вкупе с новгородцами, которых он в этот миг больше чем ненавидел. И
посадник Михаил, и Кондрат, и Елферий, и Полюд, собравшиеся под стягом, -
все были его личные враги, которым он всем сердцем желал быть разбитыми,
не понимая только, почему за этот разгром он еще должен платить своей
собственной головой.
посматривал на широкое, чуть побледневшее лицо парня, неотрывно вперившего
взор в немецкие ряды. Сам он был в обычном своем перед боем
повышенно-возбужденном и веселом состоянии, которое передавалось и коню,
приплясывающему под Олексой. Станята держался ровнее. Он и в бою никогда
не лез вперед, не кидался, как порою Олекса, на рожон, но и не прятался, а
держался <до кучи>, со всеми. Сейчас, полагая, что он тоже должен
разделять общее приподнятое настроение, Станята весело крикнул товарищу:
понял свою ошибку.
- Али сами на борони родилися? Вишь, парень, - начал он поучать Микиту, -
ты его сбоку старайсе, он поворачиватьце-то неуклюж. А уж коли с коня
собьешь, конец ему! Иной и сам не встанет, только угадай сулицей в
дыхало...
знамен, знали, стоял посадник, с ним тысяцкий Кондрат и именитые бояре, на
рослых конях, в посверкивающем золотом оружии, в харалужных бронях и
шеломах, отделанных серебром. Когда - заступники, когда - враги, в вечевых
спорах и мятежах народных прячущиеся от разъяренной толпы горожан, а
сейчас - щит и надежа новгородская: Полюд, Пороман Подвойский, Твердислав
Чермный, Ильдятиничи, Осип, Жирослав, Ратша, Твердята...
орденского войска. Почти лишенная снега плоская вершина холма, обдутая
ветром и утоптанная лошадьми, представляла лучшее место для атаки тяжелой
рыцарской конницы.
самого начала: из-за княжеских разногласий в воеводстве никто не
воспользовался опытом прошлых лет, и сильнейший новгородский полк был
поставлен под удар <великой свиньи>.
прорубиться <свиньей> сквозь ряды самого слабого войска, он лучшими силами
ударил с боков и с тыла, смешав неповоротливую конницу в кучу, после чего
оставалось только истреблять да гнать бегущих по озеру до слабого льда...
новгородцы предоставляли немцам возможность использовать все преимущества
их закованного в железо рыцарского тарана. Так узость князя Ярослава,
рознь и недальновидность воевод отдавали победу в руки немецкой рати.
князя Дмитрия о наступлении.
разом ударившим в литавры. Но в тот же миг, как зашевелилось русское
войско, будто угадав, и немцы стремительно двинулись вперед.
задвигались, как разом опустились, нацеливаясь вперед, длинные рыцарские
копья, выставились украшенные гербами щиты, загудела промерзшая земля под
согласным глухим топотом тысяч кованых конских копыт, и, все убыстряя и
убыстряя бег, вырастая в глазах, приближается железная немецкая <свинья>.
ледяную пыль из-под конских копыт... Вихрь... И вот в протяжном,
нарастающем крике вся эта громада опрокинулась на русских, и дальше уже
ничего не было видно. Страшный треск от сшибившейся с окольчуженным строем
новгородцев <свиньи>, стон копий, ржание, крики раненых, не слышные уже в
слитном реве немецкой конницы, и бесполезные слова приказов, и гибель, и
кровь, и смерть...
