Чтение 29–й страницы книги ~Милый друг~

мерены отступать?

Дюруа ничего ему не ответил.

- Немедленно отправляйтесь к Жаку Ривалю, - продолжал издатель, - он
вам все устроит.

Пробормотав нечто неопределенное, Дюруа отправился к фельетонисту.
Тот еще спал. Звонок заставил его вскочить с постели.

- Дьявольщина! Придется к нему поехать, - прочитав заметку, сказал
он. - Кого бы вы хотели вторым секундантом?

- Право, не знаю.

- Что, если Буаренара? Как вы думаете?

- Буаренара так Буаренара.

- Фехтуете вы хорошо?

- Совсем не умею.

- А, черт! Ну, а из пистолета?

- Немного стреляю.

- Прекрасно. Пока я займусь вашими делами, вы поупражняйтесь. Подож-
дите минутку.

Он прошел к себе в туалетную и вскоре вернулся умытый, выбритый, оде-
тый безукоризненно.

- Пойдемте, - сказал он.

Риваль жил в нижнем этаже маленького особняка. Он провел Дюруа в ог-
ромный подвал с наглухо забитыми окнами на улицу-подвал, превращенный в
тир и в фехтовальный зал.

Здесь он зажег цепь газовых рожков, обрывавшуюся в глубине смежного,
менее обширного, подвального помещения, где стоял железный манекен, ок-
рашенный в красный и синий цвета, положил на стол четыре пистолета новой
системы, заряжающиеся с казенной части, а затем, точно они были уже на
месте дуэли, начал отрывисто подавать команду:

- Готово? Стреляйте! Раз, два, три!

В ранней юности Дюруа часто стрелял на огороде птиц из старого от-
цовского седельного пистолета, и теперь это ему пригодилось: покорно, не
рассуждая, поднимал он руку, целился, спускал курок и часто попадал ма-
некену прямо в живот, выслушивая при этом одобрительные замечания Жака
Риваля:

- Хорошо. Очень хорошо. Очень хорошо. Вы делаете успехи.

Уходя, он сказал:

- Стреляйте так до полудня. Вот вам патроны, не жалейте их. Я зайду
за вами, чтобы вместе позавтракать, и все расскажу.

С этими словами он вышел.

Сделав еще несколько выстрелов, Дюруа сел и задумался.

- Какая, однако, все это чушь! Кому это нужно? Неужели мерзавец пе-
рестает быть мерзавцем только оттого, что дрался на дуэли? И с какой ра-
дости честный человек, которого оскорбила какая-то мразь, должен подс-
тавлять свою грудь под пули?

Мысли его приняли мрачное направление, и он невольно вспомнил то, что
говорил Норбер де Варен о бессилии разума, убожестве наших, идей, тщете
наших усилий и о нелепости человеческой морали.

- Черт возьми, как он был прав! - вслух проговорил Дюруа.

Ему захотелось пить. Где-то капала вода; он обернулся и, увидев душ,
подошел и напился прямо из трубки. Затем снова погрузился в раздумье. В
подвале было мрачно, мрачно, как в склепе. Глухой стук экипажей, доно-
сившийся с улицы, напоминал отдаленные раскаты грома. Который теперь
час? Время тянулось здесь, как в тюрьме, где его указывают и отмеряют
лишь приходы тюремшика, который приносит пищу. Он ждал долгодолго.

Но вот послышались шаги, голоса, и вместе с Буаренаром вошел Жак Ри-
валь.

- Все улажено! - издали крикнул он.

Дюруа подумал, что дело может кончиться извинительным письмом. Сердце
у него запрыгало.

- А-а!.. Благодарю, пробормотал он.

- Этот Лангремон не робкого десятка, - продолжал фельетонист, - он
принял все наши условия. Двадцать пять шагов, стрелять по команде, под-
няв пистолет. Так рука гораздо тверже, чем при наводке сверху вниз.
Смотрите, Буаренар, вы увидите, что я прав.

И, взяв пистолет, он начал стрелять, показывая, что, наводя снизу
вверх, легче сохранить линию прицела.

- А теперь пойдемте завтракать, уже первый час, сказал он немного по-
годя.

Они позавтракали в ближайшем ресторане. Дюруа за все время не проро-
нил ни слова; он ел только для того, чтобы не подумали, что он трусит.
Придя вместе с Буаренаром в редакцию, он машинально, рассеянно принялся
за работу. Все нашли, что он держится великолепно.

Среди дня Жак Риваль зашел пожать руку Дюруа, и они уговорились, что
секунданты заедут за ним в ландо к семи утра, а затем все вместе отпра-
вятся в лес Везине, где и должна была состояться встреча.

Все это случилось внезапно, помимо него, никто даже не полюбопытство-
вал, что он обо всем этом думает, никто не дал себе труда спросить, сог-
ласен он или нет; события развивались с такой быстротой, что он до сих
пор не мог опомниться, прийти в себя, разобраться в происшедшем.

