вправе являться без приглашения; однако когда наступил день его дежурства,
он подумал, что оправданием его появления во дворце ему послужит исполнение
долга и что таким образом никто не отнесет это на счет его преданности.
из Версаля в Париж; значит, Жильбер был известен в приемных Тюильри так же
хорошо, как в Версале.
вовсе не означало, что король о нем забыл. Людовик XVI был достаточно
справедлив, чтобы отличить друзей от недругов.
предубеждения королевы против Жильбера, доктор, возможно, был не только
другом королю, но, что еще важнее, приверженцем монархии.
привести к нему доктора, как только он появится.
встал, пригласил его следовать за ним и провел его в спальню короля.
что не заметил, как вошел доктор, и не слышал доклада о нем.
заговорит с ним.
что время от времени он в задумчивости перед ним останавливался, - был
большой портрет во весь рост Карла I кисти Ван-Дейка, тот самый, что в наши
дни хранится в Лувре; это за него один англичанин предлагал столько золота,
сколько понадобилось бы, чтобы полностью его засыпать.
то, по крайней мере, видели гравюру.
какие обыкновенно растут на берегу моря. Паж держит лошадь в доспехах; вдали
плещутся волны.
несчастливой Марии, отец Иакова II?
поскупившийся на собственные мысли и наделивший ими короля?
дни его бегства, то есть простым всадником, готовым отправиться в поход
против круглоголовых?
Северному морю в ту минуту, когда он готов и к атаке, и к бегству?
набросок эшафота в Уайт-Холле.
эта омрачила чело Людовика XVI; необходимо было заставить полотно заговорить
в полный голос, чтобы его услышал материалист Людовик XVI.
вздыхал, потом снова продолжал разгуливать по комнате, однако картина
роковым образом словно притягивала его к себе.
зрителю приличнее заговорить, нежели оставаться безмолвным.
подвел Жильбера к шедевру Ван-Дейка.
то время, портрет произвел на меня глубокое впечатление.
короля или историю самого портрета?
написана в Лондоне в тысяча шестьсот сорок пятом или сорок шестом году, -
вот и все, что я могу о ней сообщить. Однако мне совершенно не известно,
каким образом она попала во Францию и как оказалась в эту минуту в комнате
вашего величества.
она оказалась в моей комнате, я и сам не знаю.
ничего нового по существу, но могу рассказать о некоторых подробностях. Вы
поймете, что заставляло меня останавливаться перед этим портретом и о чем я
думал, глядя на него.
существовал кабинет министров, пагубный для всей страны, но в особенности
для меня, - со вздохом прибавил он при воспоминании о своем отце, который,
как он полагал, был отравлен австрийцами, - я имею в виду кабинет министров
господина де Шуазеля. Было решено заменить его д'Эгийоном и Мопу, чтобы
заодно покончить и с парламентами. Однако мой дед, король Людовик
Пятнадцатый, очень боялся иметь дело с парламентами. Чтобы справиться с
парламентами, от него требовалась сила воли, которой он уже давно не
обладал. Из обломков этого старика необходимо было слепить нового человека,
а для этого было лишь одно средство: упразднить постыдный гарем,
существовавший под названием Оленьего Парка и стоивший стольких денег
Франции и популярности - монархии. Вместо целого хоровода молодых девиц,
среди которых Людовик Пятнадцатый терял последние крохи мужского
достоинства, необходимо было подобрать королю одну-единственную любовницу,
которая заменила бы ему всех других, но которая в то же время не могла бы
иметь достаточного влияния, чтобы заставить его проводить определенную
политику, но обладала бы крепкой памятью, чтобы каждую минуту повторять ему
на ушко затверженный ею урок. Старый маршал Ришелье знал, где найти такую
женщину; он отправился на поиски и вскоре нашел то, что нужно. Вы ее знали,
доктор: именно у нее вы видели этот портрет.
меньшей степени, нежели я, потому что королева - австриячка, воспитанная
Марией-Терезией в духе великой европейской политики, центром которой ей
представлялась Австрия; в приходе к власти герцога д'Эгийона Мария-Терезия
видела причину падения своего друга герцога де Шуазеля; итак, мы ее не
любили, как я уже сказал, однако я не могу не воздать ей должное: разрушая,
она действовала в моих личных интересах, а говоря по совести - в интересах
всеобщего блага. Она была искусной актрисой! Она прекрасно сыграла свою
роль: она удивила Людовика Пятнадцатого ухватками, не знакомыми дотоле при
дворе; она развлекала короля тем, что подшучивала над ним; она сделала из
него мужчину, заставив его поверить в то, что он был мужчиной...
котором он говорил о своем деде с чужим человеком; однако, заглянув в
открытое и честное лицо Жильбера, он понял, что обо всем может говорить с
этим человеком, так хорошо его понимавшим.
нетерпения, ни о чем не спрашивая, он, не таясь, взглянул в глаза будто
изучавшему его Людовику XVI и продолжал спокойно слушать.
свойственным ему изяществом взмахнув рукой и поведя головою, заметил король,
- потому что это мои самые сокровенные мысли, а король может обнажить свою
душу лишь перед теми, а чьей искренности он совершенно уверен. Можете ли вы
обещать мне, что будете со мною столь же откровенны, господин Жильбер? Если
король Франции всегда будет говорить вам то, что он думает, готовы ли и вы к
тому, чтобы быть с ним откровенным?
величество, окажете мне эту честь, я также готов оказать вам эту услугу;
врач отвечает за тело, так же как священник несет ответственность за душу,
но, оберегая тайну от посторонних, я в то же время счел бы преступлением не
открыть всей правды королю, оказавшему мне честь этой просьбой.
приказанию должны казнить, я не буду считать себя вправе бежать, ежели вы
сами не прибавите: "Спасайтесь!" - Хорошо, что вы мне сказали об этом,
господин Жильбер. Даже с самыми близкими друзьями, с самой королевой я
зачастую разговариваю шепотом, а с вами я рассуждаю вслух. Он продолжал:
добиться в лучшем случае робких поползновений на что бы то ни было, не
покидала его никогда, чтобы воспользоваться малейшим проявлением его воли.
На заседаниях Совета она неотступно следовала за ним, склонялась к его
креслу; на глазах у канцлера, у всех этих важных господ и старых судей она
пресмыкалась перед королем, кривлялась, словно обезьяна, трещала, как
попугай, однако благодаря этому она денно и нощно держала королевство в
своих руках. Но это еще не все. Возможно, неутомимая Эгерия даром теряла бы
свое время, если бы герцог де Ришелье не догадался подкрепить эти постоянно
повторяемые ею слова вещественными доказательствами. Под тем предлогом, что
паж, которого вы видите на этой картине, носил имя Барри, полотно было
куплено для этой женщины как фамильный портрет. Этот печальный господин,
будто предчувствующий события тридцатого января тысяча шестьсот сорок
Белоусов Валерий
Свержин Владимир
Сертаков Виталий
Мурич Виктор
Посняков Андрей
Афанасьев Роман