и дело увязали в грязи, и Засядько с Внуковым, промокшие и продрогшие, терпеливо вытаскивали коляску на твердый грунт.

Измученный Внуков уже ничего не хотел. Единственным его желанием было лечь здесь в поле и умереть. Все что угодно, лишь бы избежать этой дорожной голгофы. Остальной путь был сплошным кошмаром. Он смутно помнил, что Засядько теребил его и что-то кричал в самое ухо. Очнулся в своей передней. Когда слуги торопливо снимали с него промокшую одежду, заметил на себе плащ генерала. А как же он?

От этой страшной мысли и чувства непоправимой вины Внуков подхватился и снова бросился в ревущую ночь, уже не ощущая ни дождя, ни ветра.

Засядько был дома, сидел у жарко натопленного камина. Лицо его казалось застывшим. Настолько застывшим и бесстрастным, что Внуков испугался и громко воскликнул:

-- Александр Дмитриевич!

Засядько повернул к нему голову, сказал с жутким спокойствием:

-- Все.

-- Что все?

-- Закончил расчеты.

-- Господи, в такое-то время! Как убрать пороги?

Засядько раздраженно отмахнулся:

-- Что пороги! Не я, так другой завтра бы это придумал. А я закончил вчерне расчеты... как бы тебе это сказать... Я создал теорию ракетной тяги!

Внуков смотрел ошарашенно, не знал, что сказать. А вид у генерала-изобретателя был совсем не радостный.

-- Сейчас вот думаю, жизнь -- как озеро: чем больше высыхает, тем больше грязи показывается на дне... Чем занимался? Живу в дикое время, сам дикарь...

-- Не во всяком озере грязь! -- горячо запротестовал Внуков.-- На дне горных озер нет грязи!

-- Спасибо на добром слове... Ты уж извини великодушно, но я сегодня собирался еще немного поработать.

-- Александр Дмитриевич, вам надо отдыхать.

-- Отдыхать... Только мертвецы имеют право отдыхать. Только они! Кстати, ты никогда не задумывался над тем, что большую часть человечества составляют не живые, а мертвые? И они живут среди нас. Помогают. Когда я вел в атаку на Бородинском поле своих людей, то рядом со мной шли также воины Александра Невского и Дмитрия Донского... Хочу думать, что и я когда-то буду идти с кем-нибудь по Луне или другим планетам...

-- Александр Дмитриевич!

-- А что? Сохраните только память о нас, и мы будем жить и после смерти. А насчет Луны... дорогой мой друг, иные утопии бывают лишь слишком рано высказанными истинами!

Они отправились на другой день рано утром. По раскисшей после ливня дороге, в разболтанной карете. Засядько на ходу заполнял бумаги корявым почерком, морщился, когда карету подбрасывало, и перо протыкало бумагу.

Внуков качал осуждающе головой, а Засядько объяснил:

-- В старости нужно работать больше, чем в молодости. Ты так не находишь?

-- Вам нужно отдохнуть, Александр Дмитриевич,-- только и нашел что ответить Внуков.

-- Ах, оставь. Уже некогда отдыхать. Не успеваю. А сделать нужно многое... По-моему разумению, только мертвые имеют право отдыхать. Или это я уже говорил? Да и то многие мертвяки трудятся во всю, работают, воюют.

-- Александр Дмитриевич...

-- Господи, Внуков! Ты почему такой... прямой? Я говорю не о вампирах. Невский, Донской, Суворов -- и сейчас с нами воюют, верно?

-- Вы ненасытны,-- упрекнул Внуков, не сдержавшись.-- Что еще надо? Ведь что-то гнетет, я же вижу! Другой сказал бы на твоем месте: я сделал больше, чем дано человеку. И всего добился сам, своим талантом, волей, трудолюбием. Я счастлив!

-- Ты мой друг, и я могу сказать, что было бы для меня самым большим счастьем...

Внуков весь превратился в слух. Что может осчастливить этого титана?

-- Увековечить свое имя...-- прошептал Засядько,-- Где-нибудь... на обратной стороне Луны!

Он невольно засмеялся, наблюдая за другом-ракетчиком. Тот отшатнулся, словно кот, попавший передними лапами в горячее молоко.

-- Эх, дружище,-- сказал Засядько невесело,-- ты даже и на миг не допустил мысль, что я сказал это серьезно...-- И снова уткнулся в расчеты.

-- До Луны далеко,-- заметил озадаченный Внуков, не зная, что и подумать.-- Только праведники увидят ее обратную сторону.

-- Надеюсь, что праведники,-- буркнул Засядько.-- Правда, я праведность понимаю иначе. И не после смерти, а при жизни увидят... Ведь я так много сделал, чтобы они достигли Луны!

-- Побойся бога, Александр Дмитриевич,-- прошептал Внуков побелевшими губами,-- что ты говоришь? Какая Луна? Мы же занимаемся боевыми ракетами! Боевыми!