угольные тени. Их вершины достигали Евфрата и даже перебирались через
него. Чем ниже было солнце, тем более заметно для глаза тени ползли вдаль.
И вдруг они поблекли, растворились в сумерках, опустившихся на землю -
солнце окончательно скрылось за горами.
возможно, что скоро она тебе надоест. Еще будешь скучать по горам.
магия пространств потеряла над ним власть. Но они с Гиртеадой обращали
свои взоры на восток до тех пор, пока ночь не укутала Месопотамию
темнотой.
стал забирать на восход, удаляясь от гор, повернули к реке. Здесь их
встретил большой военный лагерь. Он был вытянут вдоль Евфрата на много
стадий, а от гор его отделяли ров и высокий вал. По всему было видно, что
войска стоят в нем давно: с внешней стороны рва в огромном количестве
располагались повозки, палатки, целые деревни из шатров торговцев,
компаний гулящих девок и прочего приблудного люда.
ведущей к воротам, выстроилась почетная стража: воины от каждого из
отрядов, находившихся здесь. Навытяжку стояли македонские гипасписты,
греческие пельтасты, варварские лучники, конница, набранная в предгорьях
Кавказского Тавра. Они долгими криками приветствовали проезжавшего мимо
Эвмена. Их командиры встречали автократора около самых ворот. Ярко
начищенные доспехи, дорогое оружие, разноцветные плащи, отдохнувшие и
сытые лица; как-то сама собой душу Калхаса наполнила гордость за Эвмена и
за себя, едущего совсем рядом с могущественным полководцем.
аргираспиды приняли мрачный вид, а их запыленные одежды только
подчеркивали его. Калхас прекрасно понимал, в чем тут дело: теперь армия
под командой Эвмена насчитывала почти полтора десятка тысяч человек и
ветераны, соответственно, составляли немногим более одной пятой ее
состава. Отныне они ожидали от стратега большей независимости и взирали на
войска с востока с тем же подозрением, что и на разношерстный сброд
Дотима.
Такого обилия войск он не видел еще никогда. Вначале пастух растерялся
перед суматохой и беспорядком, сопровождавшими выход армии из лагеря. Ему
казалось удивительной невозмутимость стратега. Однако постепенно суматоха
обернулась внушительной, величественной картиной. Ярко и холодно струилось
солнце по тысячам мерно колыхающихся копий; рыжими, серыми толпами ехали
фракийцы и вооруженные подобно им варвары. При приближении стратега рой
мечей выскальзывал из тяжеловесных, широких ножен и вместе с дротами
вздымался к небесам. Горячили лошадей легкие, дикие сакаскины, почти
невесомо вспыхивали их расшитые бисером колчаны и ножны для кривых
скифских ножей. Пращники, лучники, метатели дротиков окружали тучей
походных застав вытянувшуюся вдоль Евфрата колонну. А сзади еще был обоз и
особые отряды, охранявшие его. Аргираспиды терялись в этом суровом
многообразии.
находились пригодные для переправы броды, которые охранял предавшийся
стратегу сатрап Верхней Месопотамии Амфимах. Войск у него было немного, но
врагов пока не опасался ни кто: Птолемей воевал только на море, Селевк еще
не решил, на чью сторону стать, Антигон же задержался у Тарса.
Калхаса возбужденное - словно перед грозой - состояние, постепенно
становился более спокойным, расслабленным.
главе колонны. Теперь его сопровождала целая свита, среди которой
выделялся полугрек-полумакедонянин Филипп, командовавший в лагере в
отсутствие Эвмена. Статный, седеющий мужчина, немногим старше стратега,
он, как заметил Калхас, принадлежал к таким же почитателям Кардийца, что и
Дотим. Обращаясь к стратегу, он почтительно склонял голову, а когда тот
отвечал, блестел глазами и раздувал ноздри, словно горячий жеребец. В его
преданности было что-то неистовое и безрассудное. Калхасу такая горячность
показалась даже чрезмерной и не приличествующей человеку,
начальствовавшему над большим количеством войск. Но наблюдать за ней ему
было приятно. Вокруг пастуха начинали происходить большие события. Эвмен,
Иероним словно стали выше, величественней, армия выглядела могуче, и
самого себя Калхас ощущал по-другому, чем неделю назад. Сознание важной,
большой ответственности накладывало на всех отпечаток приподнятости и
внутренней собранности.
