Чтение 29–й страницы книги ~Дурак умер, да здравствует дурак!~

не придет в голову назвать Стива и Ральфа святыми.

Вспомнив о Герти, я решил снова позвонить ей домой, но оказалось, что
телефон отключен. Полагаю, об этом позаботился Добрьяк, что было весьма
рачительно и предусмотрительно с его стороны, но теперь, когда у меня есть
триста тысяч долларов, я, наверное, могу позволить себе и телефон в моей
второй квартире.

Стану ли я здесь жить? Мне почему-то казалось, что нет. Слишком уж эта
обитель смахивала на вестибюль музыкального театра в Радио-Сити. Тут меня не
будет оставлять ощущение, что вот-вот появятся туристы с экскурсоводом.
Кроме того, не стану же я до гробовой доски терпеть наскоки швейцаров. Нет
уж, пусть лучше Добрьяк выставит эту квартиру на продажу. Пожалуй, останусь
у себя, на Западной девятнадцатой. Зачем съезжать оттуда, если квартира
вполне устраивает меня?

Да, но все это -- дело будущего. Сперва надо дождаться окончания
нынешней катавасии и вернуться в наезженную колею. Пока же я исследую
квартиру дяди Мэтта. Правда, и сам не знаю, зачем. В общем, я переписал
адрес "Лэтэм, Кортни, Уилкс и Уилкс" на клочок бумаги, запихнул его в карман
и возобновил разведку местности.

Следующая находка поджидала меня в стенном шкафу в спальне прислуги.
Именно там я обнаружил скрюченное тело Гаса Риковича.

¶25§

Поначалу я не понял, что он мертв. Рикович сидел на полу, привалившись
спиной к стене, задрав коленки и уперевшись в них подбородком. Все это
сооружение было запихнуто в самый дальний угол. Глаза Риковича были открыты,
даже вытаращены, а губы застыли в любезной и немного вопросительной улыбке.
Казалось, он разглядывает мои лодыжки. Естественность позы и выражения лица
ввели меня в заблуждение, и я пребывал в нем секунд, наверное, десять, в
течение которых моими преобладающими чувствами были: а). изумление и б).
злорадство.

Мое а). изумление объяснялось очень просто: кто не изумится, открыв
стенной шкаф и обнаружив в нем Гаса Риковича сидящим на полу? А б).
злорадство я чувствовал потому, что мне сразу пришло на ум объяснение
странного присутствия здесь Гаса Риковича. "Ого-го!--подумал я. -- Он пришел
сюда в поисках сведений, которые мог бы продать". Иными словами, в тот миг,
когда я увидел его, мне подумалось, что утром, предлагая купить сведения,
Рикович на самом деле не располагал никакими сведениями, вот и примчался
сюда в надежде, что ему удастся раздобыть их и сбагрить мне. Разумеется,
предположение это я построил гораздо быстрее, чем изложил его вам.

Но, как бы там ни было, чувства а). и б). в мгновение ока вытеснило
чувство в). -- ужас. Ибо до меня дошло, что Гас Рикович неподвижен, не
моргает, а макушка его имеет какой-то непотребный вид.

-- Ой! -- воскликнул я и поспешно захлопнул дверцу шкафа.

Хлопок напугал меня пуще прежнего. А вдруг убийца все еще где-то
поблизости? А вдруг, сам того не ведая, я уже полчаса играю в кошки-мышки с
лиходеем, угробившим несколько человек? А вдруг теперь, когда я обнаружил
тело его последней жертвы, этот лиходей решит, что пришла пора отправить в
мир иной и меня тоже? Вполне может быть.

Нет. Не "может быть", а не может быть. Человек, убивший дядюшку Мэтта,
уже покушался на меня и не делал никакой тайны из своих намерений. Мог ли я
сомневаться, что тот же загадочный мистер Икс позаботился и покое Гаса
Риковича? Рикович пришел сюда либо затем, чтобы попытаться раздобыть годные
на продажу сведения, либо в надежде шантажом вытянуть из убийцы деньги. Это
не так уж и важно. Теперь ясно, что и дядя Мэтт, и эта штуковина в шкафу
пали от одной и той же руки. А значит, тут никого, кроме меня, нет, если не
считать Гаса Риковича.

Я больше не открывал шкаф, а вместо этого развернулся и начал
перебирать ногами. Я успел миновать три комнаты, когда мои мозги,
наконец-то, догнали меня. И первым делом пожелали узнать, как теперь быть.
Позвонить в полицию? Нет, нельзя. По тем же причинам, по которым я не мог
позвонить туда после похищения Герти. Разумеется, можно воспользоваться
безопасным телефоном-автоматом. Помимо прочих преимуществ, такое решение
сулило мне чудесную возможность покинуть эту квартиру, воздух в которой
вдруг сделался влажным, промозглым и липким, будто в мавзолее.

Казалось, тело Гаса Риковича дрожит в шкафу в глубине квартиры. От него
во все остальные комнаты словно тянулись невидимые нити. Присутствие
Риковича явственно ощущалось в гулком звенящем воздухе. Я будто стоял в
пещере, вымытой в толще айсберга, в углу которой валялась чья-то гниющая
плоть.

К тому же, мне надо было спешить на встречу с профессором Килроем.

