знаниями с товарищами. Но когда мне самому пришлось столкнуться с подобным
небесным явлением, я был удивлен не меньше других. Я никак не мог
примириться, например, с тем, что если хочешь посмотреть на полдень, то
должен повернуться к югу спиной, ибо это противоречило навыкам всей моей
предыдущей жизни.
размашистее и, вырастая, круто обрывались впереди. По океану, куда ни
глянешь, брели, встрепанно качаясь,
бесчисленными полчищами, с оглушающим шумом. Ухающие раскаты вздыбленной
воды, удары ее о железный корпус судна, завывание в рангоуте, свист в углах
надстроек, беспрерывный гул всего простора - все эти звуки сливались в одну
нескладную, но чрезвычайно могучую симфонию. Броненосец начал черпать кормою
сразу по нескольку десятков тонн воды.
отказывались от обеда, зато для других наступила счастливая пора: они
наедались мясом до отвала. Больше всех был доволен кочегар Бакланов.
набитому животу и хвастался:
топтать царские палубы.
что-нибудь из съестного, у тебя сейчас же рот нараспашку.
ухмыльнулся и промолвил:
для топки, - очень хорошо идет сгорание.
фитиля.
ударил.
и матросами, обходил верхние части корабля. Шторм, по-видимому, закуролесил
надолго. Поэтому нужно было осмотреть каждый предмет и удостовериться, что
он не будет смыт волною. Сидоров побывал на баке, на самом носу корабля и,
убедившись, что клюз-саки на месте и якорные канаты обтянуты туго, повернул
обратно. Затем полез на ростры. По его приказанию основательней закреплялись
на своих местах гребные шлюпки и паровые катеры. Слепой шторм не разбирался
в чинах и поступал со старшими офицерами не лучше, чем с боцманами и
матросами. Куда девалась прежняя солидность начальника? Чтобы перейти с
одного места на другое, он так же, как и его подчиненные вынужден был
сгибать спину, вбирать голову в плечи, и балансируя, широко раскидывать
руки, как будто намеревался поймать кого-то в объятия. Благодаря тому, что
из-под ног у него уходила опора, все его движения были нервные, порывистые,
с внезапными остановками, с неожиданными бросками в сторону, словно он
получил невидимый толчок в бок.
душем, смачивая на нем все платье с ног до головы. Чтобы лучше слышать друг
друга, Сидорову и его подчиненным приходилось кричать, а это производило
впечатление, что между ними происходит пьяная ссора.
она оказалась довольно близко от поверхности
закрывались не совсем плотно и, обдаваемые волнами, давали течь. Но хуже
будет, если шторм изменит свое направление и начнет бить судно в борт.
перчатке. Кажется, что может сделать боксер таким кулаком? Однако это не
мешает ему своими ударами ломать у противника ребра, выбивать челюсти. То же
самое делает и разъяренное море с судном, разрушая у него железные части.
Если пушечные порты не выдержат тяжелых ударов волн, то в раскрывшиеся
отверстия начнет врываться вода и, перекатываясь от борта к борту, загуляет
по батарейной палубе буйными всплесками. При таком положении достаточно
будет двадцати градусов крена, чтобы судно перевернулось вверх килем.
Инженер Васильев хорошо понимал это и,
подчиненным, следил за их работой с необычайной суровостью. Под его
руководством матросы забивали щели в портах, устанавливали к ним упоры из
бревен, вымбовок и досок. Были приготовлены к действию водоотливные турбины.
стальных креплениях. В те моменты, когда в подброшенной корме его обнажались
винты, машина делала перебои. Из глубинного машинного отделения, как из
груди больного, доносилось учащенное биение, отзываясь на железном корпусе
судна лихорадочной дрожью. Во
иллюминаторами, с задраенными дверями и горловинами было жарко и душно. И я,
слушая сквозь железо приступы бури, долго не мог уснуть в своей подвесной
парусиновой койке.
сложилась моя судьба. В селе, где я родился, сзади нашего двора, за
огородами, протекает маленькая речушка Журавка. Глубина ее, как говорится,
воробью по колено, но в ней водятся огольцы и пескари. Как только ноги мои
окрепли для самостоятельного передвижения, я в летние месяцы по целым дням
проводил на ней, испытывая необычайное удовольствие. Вообще вода всегда
притягивала меня к себе. Потом, подрастая, я от старших узнал, что есть на
свете громадные реки и даже моря. Я охотно верил таким сообщениям, но не мог
себе представить, чтобы где-нибудь было воды больше, чем в пруду водяной
мельницы за нашим селом. Поэтому я был изумлен, когда впервые увидел реку
Цну. Наша Журавка в сравнении с ней показалась ничтожной, как мышь перед
коровой. Впоследствии моя жизнь повернулась так, что я стал матросом и начал
плавать по морям. А теперь прошел по Атлантическому океану, обогнул Африку и
вступил в Индийский океан. Покачиваясь в подвесной койке, как в гамаке, я
каждую минуту ощущал неистовые взметы волн, слушал приглушенно-напряженный
рев за бронированными бортами, низвержение массы воды на палубу. Впереди у
нас будет еще Великий океан.
говорливо-журчащую речонку, где ловил огольцев и пескарей и где прозвучало
мое детство, как песня жаворонка.
минуты я выбегал наверх посмотреть, что делается с кораблями. На этот раз
кругом не было той мрачности, какой обычно сопровождается буря. Это был
редкий случай, когда великое движение стихий совершалось под ясным небом. С
невероятным напором и гулом несся ветер, словно где-то за горизонтом, за
пределами нашей планеты, заработали вентиляторы колоссальных размеров.
водопадами, словно от минных взрывов. В солнечном блеске в
сверкающей пыли летели охапки пены, как стаи белоснежных птиц.
возглавляемых "Суворовым"; в левую колонну входили только транспорты с
"Камчаткой" впереди; три крейсера держались позади в строе клина. Ход -
десять узлов, но так как ветер был попутный и волны догоняли нас, то
казалось, что все корабли, мотаясь, стоят на одном месте. Колебания "Осляби"
в стороны были более двадцати градусов, тогда как четыре новейших однотипных
броненосца, в том числе и наш "Орел", кренились гораздо меньше.
еще забыто предупреждение морского технического
накануне, ухода эскадры из Либавы. В этом грозном предупреждении говорилось,
что такие корабли, как "Бородино", могут во время бури перевернуться, если
только не будут приняты самые строгие меры. Наш корабль,
вследствие перегруженности в три тысячи тонн, имел осадку на три фута
больше, чем предполагалось по проекту.
тридцати до сорока градусов.
броненосцы.
полагалось знать ничего лишнего. Но втайне я всегда нарушал казенные
правила. Конечно, мне тоже было известно о
технического комитета. И в мозгу возникал жгучий вопрос: выдержит ли наш
"Орел" натиск бури, если случайно станет лагом к волне? При мысли, что
корабль может опрокинуться, становилось не по себе, и вздрагивали колени.
наверху, но и тех никто спасать не будет.
самого себя.
столетия проходили, совершая свое первое кругосветное путешествие, такие
знаменитые наши мореплаватели, как Крузенштерн и Литке. У них были жалкие
суденышки - парусные шлюпы, водоизмещением каждый менее пятисот тонн. Что на
них должны были чувствовать люди, застигнутые подобной бурей?
мужество, какую любовь к морю нужно было иметь, чтобы на таких маленьких
кораблях пускаться в
изречение, когда-то вычитанное мной из морской литературы: "Раньше корабли
были деревянные, но люди железные, а теперь корабли стали железные, но люди
- картонные". Мне не хотелось быть картонным человеком, и я, бравируя
напускной отвагой, бродил по кораблю с таким видом, как будто буря нисколько