верного следа двух таких собак!
траппера, а он ведь наш заклятый враг!
привести в исполнение свой злобный замысел. Изумление, овладевшее другими,
отразилось и в его собственном пустом, блуждающем взгляде так же отчетливо,
как и на каждом неподвижном лице вокруг него. Никто не обратил внимания на
его жестокий призыв. Собакам без поощрения, но и без помехи предоставили
следовать их таинственному инстинкту.
вспомнив о своем отцовском авторитете, решил снова взять власть в свои руки.
сказал он с самым равнодушным видом. - Не в моих это правилах убивать
животное только за то, что его хозяин вздумал поселиться слишком близко от
моей заимки. Идемте, идемте, мальчики, у нас и своих хлопот не оберешься,
нечего шнырять по сторонам и делать дело за каждого соседа.
прорицание Сивиллы. - Говорю вам: вы никуда не пойдете, дети! Здесь что-то
кроется, нас предостерегают, и я, как женщина, как мать, хочу узнать всю
правду.
властным видом, воодушевившим и других, пошла вперед - к тому месту, где
собаки все еще кружили, наполняя воздух своим протяжным, заунывным воем.
лености, другие - подчинившись ее воле, и все в большей или меньшей мере
возбужденные необычайностью происходящего.
над местом, где земля была прибита и утоптана и явно окроплена кровью, -
скажите вы мне, ведь вы же охотники: какое животное встретило здесь свою
смерть?.. Говорите! Вы мужчины, вы привычны к знакам, какие показывает
степь! Скажите, волчья это кровь? Или кровь кугуара?
скваттер, спокойно глядя под ноги, на роковые знаки, так странно
взволновавшие его жену. - Здесь вот видно, где он, борясь со смертью, бил
копытами в землю; а вон там он вскопал рогами глубокую борозду. Да, это был
буйвол-самец необыкновенной силы и мужества!
волки не сожрали бы и шкуры! Скажите вы мне, мужчины и охотники, впрямь ли
это кровь животного?
когда все другие остановились. - Эге! Вы его найдете вон у того болотца, в
ольшаннике. Гляньте! Тысяча птиц слетелась на падаль!
бы свою добычу! Судя по поведению собак, это хищник. Не забрел ли сюда серый
медведь с верхних порогов? Серые медведи, я слышал, живучие.
нападать на хищного зверя. Взвесь, Ишмаэл: дело рискованное, а барыш не
велик!
известного малодушия их дяди. А старший из них не постеснялся даже открыто
выразить свое презрение и сказал напрямик:
с собой; мы тогда могли бы с выгодой вернуться в поселение - разъезжали бы
по всему Кентукки и показывали свой зверинец на судейских дворах да у тюрем.
злобно переглянулся с братьями, однако же предпочел смолчать. Пренебрегая
осторожным советом Эбирама, все двинулись вперед, но, не дойдя несколько
ярдов до густой заросли ольшаника, опять остановились.
только таких неотесанных людей, как скваттер с его семьей, а и человека
образованного, не склонного поддаваться суеверному страху. Небо, как обычно
в эту пору года, покрывали темные, быстро бегущие тучи, а под ними тянулись
нескончаемыми стаями водяные птицы, опять пустившиеся в свой трудный перелет
к далеким рекам юга. Поднялся ветер; он то мел у самой земли такими сильными
порывами, что временами трудно было устоять на ногах, то, казалось,
взвивался ввысь, чтобы там гонять облака, взвихривая и громоздя друг на
друга их черные, истерзанные гряды в угрюмом величественном беспорядке. А
над ольховой рощицей по-прежнему кружила стая сарычей и коршунов, била
тяжелыми крыльями все над тем же местом; временами сильный порыв ветра
отгонял их, но, нырнув, они опять упрямо нависали над зарослью, ни разу не
подавшись в сторону и крича в испуге, как будто зрение или инстинкт
подсказывали им, что час их торжества хоть и близок, но еще не настал.
охваченные удивлением с примесью тайного трепета, и глядели в мертвом
молчании.
они мужчины и должны смело разрешить свои сомнения, а не стоять без дела и
тупо глазеть.
чащу; если вы не растеряете всю отвагу, с которой, я знаю, вы родились на
свет, у вас достанет духу укротить любого норовистого медведя к западу от
Большой реки. Зовите же собак, говорю, эй вы, Энок! Эбнер! Габриэль! Или вы
все оглохли от удивления?
все еще непрестанно кружили, подвел их к ольшанику.
Эбирам, если там обнаружится что-то недоброе или опасное, покажете, что
пограничный житель не зря ходит с ружьем. Если у вас не хватит храбрости, я
вас пристыжу перед моими детьми!
заменили сворку, и стали их науськивать. Но, казалось, старшую собаку что-то
удерживало - то ли она учуяла нечто необыкновенное, то ли опыт предостерегал
ее от авантюры. В нескольких шагах от заросли она вдруг остановилась, дрожа
всем телом, и, видимо, была не в силах двинуться ни вперед, ни вспять. Она
не слушала поощрительных криков молодых людей или отвечала только жалобным
повизгиванием. С минуту щенок вел себя подобным же образом; но, менее
опытный и более горячий, он наконец сдался, сделал два-три прыжка вперед,
затем ринулся в чащу. Послышался тревожный, испуганный вой, а минутой позже
кобелек вынырнул из чащи и вновь принялся кружить на месте в таком же
смятении, как и прежде.
Дайте-ка мне ружье повернее вместо этого детского дробовика, и я вам покажу,
на что способна храбрая женщина из пограничных земель!
дай нам выгнать его на тебя!
слов за один раз, но, дав столь веский залог серьезности своего намерения,
они уже не склонны были отступиться. Тщательно проверив ружья, они твердо
направились к роще. Нервы менее испытанные, чем у жителей границы, могли бы
содрогнуться перед неведомой опасностью. Чем дальше они продвигались тем
пронзительней и жалобней делался вой собак. Коршуны и сарычи спустились
совсем низко, чуть не задевая за кусты своими тяжелыми крыльями, а ветер с
хрипом мел по голой степи, как будто духи воздуха тоже захотели стать
свидетелями надвинувшейся развязки.
отлила от лица, когда она увидела, что ее сыновья раздвинули изломанные
ветви кустов и скрылись в их гуще. Настала торжественная тишина. Потом
быстро один за другим взвились два громких, пронзительных крика, а затем
опять безмолвие, еще более грозное и жуткое.
все другое.
опять раздвинулись и оба смельчака вышли бледные и сами почти бесчувственные
и положили у ее ног закостенелое и недвижное тело Эйзы. Отпечаток
насильственной смерти явственно обозначился в каждой черте его посинелого
лица.
и скрылись, пустившись опять по оставленному оленьему следу. Птицы, кружа,
поднялись ввысь, наполняя небо жалобами, что отняли у них облюбованную
жертву: страшная, омерзительная, она еще сохраняла в себе слишком много от
человеческого облика, чтобы стать добычей их мерзкой прожорливости.
Глава 13
тесно обступившую мертвеца. - Я его мать, у меня больше прав, чем у вас у
всех! Кто это сделал? Скажите мне, Ишмаэл, Эбирам, Эбнер! Раскройте ваши рты
и ваши сердца, и пусть только божья правда изойдет из них, и ничто другое.
Кто совершил это кровавое дело?
изменившимися глазами глядел на тело убитого сына. Иначе повела себя мать.
Она кинулась на землю и, положив к себе на колени холодную и страшную
голову, молча вглядывалась в это мужественное лицо, на котором еще лежала
печать предсмертной муки. И ее молчание говорило больше, чем могли бы