Чтение 29–й страницы книги ~Сент Ив~

позднее пришел к финишу. Был он много старше, бежал с тяжелым саквояжем
в руках и, однако, не отстал больше ни на дюйм. Пусть с ним бегает напе-
регонки хоть сам дьявол, а с меня хватит!

И притом бежать так скоро мне вовсе не выгодно. Ведь если долго бе-
жать, непременно куда-нибудь прибежишь. За любым поворотом можно очу-
титься у ворот какого-нибудь сквайра Мертона, либо посреди деревни, где
полицейский трезв, или прямо напороться на ночную стражу. Что - ж, пока
не поздно, я должен от него отделаться, иного выхода нет. Я огляделся:
место словно бы подходящее - нигде ни огонька, ни дома, одни только сжа-
тые нивы, поля, вспаханные под пар, да редкие низкорослые деревья. Я ос-
тановился и при свете луны бросил на своего преследователя гневный
взгляд.

- Ну, довольно глупостей! - сказал я.

Он поворотился и поглядел мне прямо в лицо, - был он очень бледен,
однако явно не струсил.

- Совершенно с вами согласен, - сказал он. - Вы испытали меня в беге;
можно еще испытать меня в прыжках в высоту. Это все равно. Так ли, эдак
ли, конец будет один.

- Надеюсь, вы понимаете, каков будет этот конец! - сказал я. - Мы с
вами здесь одни, час поздний, и я исполнен решимости. Вас это не пугает?

- Нет, - отвечал он, - нисколько. Я не умею боксировать, сэр, но если
вы полагаете, что имеете дело с трусом, вы ошибаетесь. Быть может, если
я объявлю вам с самого начала, что у меня есть оружие, это упростит де-
ло.

Быстрее молнии я сделал ложный выпад - будто метил дубинкой ему в го-
лову; но он столь же мгновенно отступил, и в руках у него блеснул писто-
лет.

- Довольно, мистер беглец! - сказал он. - Я вовсе не желаю идти из-за
вас под суд за убийство.

- Клянусь честью, и я тоже! - сказал я, опустил дубинку и поглядел на
него с некоторым даже восхищением. - А знаете, - продолжал я, - вы упус-
тили из виду одно обстоятельство: ваш пистолет вполне может дать осечку.

- У меня их два, - возразил он, - никогда не пускаюсь в путь, не
прихватив с собою пару этих верных псов.

- Честь вам и слава, - сказал я. - Вы способны позаботиться о себе, а
это немалое достоинство. Но, господин хороший, давайте взглянем на сей
предмет беспристрастно. Вы не трус, я тоже; оба мы люди здравомыслящие;
у меня есть веские причины - неважно, какие именно, - никого не посвя-
щать в свои дела и путешествовать в одиночестве. Теперь подумайте сами,
похоже ли, - что я стану и дальше все это терпеть? Похоже ли, что я и
дальше стану терпеть ваше упорство и - уж извините - чрезвычайно дерзкое
ingerenct [27] в мои частные дела?

- Опять французское словечко, - невозмутимо заметил он.

- А, да подите вы к дьяволу вместе с вашими французскими словечками!
- воскликнул я. - Похоже, что вы сами француз!

- У меня было немало случаев обогатить свои познания, и я их не упус-
тил, - пояснил он. - Немного найдется людей, которые лучше меня были бы
знакомы со сходством и различиями особенных оборотов и выговора сих двух
языков.

- А вы, оказывается, умеете разговаривать и высоким стилем!

- О, я понимаю, с кем имею дело, сэр, - отвечал он. - Я знаю, как
разговаривать с бедфордширскими крестьянами, и, надеюсь, знаю, как при-
личествует изъясняться в обществе человека образованного, какового вижу
в вашем лице.

- Так ежели вы почитаете себя за джентльмена... - начал я.

- Прошу прощения, - перебил он, - я вовсе этого не утверждал. С титу-
лованными господами и дворянами меня связывают одни только дела. Сам же
я человек простой.

- Бога ради, - воскликнул я, - рассейте же мои сомнения! Заклинаю
вас, откройте, кто вы и чем изволите заниматься.

- У меня нет причин стыдиться своего имени, сэр, или своих занятий; -
отвечал он. - Томас Даджен, конторщик мистера Дэниела Роумена, лондонс-
кого стряпчего, к вашим услугам. Наш адрес: Хай Холборн-стрит, сэр.

Лишь по тому, какая огромная тяжесть свалилась с моих плеч при этих
его словах, я понял, до чего был прежде напуган. Я отшвырнул палку.

- Роумен? - вскричал я. - Дэниел Роумен? Этакий старый скряга, крас-
нолицый, с большой - головой и одевается точно квакер? Дайте я вас обни-
му, друг мой!

- Эй, не подходите, - сказал Даджен, однако в голосе его уже не было
прежней твердости.

Но я и слушать не стал. Недавнего страха как не бывало, и я разом
ожил, словно все прочие опасности тоже остались позади, словно пистолет,
все еще направленный на меня, был не грознее саквояжа, который Даджен
держал в другой руке и теперь выставил вперед, как бы преграждая мне
доступ к своей особе.

