могли ожидать чего-нибудь другого, - прибавил я с негодованием.
как бы вздрагивало в ее голосе; - я давно все порешила; я читала его мысли
и узнала, что он думает. Он думал, что я ищу... что я буду настаивать...
(Она остановилась и, не договорив, закусила губу и замолчала.) Я нарочно
удвоила мое к нему презрение, - начала она опять, - я ждала, что от него
будет? Если б пришла телеграмма о наследстве, я бы швырнула ему долг этого
идиота (отчима) и прогнала его! Он мне был давно, давно ненавистен. О, это
был не тот человек прежде, тысячу раз не тот, а теперь, а теперь!.. О, с
каким бы счастием я бросила ему теперь, в его подлое лицо, эти пятьдесят
тысяч и плюнула бы... и растерла бы плевок!
она у генерала? Возьмите и отдайте Де-Грие.
бабушка? - вдруг вскричал я.
ней... Да и ни у кого не хочу прощения просить, - прибавила она
раздражительно.
Де-Грие! О, подлец, подлец! Ну, хотите, я его убью на дуэли! Где он теперь?
я в каком-то глупом энтузиазме.
франков. Да и за что ему драться?.. Какой это вздор!
я, скрежеща зубами, - точно так и возможно было вдруг их поднять на полу. -
Послушайте: мистер Астлей? - спросил я, обращаясь к ней с началом какой-то
странной идеи. У ней глаза засверкали.
англичанину? - проговорила она, пронзающим взглядом смотря мне в лицо и
горько улыбаясь. Первый раз в жизни сказала она мне ты.
она села на диван, как бы в изнеможении.
Что же, стало быть, она меня любит! Она пришла ко мне, а не к мистеру
Астлею! Она, одна, девушка, пришла ко мне в комнату, в отели, - стало быть,
компрометировала себя всенародно, - и я, я стою перед ней и еще не понимаю!
вернусь! Это... это необходимо! Увидишь! Будь здесь, будь здесь!
взгляд; она крикнула мне что-то вслед, но я не воротился.
сильно укрепляется в голове, что ее принимаешь наконец за что-то
осуществимое... Мало того: если идея соединяется с сильным, страстным
желанием, то, пожалуй, иной раз примешь ее наконец за нечто фатальное,
необходимое, предназначенное, за нечто такое, что уже не может не быть и не
случиться! Может быть, тут есть еще что-нибудь, какая-нибудь комбинация
предчувствий, какое-нибудь необыкновенное усилие воли, самоотравление
собственной фантазией или еще что-нибудь - не знаю; но со мною в этот вечер
(который я никогда в жизни не позабуду) случилось происшествие чудесное.
Оно хоть и совершенно оправдывается арифметикою, но тем не менее - для меня
еще до сих пор чудесное. И почему, почему эта уверенность так глубоко,
крепко засела тогда во мне, и уже с таких давних пор? Уж, верно, я помышлял
об этом, - повторяю вам, - не как о случае, который может быть в числе
прочих (а стало быть, может и не быть), но как о чем-то таком, что никак уж
не может не случиться!
и в то же время в таком волнении, какого я еще никогда не испытывал. В
игорных залах народу было еще довольно, хоть вдвое менее утрешнего.
игроки, для которых на водах существует только одна рулетка, которые и
приехали для нее одной, которые плохо замечают, что вокруг них происходит,
и ничем не интересуются во весь сезон, а только играют с утра до ночи и
готовы были бы играть, пожалуй, и всю ночь до рассвета, если б можно было.
И всегда они с досадой расходятся, когда в двенадцать часов закрывают
рулетку. И когда старший крупер перед закрытием рулетки, около двенадцати
часов, возглашает: "Les trois derniers coups, messieurs!"60, то они готовы
проставить иногда на этих трех последних ударах все, что у них есть в
кармане, - и действительно тут-то наиболее и проигрываются. Я прошел к тому
самому столу, где давеча сидела бабушка. Было не очень тесно, так что я
очень скоро занял место у стола стоя. Прямо предо мной, на зеленом сукне,
начерчено было слово: "Passe". "Passe" - это ряд цифр от девятнадцати
включительно до тридцати шести. Первый же ряд, от первого до восемнадцати
включительно, называется "Manque"; но какое мне было до этого дело? Я не
рассчитывал, я даже не слыхал, на какую цифру лег последний удар, и об этом
не справился, начиная игру, как бы сделал всякий чуть-чуть рассчитывающий
игрок. Я вытащил все мои двадцать фридрихсдоров и бросил на бывший предо
мною "passe".
быть, у меня восемьдесят фридрихсдоров! Я двинул все восемьдесят на
двенадцать средних цифр (тройной выигрыш, но два шанса против себя) -
колесо завертелось, и вышло двадцать четыре. Мне выложили три свертка по
пятидесяти фридрихсдоров и десять золотых монет; всего, с прежним,
очутилось у меня двести фридрихсдоров.
--------
опомнился! И только раз во весь этот вечер, во всю игру, страх прошел по
мне холодом и отозвался дрожью в руках и ногах. Я с ужасом ощутил и
мгновенно сознал: чт`о для меня теперь значит проиграть! Стояла на ставке
вся моя жизнь!
посыпались по моему телу. Со мною расплатились банковыми билетами; стало
быть, всего уж четыре тысячи флоринов и восемьдесят фридрихсдоров! (Я еще
мог следить тогда за счетом.)
средних и проиграл; поставил мое золото и восемьдесят фридрихсдоров и
проиграл. Бешенство овладело мною: я схватил последние оставшиеся мне две
тысячи флоринов и поставил на двенадцать первых - так, на авось, зря, без
расчета! Впрочем, было одно мгновение ожидания, похожее, может быть,
впечатлением на впечатление, испытанное madame Blanchard, когда она, в
Париже, летела с воздушного шара на землю.
очутилось шесть тысяч флоринов. Я уже смотрел как победитель, я уже ничего,
ничего теперь не боялся и бросил четыре тысячи флоринов на черную. Человек
девять бросилось, вслед за мною, тоже ставить на черную. Круперы
переглядывались и переговаривались. Кругом говорили и ждали.
--------
Помню только, как во сне, что я уже выиграл, кажется, тысяч шестнадцать
Шекли Роберт
Никитин Юрий
Ильин Андрей
Белогорский Евгений
Конан-Дойль Артур
Кервуд Оливер Дж.