Пообедав с Буаренаром, который, как преданный друг, весь день не от-
ходил от него ни на шаг, Дюруа около девяти вечера вернулся домой.

Оставшись один, он несколько минут большими быстрыми шагами ходил из
угла в угол. Он был до того взволнован, что ни о чем не мог думать. Од-
на-единственная мысль гвоздем сидела у него в голове: "Завтра дуэль", -
но, кроме безотчетной, все растущей тревоги, она ничего не вызывала в
нем. И, однако, был же он солдатом, стрелял же он когда-то в арабов, -
впрочем, большой опасности это для него не представляло: ведь это почти
то же, что охота на кабанов.

В общем, он поступил как должно. Он показал себя с лучшей стороны. О
нем заговорят, его будут хвалить, поздравлять. Но тут, как это бывает с
людьми в минуту сильной душевной встряски, Дюруа громко воскликнул:

- Какая же он скотина!

Потом сел и задумался. На столе валялась визитная карточка противни-
ка, которую Риваль дал ему для того, чтобы он знал адрес. Он снова пере-
чел ее - уже в двадцатый раз: "Луи Лангремон, улица Монмартр, 176". Вот
и все.

Он всматривался в этот ряд букв, и они казались ему таинственными,
полными зловещего смысла. "Луи Лангремон" - что это за человек? Сколько
ему лет? Какого он роста? Какое у него лицо? Разве это не безобразие,
что какой-то посторонний человек, незнакомец, вдруг, ни с того ни с се-
го, здорово живешь, нарушает мирное течение вашей жизни из-за того, что
какая-то старуха поругалась со своим мясником?

- Экая скотина! - снова проговорил он вслух.

Он сидел неподвижно, смотрел, не отрываясь, на визитную карточку и
размышлял. В нем росла злоба на этот клочок бумаги, дикая злоба, к кото-
рой примешивалось странное чувство неловкости. Какая глупая история! Он
схватил ножницы для ногтей и, с таким видом, точно наносил кому-то удар
кинжалом, проткнул напечатанное на картоне имя.

Итак, он должен драться, и притом на пистолетах" Почему он не выбрал
шпагу? Отделался бы царапиной на руке, а тут еще неизвестно, чем кончит-
ся.

- А ну, не вешать голову! - сказал он себе.

Звук собственного голоса заставил его вздрогнуть, и он огляделся по
сторонам. Какой он, однако, стал нервный! Он выпил стакан воды и начал
раздеваться.

Затем лег, погасил свет и закрыл глаза.

Под одеялом ему стало очень жарко, хотя в комнате было весьма прох-
ладно, и ему так и не удалось задремать. Он все время ворочался, полежав
минут пять на спине, ложился на левый бок, потом на правый.

К тому же его мучила жажда. Он встал, выпил воды, и тут им овладело
беспокойство: "Что это, неужели я трушу?"

Отчего сердце у него начинает бешено колотиться при малейшем привыч-
ном шорохе в комнате? Чуть только скрипнет пружина стенных часов перед
боем, как по телу у него пробегает дрожь, ему становится нечем дышать, и
несколько секунд он ловит ртом воздух.

Он принялся подробно, как психолог, анализировать свое состояние:
"Боюсь я или нет?"

Конечно, нет, не боится, ведь он решил идти до конца" у него есть
твердое намерение драться, не проявить малодушия. Но он так волновался,
что невольно задал себе вопрос: "Можно ли испытывать страх помимо
собственной воли?" И тут сомнения, тревога, ужас разом нахлынули на не-
го. Что будет, если иная сила, более мощная, чем его личная воля, власт-
ная, неодолимая сила возьмет над ним верх? Да, что тогда будет?

Конечно, он выйдет к барьеру, раз он этого хочет. Ну, а если начнет
дрожать? Если потеряет сознание? Ведь от его поведения на дуэли зависит
все: достигнутое благополучие, репутация, будущность.

У него возникло необъяснимое желание встать и посмотреть на себя в
зеркало. Он зажег свечу. Увидев свое отражение в шлифованном стекле, он
едва узнал себя" - он точно видел себя впервые. Глаза казались огромны-
ми; он был бледен, да, бледен, очень бледен.

Внезапно пулей впилась в него мысль: "Быть может, завтра в это время
меня уже не будет в живых". И опять у него отчаянно забилось сердце.

Он подошел к кровати, и вдруг ему ясно представилось, что он лежит на
спине, под тем самым одеялом, которое он только что откинул, вставая.
Лицо у двойника было истонченное, как у мертвеца, и еще бросалась в гла-
за белизна навеки застывших рук.

Ему стало страшно собственной кровати; чтобы не видеть ее, он раство-
рил окно и высунулся наружу.

Тотчас же он весь заледенел, задохнулся и отскочил от окна.

Он решил затопить камин. Медленно, не оборачиваясь, принялся он рас-