стоило провидению вычеркнуть из календаря хоть одно воскресенье, ну хоть
для того, чтобы доказать атеисту свое могущество et que tout soit dit! О,
как я любил ее! двадцать лет, все двадцать лет, и никогда-то она не
понимала меня!
- Но про кого вы говорите; и я вас не понимаю! - спросил я с удивлением.
- Vingt ans! И ни разу не поняла меня, о это жестоко! И неужели она думает,
что я женюсь из страха, из нужды? О позор! тетя, т¬тя, я для тебя!.. О,
пусть узнает она, эта т¬тя, что она единственная женщина, которую я обожал
двадцать лет! Она должна узнать это, иначе не будет, иначе только силой
потащат меня под этот се qu'on appelle le венец!
Я в первый раз слышал это признание и так энергически высказанное. Не
скрою, что мне ужасно хотелось засмеяться, Я был неправ.
- Один, один он мне остался теперь, одна надежда моя! - всплеснул он вдруг
руками, как бы внезапно пораженный новою мыслию, - теперь один только он,
мой бедный мальчик, спасет меня и, - о, что же он не едет! О сын мой, о
мой, Петруша... и хоть я недостоин названия отца, а скорее тигра, но...
laissez-moi, mon ami, я немножко полежу, чтобы собраться с мыслями. Я так
устал, так устал, да и вам, я думаю, пора спать, voyez vous, двенадцать
часов...
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Хромоножка.
I.
Шатов не заупрямился и, по записке моей, явился в полдень к Лизавете
Николаевне. Мы вошли почти вместе; я тоже явился сделать мой первый визит.
Они все, то-есть Лиза, мама и Маврикий Николаевич, сидели в большой зале и
спорили. Мама требовала, чтобы Лиза сыграла ей какой-то вальс на
фортепиано, и когда та начала требуемый вальс, то стала уверять, что вальс
не тот. Маврикий Николаевич, по простоте своей, заступился за Лизу и стал
уверять, что вальс тот самый; старуха со злости расплакалась. Она была
больна и с трудом даже ходила. У ней распухли ноги, и вот уже несколько
дней только и делала, что капризничала и ко всем придиралась, несмотря на
то, что Лизу всегда побаивалась. Приходу нашему обрадовались. Лиза
покраснела от удовольствия и, проговорив мне merci, конечно за Шатова,
пошла к нему, любопытно его рассматривая.
Шатов неуклюже остановился в дверях. Поблагодарив его за приход, она
подвела его к мама.
- Это господин Шатов, про которого я вам говорила, а это вот господин Г-в,
большой друг мне и Степану Трофимовичу. Маврикий Николаевич вчера тоже
познакомился.
- А который профессор?
- А профессора вовсе и нет, мама.
- Нет есть, ты сама говорила, что будет профессор; верно вот этот, - она
брезгливо указала на Шатова.
- Вовсе никогда я вам не говорила, что будет профессор. Господин Г-в
служит, а господин Шатов - бывший студент.
- Студент, профессор, вс¬ одно из университета. Тебе только бы спорить. А
швейцарский был в усах и с бородкой.
- Это мама сына Степана Трофимовича вс¬ профессором называет, - сказала
Лиза и увела Шатова на другой конец залы на диван.
- Когда у ней ноги распухнут, она всегда такая, вы понимаете, больная, -
шепнула она Шатову, продолжая рассматривать его вс¬ с тем же чрезвычайным
любопытством и особенно его вихор на голове.
- Вы военный? - обратилась ко мне старуха, с которою меня так безжалостно
бросила Лиза.
- Нет-с, я служу...
- Господин Г-в большой друг Степана Трофимовича, - отозвалась тотчас же
Лиза.
- Служите у Степана Трофимовича? Да ведь и он профессор?
- Ах, мама, вам верно и ночью снятся профессора, - с досадой крикнула Лиза.
- Слишком довольно и наяву. А ты вечно чтобы матери противоречить. Вы
здесь, когда Николай Всеволодович приезжал, были, четыре года назад?
Я отвечал, что был.
- А англичанин тут был какой-нибудь вместе с вами?
- Нет, не был.
Лиза засмеялась.
- А видишь, что и не было совсем англичанина, стало быть, враки. И Варвара
Петровна и Степан Трофимович оба врут. Да и все врут.
- Это т¬тя и вчера Степан Трофимович нашли будто бы сходство у Николая
Всеволодовича с принцем Гарри, у Шекспира в Генрихе IV, и мама на это
говорит, что не было англичанина, - объяснила нам Лиза.
- Коли Гарри не было, так и англичанина не было. Один Николай Всеволодович
куралесил.
- Уверяю вас, что это мама нарочно, - нашла нужным объяснить Шатову Лиза, -
она очень хорошо про Шекспира знает. Я ей сама первый акт Отелло читала; но
она теперь очень страдает. Мама, слышите, двенадцать часов бьет, вам
лекарство принимать пора.
- Доктор приехал, - появилась в дверях горничная.
Старуха привстала и начала звать собачку: "Земирка, Земирка, пойдем хоть ты
со мной".
Скверная, старая, маленькая собачонка Земирка не слушалась и залезла под
диван, где сидела Лиза.
- Не хочешь? Так и я тебя не хочу. Прощайте, батюшка, не знаю вашего имени,
отчества, - обратилась она ко мне.
- Антон Лаврентьевич...
- Ну вс¬ равно, у меня в одно ухо вошло, в другое вышло. Не провожайте
меня, Маврикий Николаевич, я только Земирку звала. Слава богу еще и сама
хожу, а завтра гулять поеду.
Она сердито вышла из залы.
- Антон Лаврентьевич, вы тем временем поговорите с Маврикием Николаевичем,
уверяю вас, что вы оба выиграете, если поближе познакомитесь, - сказала
Лиза и дружески усмехнулась Маврикию Николаевичу, который так весь и
просиял от ее взгляда. Я, нечего делать, остался говорить с Маврикием
Николаевичем.
II.
Дело у Лизаветы Николаевны до Шатова, к удивлению моему, оказалось в самом
деле только литературным. Не знаю почему, но мне вс¬ думалось, что она
звала его за чем-то другим. Мы, то-есть я с Маврикием Николаевичем, видя,
что от нас не таятся и говорят очень громко, стали прислушиваться; потом и
нас пригласили в совет. Вс¬ состояло в том, что Лизавета Николаевна давно
уже задумала издание одной полезной, по ее мнению, книги, но по совершенной
неопытности нуждалась в сотруднике. Серьезность, с которою она принялась
объяснять Шатову свой план, даже меня изумила. "Должно быть из новых,
подумал я, не даром в Швейцарии побывала". Шатов слушал со вниманием,
уткнув глаза в землю, и без малейшего удивления тому, что светская,
рассеянная барышня берется за такие, казалось бы, неподходящие ей дела.
Литературное предприятие было такого рода. Издается в России множество
столичных и провинциальных газет и других журналов, и в них ежедневно
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Шилова Юлия