кожи лез.
после того у нас на плоту дня два или три была сущая неразбериха - все
время только и знали, что сражались на мечах да репетировали, как это
называлось у герцога.
реди, в излучине реки, вдруг показался какой-то захудалый городишко. Не
доезжая до него трех четвертей мили, мы спрятали плот в устье какой-то
речки, так густо обросшей кипарисами, что она походила больше на тун-
нель. Все мы, кроме Джима, сели в лодку и отправились в город - погля-
деть, нельзя ли тут дать представление.
из деревень уже начал съезжаться народ - верхом, и на дребезжащих повоз-
ках. Цирк должен был уехать к вечеру, так что наше представление приш-
лось кстати и могло иметь успех. Герцог снял залу суда, и мы пошли раск-
леивать афиши. Вот что на них было напечатано:
Кин-Старший из Королевского театра "Уайтчепел, Пудинг-лейн, Пиккадилли,
Лондон, и из Королевских театров в Европе в своем непревзойденном шекс-
пировском театре под названием
мечах из "Ричарда III"!!!
рые, рассохшиеся и испокон веку некрашеные; все это едва держалось от
ветхости. Дома стояли точно на ходулях, фута на три, на четыре от земли,
чтобы река не затопила, когда разольется. При домах были и садики,
только в них ничего не росло, кроме дурмана и подсолнуха, да на кучах
золы валялись рваные сапоги и башмаки, битые бутылки, тряпье и помятые
ржавые жестянки. Заборы, сколоченные из разнокалиберных досок, набитых
как попало одна на другую, покривились в разные стороны, и калитки в них
держались всего на одной петле - да и та была кожаная. Кое-где они были
даже выбелены, - видно, в давние времена, может, еще при Колумбе, как
сказал герцог. Обыкновенно в садиках рылись свиньи, а хозяева их оттуда
выгоняли.
роены полотняные навесы на столбиках, и приезжие из деревни покупатели
привязывали к этим столбикам своих лошадей. Под навесами, на пустых ящи-
ках из-под товара, целыми днями сидели здешние лодыри, строгали палочки
карманными ножами фирмы Барлоу, а еще жевали табак, зевали в потягива-
лись, - сказать по правде, все это был препустой народ. Все они ходили в
желтых соломенных шляпах, чуть не с зонтик величиной, зато без сюртуков
и жилетов, звали друг друга попросту: Билл, Бак, Хэнк, Джо и Энди, гово-
рили лениво и врастяжку и не могли обойтись без ругани. Почти что каждый
столбик подпирал какой-нибудь лодырь, засунув руки в карманы штанов; вы-
нимал он их оттуда только для того, чтобы почесаться или одолжить ко-
му-нибудь жвачку табаку. Все время только слышно было:
вают такие лодыри, что за душою у них нет ни цента, даже табаку ни крош-
ки. Эти только и пробавляются займами, иначе им и табаку никогда не ви-
дать. Лодырь обыкновенно говорит приятелю:
сону последнюю порцию.
Джек здешний и потому отвечает:
то, что брал у меня, Лейф Бакнер, тогда, так уж и быть, я тебе одолжу
тонны две и расписки с тебя не возьму.
отдал самосад.
больше простой листовый, скрученный в жгуты. Когда они занимают табак,
то не отрезают, как полагается, ножом, а берут всю пачку в зубы и грызут
и в то же время рвут ее руками до тех пор, пока пачка не перервется по-
полам; тогда владелец пачки, глядя с тоской на возвращенный ему остаток,
Говорит иронически:
было и нет, кроме грязи, черной, как деготь, местами глубиной не меньше
фута, а уж два-три дюйма наверняка будет везде. Повсюду в ней валяются и
хрюкают свиньи. Глядишь, какая-нибудь свинья, вся в грязи, бредет лениво
по улице вместе со своими поросятами и плюхается как раз посреди дороги,
так что людям надо обходить ее кругом, и лежит, растянувшись во всю дли-
ну, зажмурив глаза и пошевеливая ушами, а поросята сосут ее, и вид у нее
такой довольный, будто ей за это жалованье платят. А лодырь уж тут как
тут и орет во все горло:
ее за уши, и сзади ее догоняют еще дюжины тричетыре; тут все лодыри
вскакивают с места и смотрят вслед, пока собаки не скроются из виду; им
смешно, и вообще они очень довольны, что вышел такой шум. Потом они
опять устраиваются и сидят до тех пор, пока собаки не начнут драться.
Ничем нельзя их так расшевелить и порадовать, как собачьей дракой, разве
только если смазать бездомную собачонку скипидаром и поджечь ее или на-
вязать ей на хвост жестянку, чтоб она бегала, пока не околеет.
вые, кособокие, - того и гляди, рухнут в воду. Хозяева из них давно вые-
хали. Под другими берег обвалился, и угол дома повис в воздухе. Люди еще
жили в этих домах, но это было довольно опасно: иногда вдруг разом спол-
зала полоса земли с дом шириной. Случалось, что начинала оседать полоса
берега в целую четверть мили шириной, оседала да оседала понемножку, по-
ка наконец, как-нибудь летом, вся не сваливалась в реку. Таким городам,
как вот этот, приходится все время пятиться назад да назад, потому что
река их все время подтачивает.
подвод и лошадей. Семейные люди привозили с собой обед из деревни и
съедали его тут же, на подводе. Виски тоже выпито было порядком, и я ви-
дел три драки. Вдруг кто-то закричал:
чтобы нализаться как следует. Вот он, ребята!
потешаться над этим Богсом. Один из них заметил:
Если б он расколотил всех тех, кого собирался расколотить за последние
двадцать лет, то-то прославился бы!
живу еще лет тысячу.
воплями, как индеец:
пятьдесят, и лицо у него было очень красное. Все над ним смеялись, кри-
чали ему что-то и дразнили его, а он отругивался, говорил, что дойдет и
до них очередь, тогда он ими займется, а сейчас ему некогда. Он приехал
в город для того, чтобы убить полковника Шерборна, и девиз у него такой:
"Сперва дело, а пустяки потом".
всем Арканзасе, а вовсе не злой, - мухи не обидит ни пьяный, ни трезвый.
вая под навес, и крикнул:
щик! Ты мне нужен, собака, и так я не уеду, вот что!
только на ум взбредет, а вся улица слушала и смеялась и подзадоривала
его. Из лавки вышел человек лет этак пятидесяти пяти, с гордой осанкой,
и одет он был хорошо, лучше всех в городе; толпа расступилась перед ним
и дала ему пройти. Он сказал Богсу очень спокойно, с расстановкой: