образование, но и проделал некоторую дорогу на государственной службе.
законом и не существовала в сознании подданных. Брал власть тот, кто
одолевал. Но самодержавие само по себе никем не оспаривалось. За
исключением некоторых ничтожных по своему числу и влиянию образованных
людей, кому еще мерещились отжившие призраки олигархических республик
былой Эллады и старого Рима, массам подданных единовластие представлялось
естественным состоянием государства. Хорош или плох базилевс? Такой вопрос
еще мог возникнуть у подданных империи. Но никто и нигде не
противопоставлял самодержавию иную систему правления.
блюстителя священной опочивальни - министр внутренних дел позднейших
времен, - назвал преемника и вручил бесстрастному старцу префекту Юстину
несколько тысяч фунтов золотой монеты для покупки доброй воли дворцовых
войск. В казне базилевса лежало триста тысяч фунтов драгоценного металла:
Анастасий был бережлив.
кентинарием - ста фунтами золота, Юстин устроил смотр палатийских отрядов
и купил их в свою пользу. Потом резали опасных для нового базилевса
сановников, под благовидным предлогом вызывали из провинции
неблагонадежных полководцев, которым сначала льстили, а затем убивали.
Происходило обычнейшее очищение среди сановников, как сотни раз бывало до
Юстина, как повторялось и после него в течение многих веков.
кафолического духовенства. Провинции также приняли нового базилевса, и
резня ограничилась пределами Палатия. Свой человек, племянник базилевса,
Юстиниан был объявлен полководцем Востока. Он не водил войска - базилевс
был стар и не следовало отлучаться из города. Юстиниан выбрал несколько
начальников, которым доверялись военные действия; осторожный и
дальновидный, племянник базилевса предпочел бы проиграть войну, чем
сосредоточить опасное главнокомандование в одних и твердых руках. С этих
лет становятся особенно очевидны усилия автократоров поддерживать в армиях
рознь, спасительную для прочности престолов.
Прокла, подписывал пурпурной краской эдикты, обводя вырезы в золотой -
обязательно золотой! - дощечке. Вырезы изображали латинское слово
"л е г и", что значит: "я прочел". Неграмотный базилевс ничего не мог
прочесть, традиционная формула лгала, что, впрочем, бывало в той или иной
форме чаще, чем привыкли думать подданные. Квестор Прокл славился в
Палатии безупречной честностью, которая проще обычной, ибо заключается
лишь в беспрекословном исполнении приказаний и в отсутствии своего мнения.
К тому же интересы неграмотного дяди зорко охранял весьма грамотный
племянник - Соправитель.
состязаниями, играми, представлениями.
африканских львов, пантер, диких нубийских быков. Щедро раздавались хлеб и
деньги. Византия счастливо чествовала нового правителя, сменившего скупца
Анастасия, который наполнил казну для непрошеных преемников.
Палестины, один из богатейших владык своего времени.
течением лет делающегося привычным, во время богослужения в старой
базилике Софии Премудрости, в паутинно-серых струях ладана, в созвучных
песнопениях хора, Соправителю явилось лицо женщины. В Византии было много
красавиц, но это лицо, особенное, показалось Юстиниану цветком водяной
лилии, поднявшимся в тумане над болотом. Соправитель осведомился. История
Феодоры, изложенная в закругленных фразах евнуха, не удовлетворила
любопытства Юстиниана. Дальнейшие действия Соправителя были тайны, как ход
червя под землей. О них ничего не известно.
женщины, навсегда пленившей базилевса Юстиниана.
арена* вытянулась в овал ипподрома. Византийский ипподром своими размерами
превзошел римский Колизей Колоссальный. Под амфитеатром каменных
скамей-трибун скрывался маленький город: клетки для диких зверей, травлей
которых зрители-христиане столь же увлекались, как их языческие
предшественники, конюшни, склады, жилье для прислуги. В этом пропахшем
нечистотами мирке и родилась Феодора, но это ей не в упрек.
зеленых, одной из "партий ипподрома". Акакий занимался и уборкой
ипподрома.
кормежки зверей и собственного потребления уборщиков. Находились целые
фрукты, печенье, хлебцы, куски жареного и вяленого мяса, сала, подходящие
для продажи*. В мусоре попадались монеты, драгоценности, гребни, флаконы с
ароматами - все, что могут потерять люди, обезумевшие от бега квадриг.
Частые драки между приверженцами состязующихся тоже оставляли не одни
трупы и кровь на камне трибун.
многих желающих женитьбой наследовать выгоднейшую должность. Но главный
распорядитель хозяйства прасинов мим Астерий, подкупленный отвергнутым
вдовой претендентом, решил по-иному. Осталась последняя надежда - добиться
милости зрителей.
встретили византийцев, спешивших занять места. Женщина стояла в униженной
позе, как бы прося подаяния, девочки, ловя прохожих за одежду, кричали:
кров несчастным сиротам. Сжальтесь!
гирлянды зелени: знак тех, кто ищет милости зрителей.
- тринадцать. Феодора не забыла рук, отбрасывавших ее как помеху,
запомнила ругань, пинки. Прасины презрели мольбы детей. Взяли чужие,
венеты, синие. У них тоже умер надсмотрщик, и его место получил вотчим
сирот. Во всем этом нет упрека Феодоре.
сравнению с чем запах скаковых конюшен кажется фимиамом, девочки, которые
умывались из грязного ведра, если вообще они умывались, девочки, которые
привыкли утолять голод кусками, подобранными на трибунах, со следами
подошв и плевков, - расцветали красавицами, как пионы и гиацинты на
навозе. Мать поспешила пристроить старшую, Комито, в труппу мимов. Девушка
имела успех и состоятельных покровителей. Феодора следовала повсюду за
старшей сестрой, как рабыня - в хитоне с длинными рукавами, прислуживая и
присматриваясь.
Светочи христианства прокляли лицедейство, но не могли его искоренить. В
мире языческом актриса могла сохранить уважение к себе и пользоваться
уважением общества. В христианском - она была объявлена блудницей и
блудницей стала, проклятие исполнилось. Грех оказался сильнее проповеди,
его терпели; мирянин впадал в заблужденье с блудницей, очищался исповедью
и причастием, вновь грешил, вновь получал прощенье. Но для девушки,
прикоснувшейся к театру, возврата не было.
естественным за деньги отдавать себя. Она зарабатывала на жизнь, как
другие, такие же, как она, и иного она не знала в столице империи, богатой
храмами святых и убежищами монахов.
терпеливостью. Другие, как и ее сестры, быстро сгорали, а Феодора хорошела
и хорошела. В шестнадцать лет она казалась ангелом, каких творило
воображение верующих, а иногда и кисть живописца. Она была уверена в своем
обаянии и не захотела, как другие, учиться петь, танцевать, свистеть на
флейте или овладеть струнными инструментами. Ведь все это приводило лишь к
одному - повелевать страстями мужчины. Она училась этому искусству,
главному. И достигла цели: приблизившийся к ней однажды искал и искал
новых встреч.
была всегда неожиданно остроумна и не стыдилась ничего. Когда по ходу
пьесы ее били по щекам, она смешила. И вдруг заставляла зрителей замирать
от какого-либо нежданно-бесстыдного движения или намека. В ней поистине
потрясало выражение невинности в сочетании с утонченной смелостью,
обещавшее всем и каждому в отдельности нечто необычайно греховное. В ней
проявлялось дьявольское, она казалась дочерью Лилит, а не земной женщины.
Ей было позволено то, что у другой было просто гадостью.
скрывались мускулы из бронзы, сердце носильщика гранитных плит, желудок
волка и легкие дельфина. Ни одна болезнь не приставала к этому телу.