бедного арендатора
мире и что ему нечего было рассказать внукам об этом свете! О! Он мог
многое поведать о том, как евреи жили в старину, о прежних хасидах, каб-
балистах, о прежних панах, о том, как они обходились с евреями.
том, как один еврей погиб смертью праведника, особенно запомнилась Шоло-
му. Она и будет здесь передана вкратце, так как дедушка Мойше-Иося лю-
бил, да простит он меня, рассказывать очень длинно, перескакивая с пред-
мета на предмет, и заезжал бог знает куда.
старого Гамарника. Почему его звали Гамарником? Потому что деревня, в
которой он жил и арендовал мельницу, называлась Гамарники. В той же де-
ревне жил еврей по имени Ноях. Он содержал корчму. Был этот Ноях человек
простоватый, но богобоязненный, видно скрытый праведник; день и ночь мо-
лился, читал псалмы. Всеми делами заправляла у него жена. Ему оставалось
только платить арендные деньги пану и договариваться об аренде на следу-
ющий год. Все дни свои он боялся, как бы кто не отбил у него корчму, по-
тому что охотников оказывалось много, хотя доходы от корчмы были ничтож-
ные. Ноях с женой еле-еле перебивались, ибо детей у них было множество.
Приходит Ноях как-то к пану договариваться об аренде и застает у него
кучу гостей, пир горой. После пира гости, как водится, собираются на
"полеванье", на охоту, значит. Стоят уже оседланные лошади, запряженные
кареты, брички, линейки; собаки тут всех пород, егеря с большими перьями
на шляпах, с рогами в руках, - словом, по-царски, все кругом готово.
"Очевидно, попал не вовремя,-подумал Ноях,-не станет пан сейчас говорить
об аренде". Однако он ошибся. Поднявшись из-за стола и собираясь са-
диться на лошадь, пан вдруг заметил в стороне еврея, согнувшегося, обор-
ванного. И говорит ему пан весело: "Як се маш, пан арендаржий?" (Как по-
живаешь, пан арендатор?) А Ноях отвечает: "Так и так, ясновельможный
пан, пришел я насчет корчмы..." Рассмеялся пан. Это было, "когда сердце
царя смягчилось вином", то есть когда пан был уже сильно выпивши. И го-
ворит он еврею: "На сколько лет хочешь ты снять корчму?" Еврей отвечает:
"Я бы не прочь снять на несколько лет, но так как обычай твой, ясно-
вельможный пан граф..." Пан не дает ему закончить: "Добже3. На сей раз
отдаю тебе корчму по той же цене на целых десять лет, но с одним услови-
ем: ты должен быть у меня птицей". Еврей посмотрел на него удивленно.
"Что значит быть у тебя птицей?"-"Очень просто,- отвечает пан:-Ты должен
влезть на крышу этого сарая, видишь? Там ты должен изобразить птицу, а я
буду целиться в тебя и постараюсь попасть прямо в лоб. Разжевал?" Среди
панов поднялся хохот, и еврей тоже смеется с ними, думает: "Пан шутки
шутит, слишком много выпил..."-"Ну,-спрашивает пан,-дело сделано?" И ду-
мает Ноях: "Что мне на это ответить?" Спрашивает он пана на всякий слу-
чай: "Сколько времени даешь на размышление?" - "Одну минуту",-отвечает
пан вполне серьезно. "Одну минуту, значит, не больше?"-"Выбор за тобой,
-говорит пан.-Либо ты влезешь на крышу и изобразишь птицу, либо завтра
же тебя выбросят из корчмы". У Нояха душа в пятки ушла. Как быть? С па-
ном шутки плохи. Тем более что тот послал уже за лестницей и все это,
видно, совсем не в шутку. Но он снова обращается к пану: "А что буд ет,
если ты, не дай бог, и в самом деле попадешь?" Среди панов поднялся еще
больший хохот, и Ноях совсем растерялся. Он уже не знает, потешается ли
над ним пан, или он это всерьез задумал. Выглядит это как будто всерьез,
потому что ему приказывают сию же минуту лезть на крышу или отправляться
домой и тут же очистить корчму. Повернулся Ноях, хочет уже домой идти,
но, вспомнив про кучу дегей, начинает просить пана дать ему хоть нес-
колько минут для предсмертной молитвы. "Добже. Даю тебе одну минуту для
исповеди". Одну минуту! Что может сказать еврей в одну минуту, кроме
"Слушай, Израиль", тем более что его уже толкают к лестнице! Произнеся
"Слушай, Израиль" и "Благословенно имя господне", он начинает взбираться
по лестнице, а из глаз у него слезы льются. Что может он сделать? Воля
божья... У него столько детей!.. Видно, суждено ему погибнуть во славу
господа, а может быть, бог еще сжалится и сотворит чудо. Если всевышний
захочет, все ему доступно!.. Ноях глубоко уповал на бога - еврей былых
времен!
еще не теряет надежды на бога, может быть, всевышний и сжалится над ним.
