будущего...
голос, поднялся и прислонился плечом к шкафу у окна. Черный колодец двора,
слабо освещенный желтыми прямоугольниками окон, был под ним и над ним, а
далеко наверху, в совсем уже потемневшем небе горела Вега. Совершенно
невозможно было покинуть все это снова, и совершенно - еще более! -
невозможно было остаться среди всего этого. Теперь. После всего.
в темноту. Но он увидел только неразборчивые тени, шныряющие по мокрому
черному дну колодца между громоздящимися поленницами дров...
глаза. И вдруг я понял, откуда это он читал и почему мне это кажется таким
знакомым. И еще я понял, что между последними написанными мною словами
"Питер Блок облизнулся" и словами наставника "Ну вот, Андрей, первый круг
вами пройден" лежат привычные пустыри ненаписанных строк, - сто, двести, а
может быть, и триста ненаписанных еще страниц, но уж после того, как
Андрей увидел только неразборчивые тени, шныряющие между поленницами дров,
после этой строчки не будет ничего, кроме слова конец и, может быть, даты.
военно-патриотической темы Феликс Сорокин, рослый, несколько грузный,
среброголовый красавец с пышными черными усами, блестя лауреатским значком
на лацкане пиджака, свободно пройдя меж столиками, подошел к красивой
женщине в элегантном костюме песочного цвета и поцеловал ей руку. И весь
ресторан услышал, как он, повернувшись к официанту Мише, произнес
отчетливо:
половина сочла их за неудачную шутку, а Аполлон Аполлонович, покачав
черепашьей головкой, пробормотал: "Странно... Когда это он успел?..".
не собирался. Просто он был возмутительно, непристойно и неумело счастлив
сейчас, и сам толком не знал, почему, собственно.