глаза, вернее - один глаз, потому что другой заплыл у него фиолетовым
фингалом.
фингалом. - Шесть месяцев болотной терапии - и все дела.
вспомнил и ясно ощутил собственную гулю на лбу) и прохрипел миролюбиво:
стене прислоняется? А ну отслонись!
указал на дверь двадцать второй камеры, пытаясь припомнить, чей это
кабинет.
Полтора часа уже стенку подпираем.
телохранитель Фридриха Гейгера, бывший боксер среднего веса и мюнхенский
букмекер. Андрей спросил: "Можно к тебе?", но Румер не отозвался. Он был
очень занят. Он что-то рисовал на большом листе ватмана, склоняя то к
одному плечу, то к другому свою звероподобную физиономию с расплющенным
носом, он пыхтел и даже постанывал от напряжения. Андрей прикрыл за собою
дверь и подошел к столу вплотную. Румер перерисовывал порнографическую
открытку. Ватман и открытка были расчерчены на клеточки. Работа была в
самом начале, на ватман пока наносились лишь общие контуры. Труд предстоял
титанический.
Андрей.
ждут, а ты...
пристыдить этого типа, напомнить зверюге, что ведь Фриц за него ручался,
честным своим именем ручался за кретина ленивого, за обормота, но Андрей
почувствовал, что сейчас это выше его сил.
Румер, разглядывая Андрееву гулю. - Красиво кто-то засветил...
Ван Лихуна у тебя?
палец в правую ноздрю. - А что такое? - осторожно спросил он.
свинством занимаешься!
какие! М-ммух! А?
средний ящик стола и заглянул в него. Андрей тоже заглянул в ящик. В ящике
действительно было пусто.
Румера мелькнула тревога.
огромной лапищей. - Ты это куда? Зачем?..
по мозгам, идиоту...
трубку. - Что ты, в самом деле... Зачем звонить Гейгеру? Что мы - вдвоем с
тобой это дело не уладим? Ты, главное, объясни толком, чего тебе надо?
Только что доставили. Я с него первичный допрос снимать буду.
телефонную трубку вместе с Андреем. - Саботаж. Третий срок дворником
сидит. Статью сто двенадцать знаешь?..
напутают. Где сопроводиловка?
снова полез в стол - в правый ящик, - покопался там, заслонив содержимое
гигантскими плечами, вытянул бумажку и, обильно потея, протянул ее Андрею.
Андрей пробежал бумагу глазами.
карман.
Воронин. Пусть перепишет.
буду звонить? Ты забираешь, ты и звони. А мне расписку давай, что забрал.
расписку в ящик, посмотрел на Андрея, посмотрел на фотографию.
покорился, ни о чем не спрашивая, и Андрею пришло в голову, что вот так же
безмолвно и безропотно он шел бы и на расстрел, и на пытку, и на любое
унижение. Андрей не понимал этого. Было в этом смирении что-то животное,
недочеловеческое, но в то же время возвышенное, вызывающее необъяснимое
почтение, потому что за смирением этим угадывалось сверхъестественное
понимание какой-то очень глубокой, скрытой и вечной сущности
происходящего, понимание извечной бесполезности, а значит, и недостойности
противодействия. Запад есть Запад, Восток есть Восток. Строчка лживая,
несправедливая, унизительная, но в данном случае она почему-то казалась
уместной.
подследственных, а на стул секретаря сбоку от стола, - уселся сам и
сказал:
повествовательным голосом:
трудоустройству и напомнил мне, что я грубо нарушаю закон о праве на
разнообразный труд. Он был прав, я действительно грубо нарушал этот закон.
Три раза мне приходили повестки с биржи, и три раза я выбрасывал их в
мусор. Уполномоченный объявил мне, что дальнейшее манкирование грозит
большими для меня неприятностями. Тогда я подумал: ведь бывают же случаи,
когда машина оставляет человека на прежней работе. В тот же день я
отправился на биржу и вложил свою трудовую книжку в распределительную
машину. Мне не повезло. Я получил назначение директором обувного
комбината. Но я заранее решил, что на новую службу не пойду, и остался
дворником. Сегодня вечером за мной пришли двое полицейских и привели сюда.
Вот как все было.
хочешь чаю? Здесь можно попросить чаю с бутербродами. Бесплатно.
телефону два стакана чая и бутерброды. Потом он положил трубку, посмотрел
на Вана и осторожно спросил: - Я все-таки не совсем понимаю, Ван, почему
ты не захотел стать директором комбината? Это уважаемая должность, ты бы
получил новую профессию, принес бы много пользы, ты ведь очень
исполнительный и трудолюбивый человек... А я знаю этот комбинат - вечно
там воровство, целыми ящиками обувь выносят... При тебе этого бы не было.
И потом, там гораздо выше зарплата, а у тебя все-таки жена, ребенок... В
чем дело?
лучше быть директором комбината, чем всю жизнь разгребать мусор... Или,