Чтение 29–й страницы книги ~Жук в муравейнике~

укоризной: "Посадка глайдеров на Площади Звезды не разрешается..." Я
откинул колпак и выскочил на мостовую. Экселенц уже возился у дверей,
орудуя магнитной отмычкой. "Посадка глайдеров на Площади Звезды..." -
проникновенно вещал киберинспектор.

- Заткни его... - не оборачиваясь, проворчал Экселенц сквозь зубы.

Я захлопнул колпак. В ту же секунду главный вход распахнулся.

- За мной! - бросил Экселенц и нырнул во тьму.

Я нырнул следом. Совсем как в старые времена.

Он несся передо мной огромными неслышными скачками, длинный, тощий,
угловатый, снова легкий и ловкий, обтянутый черным, похожий на тень
средневекового демона, и я мельком подумал, что уж такого Экселенца
наверняка не видывал ни один из наших сопляков, а видывал разве что
старина Слон, да Петр Ангелов, да еще я - полтора десятка лет назад.

Он вел меня по сложной извилистой кривой из зала в зал, из коридора в
коридор, безошибочно ориентируясь между стендами и витринами, среди статуй
и макетов, похожих на безобразные механизмы, и среди механизмов и
автоматов, похожих на безобразные статуи. Нигде не было света, - видимо,
автоматика была заранее отключена, - но он ни разу не ошибся и не сбился с
пути, хотя я знал, что ночное зрение у него много хуже моего. Он здорово
подготовился к этому ночному броску, наш Экселенц, и все получалось у него
пока очень и очень неплохо, если не считать дыхания. Дышал он слишком
громко, но тут уж ничего нельзя было поделать. Возраст. Проклятые годы.

Внезапно он остановился и, едва я встал рядом, сжал пальцы на моем
плече. В первый момент я испугался, что у него схватило сердце, но тут же
понял: мы прибыли на место, и он просто пережидает одышку.

Я огляделся. Пустые столы. Стеллажи вдоль стен, уставленные
инопланетными диковинами. Ксенографические проекторы у дальней стены. Все
это я уже видел. Я уже был здесь. Это была мастерская Майи Тойвовны
Глумовой. Вот это ее стол, а в этом вот кресле сидел журналист Каммерер...

Экселенц отпустил мое плечо, шагнул к стеллажам, согнулся и пошел
вдоль стеллажей, не разгибаясь, - он что-то высматривал. Потом
остановился, с натугой поднял что-то и направился к столу, расположенному
прямо перед входом. Слегка откинувшись корпусом назад, он нес на опущенных
руках длинный предмет - какой-то плоский брусок с закругленными углами.
Осторожно, без малейшего стука он поставил этот предмет на стол, на
мгновение замер, прислушиваясь, а потом вдруг, как фокусник, потянул из
нагрудного кармана длиннющую шаль с бахромой. Ловким движением он
расправил ее и набросил поверх этого своего бруска. Потом он повернулся ко
мне, нагнулся к моему уху и едва слышно прошептал:

- Когда он прикоснется к платку - бери его. Если он прежде заметит
нас - бери его. Встань здесь.

Я встал по одну сторону двери, Экселенц - по другую.

Сначала я ничего не слышал. Я стоял, прижавшись спиной к стене,
механически прикидывал различные варианты развития событий и глядел на
платок, расстеленный на столе. Интересно, чего это ради Лев Абалкин станет
к нему прикасаться. Если ему так уж нужен этот брусок, то как он узнает,
что брусок спрятан под платком? И что это за брусок? Похож на футляр для
переносного интравизора. Или для какого-то музыкального инструмента.
Впрочем, вряд ли. Тяжеловат. Ничего не понимаю. Это явно приманка, но если
это приманка, то не для человека...

Тут я услышал шум. Надо сказать, шум был основательный: где-то в
недрах музея обрушилось что-то обширное, металлическое, разваливающееся в
падении. Я моментально вспомнил гигантский моток колючей проволоки,
который давеча так старательно обрабатывали молекулярными паяльниками
местные девушки. Я глянул на Экселенца. Экселенц тоже прислушался и тоже
недоумевал.

Звон, лязг и дребезг постепенно прекратились, и снова стало тихо.
Странно. Чтобы Прогрессор, профессионал, мастер скрадывания, ниндзя,
вломился сослепу в такое громоздкое сооружение? Невероятно. Конечно, он
мог зацепиться рукавом за одну единственную торчащую колючку... Нет, не
мог. Прогрессор - не мог. Или здесь, на безопасной Земле, Прогрессор уже
успел слегка подразболтаться... Сомнительно. Впрочем, посмотрим. В любом
случае он сейчас застыл на одной ноге и прислушивается, и будет так
прислушиваться минут пять...

Он и не подумал стоять на одной ноге и прислушиваться. Он явно
приближался к нам, причем движение его сопровождалось целой какофонией
шумов, разнообразных и совершенно неуместных для Прогрессора. Он волочил
ноги и звучно шаркал подошвами. Он задевал за притолоки и за стены. Один
раз он налетел на какую-то мебель и разразился серией невнятных
восклицаний с преобладанием шипящих. А когда на экраны проекторов упали
слабые электрические отсветы, мои сомнения превратились в уверенность.

- Это не он, - сказал я Экселенцу почти вслух.

