мясом, раздутые животы хищников - подобная картина хищничества характерна
как своим древним и стихийным хтонизмом, так и острой наблюдательностью ее
гениального и уже позднейшего изобразителя. Здесь нет мифа, но - уже
художественное сравнение, т.е. уже эстетика. И тем не менее эстетика здесь
дается все еще в условиях стихийного превосходства природного явления над
человеческим субъектом.
неувядаемые образцы вполне непосредственного, вполне прямого,
несимволического отношения к природе. Здесь нет никаких "настроений",
никакого "вчувствования", никакого одушевления или одухотворения природы.
Картины природы состоят просто из ряда случаев природной жизни (налет бури,
обвал горы, лесной пожар), к которым человек или никак не относится, но
берет их так, как они происходят, или к которым относится чрезвычайно
примитивно, выражая или свое удивление или страх, ужас или проявляя
утилитарную заинтересованность.
сравнении с Западной Европой) чувстве природы. Непосредственное отношение к
природе не есть, например, географическое о ней представление, потому что
география - наука, а вовсе не прямое и непосредственное созерцание. Точно
так же ни геолог, ни биолог, ни физик, ни астроном, как бы они ни
основывались на непосредственном опыте, стремятся не к этой
непосредственности, а к логическому расчленению созерцания и научным
абстракциям. Чтобы иметь непосредственное отношение к природе, надо только
иметь раскрытые глаза и больше ничего. Мир непосредственного созерцания в
состоянии отвлечься от научных обобщений, затверженных со школьной скамьи.
Для такого созерцания солнце, конечно, восходит на востоке и склоняется к
западу, земля неподвижна, в явлениях нет ничего ни внутреннего, ни внешнего,
а есть только сами явления. Это-то удивительное отношение природе мы и
находим у Гомера. Оно совершенно прямое, нерефлективное. С точки зрения
такого понимания природы все то, что в ней, видимо, совершается, то для нас
и существенно. Для этого сознания, конечно, еще нет никакой разницы между
сущностью и явлением, так что мы будем вполне правы, если назовем его
наивным дорефлективным реализмом или, имея в виду полное отсутствие здесь
различения идеального и реального, - абсолютной непосредственной
действительностью.
и катастрофы. Что здесь есть, кроме факта этой тучи? Есть еще отношение
пастуха, наблюдающего эту тучу с горы и загоняющего свое стадо в пещеру во
избежание бедствия. Можно ли это отношение назвать эстетическим и дает ли
оно что-нибудь для обрисовки самой тучи? Нет, это отношение чисто
практическое, утилитарное, и оно возникает только благодаря примитивному
страху наивного, дорефлективного человеческого сознания перед силами
природы. Возьмем сравнение ? 2, рисующее картину двух бурных ветров,
налетающих друг на друга, заставляющих чернеть море и вздымающих волны
холмами. Эта картина ни о чем другом и не говорит, как только о столкновении
двух ветров и об их действии на спокойное море. Сюда можно вложить любое
настроение, но Гомер никакого настроения не вкладывает. Все это можно
сказать почти о любом сравнении из приведенных.
характеристики гомеровских сравнений. Дело в том, что эти сравнения суть не
просто картины природы, но именно сравнения с картинами природы. Если в
поэзии дается сравнение, то, очевидно, всякое такое сравнение имеет целью
нечто разъяснить, растолковать, сделать понятным и, конечно, при помощи
предмета более понятного, а не менее понятного. Значит, привлекаемые Гомером
в его сравнениях картины природы говорят ему гораздо больше, чем те
предметы, для которых он привлекает эти картины. Возьмем сравнение ? 2: тут
борьба двух ветров на море более понятна, чем волнение в психике людей.
Сравнение ? 6 вызвано тем, что падение вырванной с корнем маслины более
понятно, чем падение раненого. В сравнении ? 8 бедствия и переживания от
пожара более понятны, чем от битвы, и т.д. Это обстоятельство сразу
поворачивает отмеченный выше наивный реализм совсем в другую сферу. Если
неодушевленная природа, лишенная всякого настроения и символики (в
новоевропейском смысле слова), является образцом для всего одушевленного,
то, значит, она гораздо самостоятельнее, чем это последнее, значит, она не
нуждается в обосновании, а, наоборот, сама обосновывает все другое; или,
другими словами, это значит, что она обосновывает сама себя и сама является
для себя идеалом. Вот почему она так рельефна и выразительна.
поэтов) ведет не только к пояснению тех или иных предметов при помощи
природы, но и придает этой природе определенный стиль, т.е. ведет к
некоторому взаимному определению человеческой жизни и жизни природы. Нужно
твердо усвоить, что природа и человек у Гомера обязательно обусловливают
взаимно друг друга; но при этом необходимо остерегаться пошлых и ничего не
говорящих фраз, смазывающих и нивелирующих специфическое для Гомера
положение дела. А специфическим является здесь самообоснованность природных
стихий и их первообразность для человека. Привлекаемая в сравнениях картина
природы всецело определяет человека, определяет его, так сказать,
субстанциально; человек же определяет здесь природу в стилевом отношении,
так как именно его субстанциально-личная зависимость от природы и делает эту
природу эпической.
tertium comparationis, т.е. общим моментом двух сравниваемых областей.