Я быстрым шагом вышел из квартиры, запер дверь, поначалу перепутав
ключи, но даже теперь ощущал затылком липкие щупальца, тянущиеся ко мне от
Гаса Риковича. Я с содроганием нажал кнопку вызова лифта.

Казалось, мой дружелюбный лифтер ехал ко мне слишком долго. Но как
только я вошел в кабину, он с тревогой посмотрел на меня и сказал:

-- Я тут кое о чем подумал, мистер Грирсон.

-- Фитч, -- рассеянно ответил я, размышляя о том, что никогда прежде не
видел мертвых тел и предпочел бы не видеть их впредь, особенно в стенных
шкафах обезлюдевших квартир.

-- А, да, верно, помню, -- откликнулся лифтер. -- Мистер Грирсон
объяснял мне, почему у вас с ним разные фамилии.

-- Правда? -- спросил я.

-- Мистер Фитч, -- с нажимом произнес лифтер, -- надеюсь, вы не скажете
нашему управляющему, что я играл в карты с вашим дядюшкой. Нам не положено
близко сходиться с жильцами, понимаете? Я бы и не стал играть, да ваш дядька
сам требовал.

-- Я ничего не скажу, -- пообещал я.

-- Иначе я могу поплатиться работой, -- объяснил лифтер. -- А тогда уж
и не знаю, что мне делать.

Я не ответил, поскольку у меня хватало своих забот, и, когда лифт,
наконец, остановился в вестибюле, я молча пошел прочь, забыв заверить
лифтера в незыблемости его служебного положения. Да и то сказать, разве он
никогда не слыхал об автоматических лифтах? Вскоре это новое поветрие придет
и сюда, на Южную Сентрал-Парк-авеню, и не имеет значения, настучу я
кому-нибудь о дружбе лифтера с дядей Мэттом или нет.

Интересно, а какие отношения поддерживал с дядей Мэттом тот сухопутный
адмирал на улице?

И еще вот что интересно: как мне удается думать о таком количестве не
относящихся к делу предметов, когда в темном шкафу сидит Гас Рикович?

В трех кварталах от дома дядьки я увидел телефонную будку. Теперь я уже
знал, какого стиля работы придерживается полицейское управление, и мне
удалось анонимно сообщить властям о трупе в стенном шкафу, уложившись в пять
минут. Я преодолел плотные ряды сержантов сризов, сризов слева и полицейских
щщястков быстрее, чем Роджер Бэннистер пробегает милю.

Только покинув будку, я, наконец, решил, что пора задаться вопросом,
намного ли я разминулся по времени с убийцей или убийцами Гаса Риковича. На
полчаса? На пять минут? На тридцать секунд? Может, пока я поднимался на
одном лифте, они спускались вниз на другом?

Я уже опаздывал на встречу с профессором Килроем, но, осознав,
насколько близок был к тому, чтобы отправиться в долгий путь рука об руку с
Гасом Риковичем, тотчас почувствовал настоятельную необходимость устроить
короткий привал.

Прошагав до конца квартала, я заметил дверь заведения, а над ней --
красную неоновую вывеску: "БАР".

¶26§

Я уже начал подумывать, что он не объявится. В десять минут девятого
похожий на пещеру зал ожидания центрального вокзала был почти безлюден. Я
сидел на скамейке, с которой мне было видно почти все пространство этого
громадного помещения, и высматривал знакомые лица. В случае, если бы такое
лицо попало в поле моего зрения, я был готов пуститься наутек, будто
человек, преследуемый нечистой силой (вполне вероятно, что это было недалеко
от истины). Слишком свежи были воспоминания о недавней пальбе. Не говоря уже
о вопросительной улыбке и неподвижных глазах Гаса Риковича.

Однако лицо человека, который появился ниоткуда и плюхнулся рядом со
мной на скамью, было совершенно незнакомо мне. Человек носил исполинскую
косматую черную бороду с толстыми седыми прядями; его длинные волосы были
растрепаны и тоже изобиловали сединой, лицо казалось немного чумазым. На
носу человека болтались очки с толстыми линзами в роговой оправе, правая
дужка была поломана и небрежно склеена липкой лентой. Человек был среднего
роста, но носил старый твидовый костюм на два-три размера больше, а
красно-оранжевый галстук его был завязан таким здоровенным узлом, какого я
не видел ни разу в жизни. Эти узлы прежде называли виндзорскими, и они были
в чести у школьников, отлично успевавших по всем предметам.

-- Привет, дитя, -- сказал он голосом, трескучее которого мне еще не
доводилось слышать. -- Я профессор Килрой.

-- Полагаю, вам уже известно, кто я, -- ответил я.

-- Конечно. "Короткая Простыня" как-то раз показал мне тебя.

-- Корот... Ах, вы имеете в виду дядюшку Мэтта?

-- Мэтта, Мэтта, его самого, -- он вытер губы тыльной стороной ладони и
рассеянно оглядел зал ожидания. -- Пойдем куда-нибудь, промочим горло.

-- Я предпочел бы остаться здесь.

-- Ага, -- он с прищуром посмотрел на меня сквозь свои очки. -- Пуганая
ворона, да?

-- Если вы имеете в виду, что я, наконец-то, научился никому не
доверять, то вы правы.

-- Смышленый малыш, -- сказал профессор. -- Я так и знал, что у Мэтта
не может быть совсем уж глупых племянников.