все: оскаленные конские морды, лица, искаженные яростью, и беззвучно
валящиеся тела, и как волной взмытые распадающиеся строи конной рати -
новый вихрь... Это, как узнал он потом, уже возвратившись в сознание, был
князь Юрий, <вдавший плечи>, - позорно удиравший с поля боя впереди своей
смятенной, потерявшей строй и ополоумевшей от страха дружины. И затем
литая, металлическая, глухо ревущая стена немецкой конницы надвинулась,
подбросила его, коваными копытами с хрустом пройдясь по павшим, врезалась
в Олексину сотню и разметала по сторонам. Где Станята? Где Микитка,
последний раз мелькнувший с отчаянно разинутым ртом, бросивший щит и
обеими руками вздевший топор над головою, стараясь ударить с потерявшего
поводья и закрутившегося под ним коня? Копье рыцаря прошло мимо тела,
разбив в куски щит. Уронив оружие и вылетев из седла, Олекса пал плашмя на
спину лошади, вцепился в гриву - добрый конь спас Олексу, отчаянным
прыжком перелетев через поверженного ратника, и понес в водовороте
бегущих. Еще он пытался всесть в седло, поймать утерянное стремя, еще
заворачивал коня, скрипя зубами, ругаясь, рвал с пояса меч, старался - и
не мог - пробиться туда, в середину, где посадник, знамя, цвет и узорочье
войска, старый Кондрат, который сейчас - из разорванного рта струей хлещет
кровь на седую бороду и панцирь - гвоздит, уже не видя ничего, и своих и
чужих, пытаясь повернуть рать, и дорого продают жизнь падающие один за
другим вятшие мужи новгородские, в харалужных, украшенных серебром и
золотом бронях, в красных, подбитых соболями корзнах, слишком гордые,
чтобы отступить хотя на шаг, и потому обреченные смерти...
листве молодых берез. Будет ветер над вами шуметь, пронося стада облаков,
и высокие светлые травы на крови вашей взойдут. Будут реять века над
погостами отчей России ваши тени в древней броне... Помяни, владыка
Далмат, их в вечерней молитве! Жены-вдовы новгородские пусть омоют слезами
павших бойцов. Призри, господи, с выси горней да упокой их души в лоне
своем - не посрамивших земли своея!
новгородский строй, швырнула и закрутила Олексу. И понял Олекса, что то -
смерть, и закричал от жалости, от ярости, от страха, - вот и отпировал и
отгулял купец, а много ли и было ее, гульбы-то всей! Прощайте, Домаша,
мать, Онфим, надежда отцовская... Да пусть же он не тем поминает батька,
что бежал на рати и был в спину убит! И смертно ударил Олекса коня, и
послушался конь, и рванулся Олекса встречу потока бегущих, встречу
железной ревущей смерти и не ведал уже, как и меч отъяло из руки, и конь
был убит под ним, и не видел, что впереди и что назади, за спиной, где
тоже нарастал другой, звонкий и страшный рев...
доносился к нему. Сейчас коваными копытами пройдут по груди, по лицу... Не
хочу! И из последних сил, отчаяния, злобы вцепился Олекса руками и зубами
в ногу коня, тот тряхнул копытом, но не стряхнул пятипудовую тяжесть,
споткнулся и, увлекаемый своим движением и весом окованного в железо
седока, повалился вперед, подмяв Олексу под себя. Рыцарь натянул повод,
но страшный удар в затылок ошеломил его. Разжав пальцы и весь размякнув,
он склонился и упал. Конь дрыгал, опрокинувшись, ногами и дико ржанул, но
удар между ушей - и, вздрогнув, вытянулся конь. А мимо, дыша с хрипом,
отплевывая кровь и пену, ругаясь, спотыкаясь, падая, шли и шли вперед,
крестя топорами, залитые кровью мужики...
онемевшими пальцами шестопер. Добрый конь чудом вынес его из самой гущи
сечи, руда* заливала глаза. Разбиты... Юрий бежал... Где посадник? Может,
еще не конец?.. Повернул ли князь Дмитрий? А плесковичи, Довмонт?.. Но уже
подкатывало что-то похожее на серую муть: <Все равно!>
что смерть - не думалось. Гомон сражения удалялся, растекаясь вширь. И
вдруг Елферий увидел прямо перед собою неровную толпу бегущих не взад, а
встречу людей, людей, ощетиненных копьями, рогатинами и топорами, орущих
грозно и дружно, перекрывая шум битвы за спиной.
большего - хотелось пасть в ноги им за все беды, за поборы, за равнодушие,
за вражду, за хитрые увертки на вече и предательства в совете вятших, всем
этим плотникам, кузнецам, медникам, корабельникам, стригольникам, этой
пешей или сейчас сошедшей с коней, непривычных для ремесленного люда,
городской рати, которая вступала в дело теперь, и, не желая понимать, что
проиграна рать и разбит полк новогородский, остервенелым валом катилась не
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Суворов Виктор