остальных. Но время, когда они свободно разъезжали вокруг расположения
войск, кончилось. Гиртеада осталась в обозе, там же, где были и остальные
женщины, где была и сама жена стратега.
мельком видел эту женщину. Несмотря на долгую разлуку с мужем, она вела
себя сдержанно, держалась в стороне. Но ее совиные, широко открытые
светло-голубые глаза внимательно рассматривали окружение мужа. Дотим
попытался завести с ней разговор - женщина, приветливо улыбнувшись ему,
ответила кратко, односложно. Она была осторожна - то ли хотела подчеркнуть
свое положение жены стратега, то ли стремилась разобраться в новых
соратниках Эвмена.
местность. Только берег Евфрата отвлекал глаз нескончаемыми рощами
тополей, плакучих ив, лавра, сквозь которые иногда проглядывали заводи,
словно копьями утыканные сухими стеблями камыша. Зимние, понурые рощи были
все же живыми, не то что пустая, выжженная степь, раскрывавшаяся между
горами и рекой.
глиной, песком и безнадежной серой сухостью.
пылевые бури.
надеяться, что до бури дело не дойдет.
каких-то гигантских волокон. Медленно, медленно она затягивала небосвод, и
вместе с ней пастуха начали окатывать волны тревоги. Фыркали кони, до
свиты стратега стали доноситься беспокойные голоса сакаскинов. Воины не
останавливались, но все бессознательно замедлили шаг.
Филипп.
Останавливайте армию.
движение. Оно расширялось и приближалось, охватывая весь южный горизонт.
Оно было и его не было - на армию неслось что-то невесомое.
неслись могучие невидимые крылья - рощи по берегам реки склонялись перед
ним, и эта волна в несколько мгновений достигла войска.
пытаясь выбраться из-под копыт испуганных лошадей. Пастух натягивал
поводья до рези в ладонях, а кто-то серый, прозрачный, пришедший с юга,
наваливался на него, толкая назад, вбок, вперед. Ветер гудел в мириады
воинских труб, он срывал с деревьев листья, ломал ветви, вздымал к небу
тучи пыли.
лошадей. Сакаскины уже сделали это; спрыгивая на землю, Калхас заметил,
что вся армия садится, прикрываясь от ветра щитами и конскими телами. Он
вспомнил о Гиртеаде, и им овладел страх за нее, но ужасное, грандиозное
зрелище, неожиданно открывшееся им, заставило пастуха забыть обо всем.
стягивала небо и землю. То иссиня-черная, то пепельно-синяя, она
изгибалась и шла, шла на север. Тучи, вслед за ветром наполнившие небо,
вращались вокруг нее, скрывая верхушку, а внизу тянулись клубы
развороченной почвы. Ветер начал каждое мгновение меняться, забивая уши,
нос пылью, захлестывая лицо полами одежд. Стон шел от земли - словно смерч
высасывал из нее соки. Калхас был уверен, что он уничтожит всю армию, но,
когда колосс приблизился к ним, стало ясно, что он идет по другому берегу
Евфрата. Смерч метался из стороны в сторону, угрожающе приседал,
наклонялся к людям, но проходил мимо. На краткий страшный миг потоки
воздуха потянули их туда, к вертящейся, растирающей все в пыль громаде. И
вдруг они кончились. Внезапно налетевшая буря прекратилась так же
неожиданно. Еще громыхала вдали колонна - змея, еще проносились в воздухе
то ли всполошенные птицы, то ли листья пальм, то ли комья земли, но ветер
начал стихать.
отряхивала нарядные одежды, Иероним кряхтел, потирая ушибленный при
падении бок, сзади доносилось приглушенное обильной пылью бряцание
доспехов и оружия - армия собиралась двигаться дальше.
закрывала местность непроницаемым облаком. Калхас чувствовал, как медленно
и знакомо начинают неметь его ребра. Он не успел еще разобраться в своем
состоянии, а рука уже потянулась к стратегу и дернула того за полу
гиматия.
Флинт Эрик
Русанов Владислав
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир
Афанасьев Роман
Сапковский Анджей