Если всевышний захочет, то что ему не доступно! А пан торопит. Велит Но-
яху выпрямиться-и он выпрямляется. Потом велит ему согнуться - и он сги-
бается. Велит расставить руки-он расставляет руки. Велит, чтобы он выг-
лядел, как птица,-и он выглядит, как птица... И пан,-хотел ли он этого в
самом деле, или он только шутки шутил, а всевышний уже сделал так, чтобы
вышло всерьез,-пан выстрелил и попал Нояху в лоб. И Ноях упал, как
подстреленная птица, и скатился с крыши на землю. И в тот же день его
предали земле по закону Израиля. Но пан свое слово сдержал. Десять лет
подряд корчма оставалась за вдовой, как ни набавляли ему за аренду. Вот
каковы были паны в старину.
мало. Ребята не отказались бы слушать их без конца, если бы дедушка Мой-
ше-Иося не любил извлекать из каждой истории мораль, что нужно быть бла-
гочестивым и всегда уповать на бога. От морали он переходил к нравоуче-
ниям и начинал распекать детей за то, что они поддаются соблазнам, не
хотят учиться, молиться, служить богу. Им бы только, говорил он, рыбу
удить, груши рвать и проказничать с богуславскими ребятами, чтоб им про-
валиться!..
бушка Гитл исполняет с детьми обряд "капорес".-Дедушка благословляет их
накануне Судного дня, и глаза его влажны
или в старой молельне. Трудно сказать, в каком из этих трех мест было
больше соблазна.
свои бочки водой. Женщины и девушки, босые, с красными икрами, стирают
белье и стучат вальками так, что только брызги летят; мальчишки плещутся
в воде, учатся плавать или ловить рыбу. Раздевшись между камней, они,
громко визжа, прыгают в воду и кричат: "Смотри, как я плаваю!", "Погля-
ди, как я лежу на спине!", "Видишь, я стою в воде!", "А я ныряю!",
"Смотри, я пускаю пузыри!.."
яславские ребята им страшно завидуют. К Шолому подходит мальчишка, со-
вершенно голый, в чем мать родила; зовут его Авремл; он смугл, как тата-
рин, глаза у него круглые, лицо, как доска для разделывания теста, нос
фасолью. "Как тебя зовут?"-"Шолом".-"Плавать умеешь?"-"Нет".-"Что ж ты
стоишь? Поди сюда, я тебя научу". Понимаете, он берется не учить, а нау-
чить. Это совсем другое дело...
Правда, груши эти тверды как кремень, и кислы как уксус. Но все же это
груши, и платить за них не надо. Можете рвать сколько хотите-никому до
этого дела нет! Трудно только дотянуться до них, потому что растут они
высоко. Нужно поэтому взобраться на дерево и трясти его изо всех сил,
иначе груши не будут падать. Кроме груш, в Богуславском лесу имеются
орехи. Заячьи орехи. Они поздно поспевают и покрыты горькой, как желчь,
скорлупой. Ядер в этих орехах нет, когда-то еще будут. Но не беда,
все-таки это орехи. Можно набрать полные карманы. Приятно, что сам их
нарвал. Но трясти груши и собирать орехи надо уметь. Авремл умеет. Это
мастер на все руки. Он парень добродушный, с мягким характером. Один
только недостаток у него - бедность. Его мать вдова - кухарка у Ям-
польских. О дружбе Шолома с Авремлом узнал дядя Ица и сейчас же донес об
этом бабушке. Бабушка подозвала Шолома к постели, дала ему грушу, кото-
рую достала из-под подушки, и сказала твердо, чтоб он не смел больше во-
диться и даже встречаться с такими мальчишками, как Авремл,-если дедушка
узнает, что его внуки встречаются с такими мальчишками, будет бог знает
что.
приходилось встречаться не меньше двух раз в день-утром и вечером, при
чтении "Кадеш". Авремл тоже сирота. Он читает "Кадеш" по своему отцу в
старой синагоге. Сколько там осиротевших. И все стоят у восточной стены!
Когда Мойше-Иося Гамарницкий впервые пришел со своими внуками в старую
синагогу, он подвел их прямо к служке и твердо заявил ему, что их место
во время поминания должно быть у самого аналоя, так как это дети поря-
дочных родителей... Служка, старик с согбенной спиной и больными трахо-
мой, словно в красной оправе, глазами, почтительно выслушал деда и, не
отвечая ни слова, втянул в нос порядочную понюшку табаку, поспешно от-
ряхнул пальцы, затем поднес табакерку дедушке и, постучав ногтем по
крышке, без слов предложил ему понюхать. Это должно было означать: "Хо-
рошо, что вы мне сказали. Если это дети порядочных родителей, я буду их
беречь как зеницу ока, будьте уверены".
яславские сироты, как их там называли, привязались к ней, как будто они
родились и выросли в Богуславе. Все в этой синагоге казалось им вели-
чественным, прекрасным и священным. На ней лежала печать старинной кра-
соты, древней святости, в ней было нечто от Иерусалимского храма.
рой синагоге нечто вроде храма, то в "Грозные дни" она стала совершенным
Посняков Андрей
Андреев Николай
Володихин Дмитрий
Круз Андрей
Каменистый Артем