простых делах, и приятель биармин твердил Кариславу:
крупно и железо не мяло, а резало древесину. А биармин вертелся около,
припрыгивал в увлечении и крякал под удары:
верхом и ошкурял стругом кору, а оба его приятеля, Киик и Дак,
пристраивались рядом и не могли дождаться своей очереди. Бревно поспевало
вмиг.
в глаза Рубцу. Вечеркиного приятеля прозвали так за борозду, которую
медвежий коготь пропахал от виска до подбородка биармина. Рубец мигал от
щепы, отдувал губы, но не слезал с бревна. Вечерко передавал приятелю
топор, Рубец плевал в ладони по-новгородски. Приходила Вечеркина очередь
щуриться и мигать от щепы.
из леса и волочить из болота мох для конопатки избяных пазов. Не будь
биарминов - и не поспели бы с такой дивной скоростью избы и острожек.
привыкли к ватажникам, но к железу не могли привыкнуть. Они научились
водить пилой, скрести стругом, тесать теслом и резать ножом, а все же
твердое железо оставалось чудом, как в первый день.
Биармины вытащили кости подальше на берег и обвели их низкой стенкой из
белых голышей. Меж пустых ребер они натыкали острых жердей, чтобы
показать, как разило железо страшного злого зверя. Биармины выменяли
Одинцову рогатину на три сорока соболей, но никто из них не взял себе
чудесное могучее оружие. Они поставили в каменном кругу кожаную вежу перед
зубастым касаточьим черепом и в ней утвердили рогатину рожном вверх.
Биармины намазывали рогатину топленым жиром, кормили железо:
молитесь на рогатину.
2
десятком людей вверх по Двине на Вагу, чтобы дать о себе вести товарищам и
узнать, как у них идет жизнь.
Бэва принесла новгородцу Сувору в приданое не одни собольи меха. Что меха:
их Су вор отдал в общую добычу ватаги в погашение долга Ставру. Бэва
училась от Заренки и Или хозяйству, перенимала навыки и равнялась
ухваткой, теша мужа заботой.
крыла молодой жены, будто других не бывает. Ему первому пришлось дать
вместе с биарминкой новгородский росток на берегу крайнего Белого моря.
Будет дитя.
весь ли каменистый берег моря? Биармины умели и любили считаться родством.
Они находили свояков в самых дальних коленах и на досугах длинных зимних
ночей, перебирая имена и прозвища, поднимались до двух первых людей,
которых сотворила богиня Воды Йомала.
скреплялись общими торжествами. То ли биарминам было любо родниться с
железными людьми, то ли они стремились к закреплению союза, - об этом мало
кто думал, кроме Доброги, но все брали жен с охотой.
ушла к Кариславу, она не сжилась с Одинцом. На прощанье она сказала
бывшему мужу:
почитают, а ты как холодянка-лягушка. Мне с тобой холодно. Как огонь не
берет залитую головню, так и тебя не зажечь.
одном Иля была права: с ней Одинец пусть был холоден, но другие не знали
его холода. Верно говорится, что жене труднее угодить, чем миру.
собой для нужных починок, и ему некогда было скучать за любимым делом. К
нему приросли четыре биармина так прочно, что их не разлить бы водой и не
оторвать клещами. Поглядел бы теперь Изяслав на подмастерье, которого он
не раз хулил за небреженье к мастерству! Не пропали уроки зря. Одинцу
наука пошла впрок.
наладил горновые мехи. Он работал в охоту и без устали. Отпускал
выщербленные пилы, зубрил и наново закаливал. Сваривал и наново
перековывал треснувшие топоры, прямил и отгибал струги, острил долотья,
правил ножи и делал любую работу.
кузнец изготовлял самое нужное для биарминов - гарпунные и острожные
насадки. Много другого наковал бы кузнец, который не забыл ни одного слова
из умельческих наговоров при ковке и закалке всякой снасти. А где взять
железо? Не пустить ли в горн ненужные железные шлемы, бронь, кольчуги,
мечи и боевые топоры? Нет, нельзя! Ватажники решили сохранить дорогое
оружие. Неровен час... А новгородец без оружия - что медведь без когтей и
зубов.
суровый Изяслав. У Одинца всякая вина была виновата, и его
подмастерья-ученики не получали потачек.
Одинцу особенно понятливые биармины, или каждый человек может хорошо
учиться, когда всей душой тянется к знанию, но биармины делали быстрые
успехи.
Каждое его слово гвоздем влезало в головы биарминов. Сходясь на общей
работе, кузнечные подмастерья, которых звали Расту, Тролл, Онг и Болту,
скорее друзей других ватажников осваивали новгородскую речь. И Одинец
первым из повольников начинал все лучше понимать по-биарминовски.
жизнь и морской берег. Не было здоровья Доброге. Его не оставлял кашель,
его знобило. Он слабел телом и уже не примером, а одним ясным разумом
держал ватажников в руках.
скамью и забыться на мягкой медвежьей шкуре. Доброга и с повольниками и с
биарминами на расшивах и на кожаных лодьях рыскал по Двине и по морю. А
что дальше, там, за морем?
расходятся, а потом поворачивают на сивер. У биарминов было предание о
месте где от одного морского берега на другой, с восхода на закат, можно
переплыть дня за два. Биармины не ходили в море далеко. А что же за тем,
за узким местом? Говорят, что берега опять расходятся.
придется рыскать в море? Доброга никому не признается, но все чаще
задумывается: другие до него уходили из жизни, и ему припасена та же
судьба.
женой, которую Доброга любил всей душой, как никогда никого не любил.
мужем, ждет, что болезнь пройдет с зимними холодами, как было прошлым
летом, и ни о чем дурном не думает. Она видит, что любый весел и счастлив,
бодр духом. У него на щеках играет румянец, глаза ясней, чем у молодых. Да
и не старый муж у нее.
другому его не понять. Так лучше. Всему свое время, свой час.
3
пламя и как яро рдеет железо. С наковальни, из-под большого молота,
которым бьет подручный, сыплются звездочки искр, гаснут, за ними спешат
новые. Малый молоток ходит указчиком. Мастер звякнет им по наковальне, -
подручный понимает.
волосы стянули ремешками, руки голые, черные от угля и окалины. Заправские
кузнецы! Научаются железному делу и не в шутку, будут мастерами.
союзников, друзей и опору. Эх, подольше бы пожить! Здесь тоже будет
пригород. Мал острожек, но дорог почин. Доброга подозвал Одинца. Они
сидели рядом на сосновой плахе. Ватажный староста рассказывал, как он
сызмальства бродил по Черному лесу, сколько троп топтал. Всякое бывало.