скажешь ты, ежели Ольгерд в свой черед потребует от нас учреждения своей,
особой, литовской митрополии, чего литовские князья неоднократно старались
добиться от ромейской державы?
едина! Сам ведаешь, какие неслыханные беды посещают землю, в коей не
обретено единой власти и паче того - единства духовного!
русича, старого видом и такого пламенно-молодого душой, и ответил
негромко, словно бы и не обреталось в палате иных председящих, только ему
и для него одного:
китоны Большого дворца; и китониты, всего двое, совсем не торжественно, а
быстро, по-деловому, разоблачили царя, отстегнув оплечье, сняв с него
расшитые дивитисий со скарамангием, которые тут же упрятали в деревянный
плоский сундук для праздничного платья, и, задернув завесу, скрывавшую
нишу в стене, где помещался гардероб царя, удалились.
высокое кресло с подножием и гнутыми подлокотниками и прикрыл глаза. Он
устал.
было более отлагать.
помогало, сейчас - нет. Кантакузин улыбнулся вымученной улыбкой; только
перед нею позволял себе, да и то иногда, обнаруживать минуты слабости.
виски и массируя затылок. Он промолчал. Сегодня они его, кажется, заставят
решить. - Этот русич настойчив! - проговорила Ирина, продолжая растирать и
гладить голову мужа. - Он нравится мне! Я ведь из рода Асеней, не забывай!
И во мне славянская кровь!
уселась в гнутое креслице. Вошел Матвей. Большой, матерый. Второй сын
Кантакузина Мануил, который нынче засел в Мистре, упорно вытесняя франков
из Мореи, тот легче, светлее весь - и видом, и статью. И удачей! За
Матвея, за его неуступчивый нрав и тяжкую судьбу, Кантакузину всегда было
немного страшно. Матвей и сам чуял вечное невезение свое, почасту гневая
оттого на родителя.
креслице. Кантакузин, приоткрыв веки, встретил хмурый, ждущий, заранее
обиженный взгляд сына.
было всего восемьдесят человек! Не составляло труда выбить их вон из
города! Теперь турок в Чимпе, как передают, уже три тысячи!
побывал в Никомидии. Ежели Палеолог теперь наведет османов на империю -
всему конец. Лучше попытаться выкупить Чимпе. Я уже отправил послов к
Урхану.
заплатить туркам русским серебром будущего митрополита Алексия?!
спокойно ответил Кантакузин.
проставлять его имя в государственных грамотах! - сурово ответил
Кантакузин. - Но Каллист решительно против твоего венчания на царство!
- Палеолог начал с нами открытую войну! Прошедшей весной, когда он подплыл
к Константинополю, я едва удержала стены города! Ему уже хотели отворить
ворота! Армия требует объявить наконец императором Матвея! Почему ты не
хочешь этого, Иоанн? Я не понимаю тебя!
упорно поддерживаешь Палеологов? После всего, что они наделали! После
казней, пыток, предательства и войны!
оборонять города! Когда я едва удерживала Дидимотику и слала тебе
отчаянные письма, а измученные воины, не видя помощи ниоткуда, готовы были
предаться врагу, ты продолжал прославлять Палеолога в каждом из своих
хрисовулов! Гляди, как этот русич, Алексий, заботит себя, дабы власть была
нераздельной и в единых руках! Устрой сына, и воины поверят в тебя, в нас,
в дело Кантакузинов, наконец! Дело, которое не пропадет, ежели ты... ежели
мы с тобою... - Она задышалась, точно после бега, и смолкла, с глазами,
полными слез, не в силах вымолвить жестоких слов о возможной смерти
супруга.
подлокотники и весь подался вперед, почти выкрикнув с отчаянием в голосе:
Они там, в Руссии, мнят себе: как устроить власть? Им еще ряд веков
хлопотать об этом, а мы уже при Юстиниане Великом устроили все! Империю,
синклит, войско, святость власти, финансы, администрацию, пышные церемонии
двора... И не добились главного: строгой, в поколениях, продолженности,
несменяемости власти! И вс°! Все теперь разбивается о вопрос
престолонаследия! Борьба за власть разрушает империю! Сколько усилий,
средств и лет, сколько человеческих жизней унесли восстания Варды Фоки или
Склира, Маниака, Торника и тьмы других! Сил не осталось на отражение
внешней беды! И ведь все они знали, что священное место василевса может
быть занято кем угодно! Заметь! Никто из них не покусился уничтожить саму
должность императора ромеев!
Палеологами города и фемы, я хочу спасти империю! Единственную в мире!
Светоч веры! Наследницу великой эллинской старины!
повелитель! - возразила Ирина.
Здесь, где меня Бог поставил спасти и утвердить династию, я и утверждаю
ее!
талантах, удаче, мняще себя бессмертным в столетьях! Всегда только о себе!
Довольно! Вспомни же наконец пример Господа нашего Иисуса Христа,
отринувшего от себя венец и славу мира! Жизнь конечна, она лишь ступень
перед высшим бытием! И ежели строить ее для себя, то лучше, разумнее всего
- уйти в монастырь! Иначе жизнь - подвиг и отречение! Да, да отречение!
<Возлюби Господа своего>, а значит, дело свое, судьбы земли, грядущее -
<паче себя самого>, паче жизни! Когда укрепилась Македонская династия -
заметь, династия, а не один человек! - правившая сто пятьдесят лет подряд,
империя достигла своего величайшего могущества, отбросив врагов на западе,
севере и востоке, воротив Италию, смирив болгар, продвинувшись вновь до
Евфрата, вступив в Антиохию и Эдессу! А с концом Македонской династии мы
вновь обратились в ничто!
предательства: клеветою убрав правителя, кесаря Варду, и убив затем
законного императора. Что было бы с ромеями, не сделай он этого?!
стало у ромеев! Убить - это нынче слишком просто! Апокавк мне это именно и
предлагал! Слишком просто - и, значит, неверно! И потом, ты ошибаешься,
Матвей! Македонская династия укрепилась не тогда, когда Василий зарезал на
пьяном пиру своего благодетеля, а тогда, когда узурпаторы - правители
страны Роман Лекапин, Никифор Фока и Иоанн Цимисхий, даже приходя к
власти, даже возлагая временем корону на голову свою, упорно сохраняли
династию, не отторгая от царствования ни Константина Багрянородного, ни
его потомков, коим позволили в конце концов занять законный престол!
Третьего! Я был его советником, поверенным всех его мыслей. Мы были
больше, чем Орест и Пилад! Анна и до сей поры упрекает покойного мужа, что
он любил своего фаворита, меня, больше жены и детей. Я подписывал указы
пурпурными чернилами, в походах жил в палатке самого царя, делил с ним
стол и одежду. Я спасал его не раз и не два! Когда он, больной, лежал в
Дидимотике, мы с матерью за свой счет нанимали отряды, прогнавшие турецких
наемников Андроника Старшего!
завещал императрице: <Не поддавайся обману и неверным суждениям некоторых
людей, что тебе следует расстаться с этим человеком. Если это случится,
погибнешь ты и дети, погибнет сама империя>. Двадцать лет! Более двадцати
лет мы были вдвоем!
подвержена страстям, падка на лесть, а в злобе способна на страшные
жестокости, более того, что она ненавидит греков и по-прежнему предана
своей родине и римскому католическому престолу, но не женщина должна была
Лукьяненко Сергей
Максимов Альберт
Сертаков Виталий
Суворов Виктор
Прозоров Александр
Володихин Дмитрий