- Не подходите, буду стрелять! - крикнул он. - Ради бога, остереги-
тесь! Мой пистолет...

Он мог кричать до хрипоты. Хотел он того или нет, я крепко обнял его,
прижал к своей груди, я принялся целовать его уродливую рожу, как никог-
да и никто ее, верно, не целовал и целовать не станет; даже шляпа с него
слетела и парик сбился на сторону. Он что-то жалобно блеял в моих
объятиях, словно овца в руках живодера. Оглядываясь назад, я - понимаю,
что все это было безрассудно и нелепо сверх всякой меры: я повел себя
как безумный, когда, кинулся обнимать Даджена, он же был поистине глуп,
что не выстрелил в меня, едва я приблизился. Но все хорошо, что хорошо
кончается; или, как поют и насвистывают - в наши дни на улицах:

Есть милый херувимчик, высоко он сидит

И горемыку Джека заботливо хранит.

- Ну вот! - молвил я, несколько ослабив объятие, но все еще держа его
за плечи. - Je vous ai bel et bien embrasse [28] - и это, как сказали бы
вы, опять французское выражение.

Вид у Даджена был невообразимо жалкий и растерянный, парик съехал на-
бок, закрывая один глаз.

- Веселей глядите, Даджен. Пытка окончена, больше я не стану вас об-
нимать. Но прежде, всего, бога ради, спрячьте пистолет. Он уставился на
меня, точно василиск; уверяю вас, рано или поздно он непременно выстре-
лит. Вот, возьмите вашу шляпу. Нет, уж позвольте мне самому водрузить ее
на место, а прежде нее - парик. Никогда не допускайте, чтобы обстоя-
тельства, даже самые крайние, мешали вам исполнить ваш долг перед самим
собой. Ежели вам более не для кого наряжаться, наряжайтесь для господа
бога!

Поправьте свой парик вы,

Чтоб плеши не сверкать,

И не гнушайтесь бритвы,

Штанов и сюртука!

- Нуте-ка, попробуйте за мною угнаться! Все, в чем состоит долг
джентльмена перед самим собою, вместить в одно четверостишие! И за-
метьте, я по призванию отнюдь не бард и вирши сии излились из уст прос-
того любителя.

- Но, дорогой мой сэр! - воскликнул он.

- Но, дорогой мой сэр! - эхом отозвался я. - Я никому не позволю ос-
тановить поток моих рассуждении. Извольте высказать свое - мнение о моем
четверостишии, не то, клянусь, мы поссоримся.

- Право же, вы завзятый оригинал! - сказал Даджен.

- Вы не ошиблись, - отвечал я. - И сдается мне, мы с вами достойная
пара.

- Что ж, - с улыбкой сказал он, - надеюсь, вы оцените если не за
смысл, то за поэтичность такие строки:

Достоинство и честь - вот мера человека,

Иное ж - блеск пустой и мишура от века!

- Э, нет, так дело не пойдет - это "же Поп! Это вы не сами сочинили,
Даджен. Поймите, - продолжал я, ухвативши его за пуговицу, - первое; что
требуется от поэзии, - это чтобы она была вашим кровным детищем, да, ми-
лостивый государь, кровным. Грудь мою распирает вдохновение, ибо - гово-
ря - начистоту и несколько изменяя высокому слогу - я чертовски рад то-
му, как обернулось дело. И, осмелюсь сказать, если вы не против, по-мое-
му, вы тоже рады. Да, a propos, позвольте задать вам один нескромный
вопрос. Строго между нами, случалось вам хоть раз стрелять из этого пис-
толета?

- А как же, сэр, - отвечал он. - Даже два раза... только по птичкам,
по завирушкам.

- И вы стали бы стрелять в "меня, кровожадный вы человек? - восклик-
нул я.

- Если уж вы об этом заговорили, - отвечал Даджен, - так ведь и вы не
слишком осторожно размахивали своей палкой.

- Разве? Ну да - ладно, дело прошлое; считайте, что все это было, при
короле Фарамоне [29] - вот и еще одно французское выражение, ежели вам
охота собрать побольше улик, - сказал я. - Но теперь мы, по счастью,
добрые друзья и желаем одного и того же.

- Прошу прощения, но вы слишком торопитесь, мистер... - сказал Дад-
жен. - Ведь я до сих пор даже не знаю вашего имени.

- Ну еще бы! - сказал я. - Слыхом не слыхали!

- Объясните же хоть одним словом, - начал он...

- Нет, Даджен! - прервал я. - Будьте разумны. Я знаю, чего вы хотите,
и имя этому - ужин. Rien ne creuse comme l'emotion [30]. Я тоже голоден,
хоть и куда более привычен к воинственным вспышкам, нежели вы, скромный
стрелок по завирушкам. Давайте-ка я получше на вас погляжу; вот какое
вам требуется меню: три ломтика хорошего холодного ростбифа, гренки с
сыром, кружка крепкого пива, и стаканчик-другой выдержанного портвейна
старого бутылочного разлива - напиток, без которого немыслим настоящий