Особенностью гомеровских сравнений (одинаковой, между прочим, с Данте, но
резко отличающейся от Шекспира) является то, что привлекаемая картина
природы содержит много такого, что для разъяснения данного предмета даже
излишне. Так, в сравнении ? 1 введена деталь: пастух загоняет стада в
пещеру. Она ровно ничему не соответствует в предмете, который должен быть
разъяснен через сравнение (выступление войска). Таков же путник - зритель
падения дуба в сравнении ? 5, преследование Посейдоном-ястребом робкой птицы
в XIII 62 и т.д. Делается это для того, чтобы подчеркнуть грандиозность,
несоразмерность, величие данной картины природы в сравнении с тем предметом,
который должен быть разъяснен. На это исследователи обратили внимание с
самого начала. Но то, что постоянно ускользает от их внимания, заключается в
самом значении этого неравновесия между предметом сравнения и образом
сравнения: это неравновесие, свидетельствует об эпическом превалировании
природы и в то же время о полном отождествлении предмета сравнения и образа
сравнения. Точно так же, как в гомеровском понимании прекрасного нет
различия между идеальным и реальным, - и сами боги (а они-то и есть в данном
случае "прекрасное само по себе", "в себе") были в известном смысле телесны.
Так и природа в качестве первообраза для того, или иного предмета мыслится
вполне облеченной в этот предмет, отождествленной с ним. Иначе ведь не
получится свойственного Гомеру наивного реализма. Поэтому tertium
comparationis у Гомера не есть какой-нибудь один пункт, но это - вся
образность сравнения, взятая целиком и, главное, в том новом освещении со
стороны предмета, разъясняемого в сравнении.
войска с лесным пожаром, но, если мы вскроем эстетическую природу этого
сравнения, как то представлено у Гомера, мы должны брать весь образ лесного
пожара целиком, чтобы не утерять его художественной ценности и целиком
применить его к разъясняемому здесь наступлению войска. В сравнении ? 8
лесной пожар трактован, как бурное сражение, в сравнении ? 9 - как мрачный
герой с блестящими грозными глазами. В сравнении ? 12 морские волны
трактованы как волнение народной толпы, в ? 13 - как движение войска в бой,
в ? 15 бурное наводнение - символ рассвирепевшего героя. Между прочим,
последнее сравнение - пример одного из весьма оригинальных соединений образа
с идеей. Наиболее понятно и обычно то соединение, в котором получается живое
существо, тогда и говорят о мифологии. Считается понятным также такое
соединение, в котором образ оказывается насыщенным идеей, становится
глубоким и много говорящим. Особенно популярны и понятны, конечно, всякого
рода аллегорические соединения образа с той или иной идеей. Но то
соединение, в котором картинка природы объединяется с определенного рода
идеей, но от этого не превращается ни в миф, в собственном смысле слова, ни
в символический образ, ни в аллегорию, - это соединение усваивается труднее,
и о нем многие могут спорить. Тем не менее такое соединение - элементарный
эстетический факт гомеровской поэзии и если мы хотим отобразить именно
Гомера, необходимо выработать в себе чувство этого соединения. Мы не найдем
для него никакого другого более подходящего наименования, кроме как
эпического соединения. В самом деле, что такое эпос? Эпос есть внеличная
данность, определяемость личного через внеличное. Значит, чтобы была
эпическая природа, надо, чтобы внеличное в ней, т.е. чисто физическая
сторона картины, чисто стихийная образность, было на первом плане и имело
самостоятельное значение и чтобы поясняемая здесь личность была бы на втором
плане и как бы заново освещала всю стихийную образность, ничего в ней не
меняя и никаким новым структурным содержанием ее не наполняя. Это мы как раз
и имеем в образах природы, входящих в состав гомеровских сравнений.
направленностью (со всем переходом от буйной динамики к спокойной
уравновешенности), поскольку здесь физический, материальный образ остается
"самим собою" и не приобретает ровно никакого настроения, никакой
символизации, никакого "вчувствования", но зато вместо этого получает
утверждение в самом себе, с той или иной определенной стороны. Эта
материальность как бы получает подтверждение того, что она есть не что иное,
как именно материальность, вполне самостоятельная и зависящая только от себя
самой. Однако это подтверждение дается в каком-либо одном определенном
направлений. А это и есть, вообще говоря, пластика. Если бы, например, в
сравнении ? 16 была бы только картина того, как волна захватывает корабль и
пловцы едва спасаются, то эта картина не была бы ни пластичной, ни
эпической. Но оказывается, что это есть символ нападающего героя. Узнав это,
мы как бы заново пересматриваем саму картину, этот образ перекрывается для
Чернецов Андрей
Шилова Юлия
Андреев Николай
Дальский Алекс
Сертаков Виталий
Андреев Николай