Экселенц кивнул. Вид у него был недоумевающий и угрюмый. Теперь он
стоял боком к стене и лицом ко мне, раздвинув ноги и набычившись, и легко
было представить себе, как через минуту он схватит лже-Прогрессора обеими
руками за грудки и, равномерно его встряхивая, прорычит ему в лицо: "Кто
ты такой и что ты здесь делаешь, мелкий сукин сын?"

И так ясно я представил себе эту картину, что поначалу даже не
удивился, когда он левой рукой оттянул на себя борт черной куртки, а
правой принялся засовывать за пазуху свой любимый "герцог" двадцать
шестого калибра, - он словно бы освобождал руки для предстоящего хватания
и встряхивания.

Но когда до меня дошло, что все это время он стоял с этой
восьмизарядной верной смертью в руке, я попросту обмер. Это могло означать
только одно: Экселенц готов был убить Льва Абалкина. Именно убить, потому
что никогда Экселенц не обнажал оружия для того, чтобы пугать, грозить или
вообще производить впечатление, - только для того, чтобы убивать.

Я был так ошеломлен, что забыл обо всем на свете. Но тут в мастерскую
ворвался толстый столб яркого белого света, и, зацепившись в последний раз
за притолоку, в дверь проследовал лже-Абалкин.

Вообще-то говоря, он был даже чем-то похож на Льва Абалкина:
крепенький, ладный, невысокого роста, с длинными черными волосами до плеч.
Он был в белом просторном плаще и держал перед собой электрический фонарик
"турист", а в другой руке у него был то ли маленький чемоданчик, то ли
большой портфель. Войдя, он остановился, провел лучом фонарика по
стеллажам и произнес:

- Ну, кажется, это здесь.

Голос у него был скрипучий, а тон - нарочито бодрый. Таким тоном
говорят сами с собой люди, когда им страшновато, неловко, немножечко
стыдно, словом, когда они чувствуют себя не в своей тарелке. "Одной ногой
в канаве", как говорят хонтийцы.

Теперь я видел, что это, собственно, старый человек. Может быть, даже
старше Экселенца. У него был длинный острый нос с горбинкой, длинный
острый подбородок, впалые щеки и высокий, очень белый лоб. В общем он был
похож не столько на Льва Абалкина, сколько на Шерлока Холмса. Пока я мог
сказать о нем с совершенной точностью только одно: этого человека я раньше
никогда в жизни не видел.

Бегло оглядевшись, он подошел к столу, поставил на цветастый платок
прямо рядом с нашим бруском свой чемоданчик-портфель, а сам, подсвечивая
себе фонариком, принялся осматривать стеллажи, неторопливо и методично,
полку за полкой, секцию за секцией. При этом он непрерывно бормотал что-то
себе под нос, но разобрать можно было только отдельные слова: "...Ну, это
всем известно... бур-бур-бур... Обыкновенный иллизиум... бур-бур-бур...
Хлам и хлам... бур-бур... Может быть, и не на месте... Засунули, запихали,
запрятали... бур-бур-бур..."

Экселенц следил за всеми этими манипуляциями, заложивши руки за
спину, и на лице его стыло очень непривычное и несвойственное ему
выражение какой-то безнадежной усталости или, может быть, усталой скуки,
словно было перед ним нечто безмерно надоевшее, осточертевшее на всю жизнь
и вместе с тем неотвязное, чему он давно уже покорился и от чего давно уже
отчаялся избавиться. Признаться, поначалу меня несколько удивило, что же
это он отказывается от такого естественного намерения - взять за грудки
обеими руками и с наслаждением встряхнуть. Однако теперь, глядя на его
лицо, я понимал: это было бы бессмысленно. Встряхивай, не встряхивай -
ничего не изменится, все вернется на круги своя: будет ползать и шарить,
бормотать под нос, стоять одной ногой в канаве, опрокидывать экспонаты в
музеях и срывать тщательно подготовленные и продуманные операции...

Когда старик добрался до самой дальней секции, Экселенц тяжело
вздохнул, подошел к столу, уселся на край его рядом с портфелем и сказал
брюзгливо:

- Ну что вы там ищете, Бромберг? Детонаторы?

Старик Бромберг тоненько взвизгнул и шарахнулся в сторону, повалив
стул.

- Кто здесь? - завопил он, лихорадочно шаря лучом вокруг себя. - Кто
это?

- Да я это, я! - отозвался Экселенц еще более брюзгливо. -
Перестаньте вы трястись!

- Кто? Вы? Какого дьявола! - Луч уперся в Экселенца. - А! Сикорски!
Ну, я так и знал!..

- Уберите фонарь, - приказал Экселенц, заслоняя лицо ладонью.

- Я так и знал, что это ваши штучки! - завопил старикан Бромберг. - Я
сразу понял, кто стоит за всем этим спектаклем!

- Уберите фонарь, а то я его расколочу! - гаркнул Экселенц.

- Попрошу на меня не орать! - взвизгнул Бромберг, но луч отвел. - И
не смейте прикасаться к моему портфелю!

Экселенц встал и пошел на него.

- Не смейте ко мне подходить! - завопил Бромберг. - Я вам не
мальчишка! Стыдитесь! Ведь вы же старик!

Экселенц подошел к нему, отобрал фонарь и поставил на ближайший
столик рефлектором вверх.