меня записался в кружок "умелые руки"? Сейчас будет урок ручного труда.
пальцами на манер сигары и болтает им. Подергивает за кончик крайней плоти,
тянет кверху и крутит его банан за этот эластичный тяж, как скакалочку. Он
распрямляется, увеличиваясь: пальцы вжимаются в его бока и туго массируют.
ствол в кулак и гоняет быстрее и крепче.
потряхивает в такт. Ее вороная грива разметалась по плечам.
глазки закатываются.
Машенька, Машутка, милая, ты мне делаешь хорошо... что ты делаешь, распутная
разнузданная девка!
-- Накачивает бешено. -- А сейчас я подрочу побыстрее, и ты спустишь мне в
ручку.
и аккуратно, наклонив ублаготворенный орган, выжимает все до капельки и,
глядя вниз на себя, сливает белый ручеек на низ живота и курчавую черную
рощу. Жемчужные матовые капли повисли и дрожат на вороных завитках.
напором неотвратимым, как лавина, произносит она.
мне, моя титястая царица, моя толстожопая повелительница, моя
обольстительная стерва...
такой большой девочке?
прямо в смуглые губки, пососу моей девочке ее большой вставший клитор, ее
нежный похотник, ее заветный маленький девичий хуй.
подушкой. Его голова скрывается в объятии сливочных полных бедер. Верхняя
губка Маши вздернута, ротик приоткрыт.
рту, горячий быстрый язык оглаживает и щекочет возбужденный клитор и
круговыми толчками проникает внутрь, туда, в глубину. -- О-о-о... соси
еще... целуй ее... лижи ее... быстрее... м-м-м!.. горячо... засоси в рот всю
мою красавицу нежную пиздищу... а-ах!!!
прерывистый вздох вздымает тяжелые груди.
полубессознательном состоянии овладевает мной.
выставлено откровенно, части снаружи крупны и в этой крупности грубоваты, и
в сочетания этой откровенной плотской грубоватости с нежной чистотой ее лица
и совершенного тела красота ее делается беспредельной, непереносимой,
пронзительно драгоценной больше всего в мире.
лодку на мой столб. Я смотрю, вижу, плыву, нечем дышать.
горячую глубину, туго, дальше...
надо мной. -- Почему ты молчишь? говори мне, слышишь? я кончаю, когда мне
хорошо говорят.
трет, легко, сильно, быстро, глубоко, бешено, мягкая попа податливо
накрывает раз за разом мои яйца, с корточек становится на колени, наклонясь,
огромные шары грудей мотаются, живот кругло сбегает книзу и его нежная плоть
шлепает шлепает шлепает по мне... Боже мой... она, на мне, голая, вся, с
раздвинутыми бедрами, волосы под животом, насаживается, насаживается...
-- хуй!
затяжки из ее рук. И уплываем в сиреневый туман, зыбкое забвение, дневной
сон. Мы счастливы.
6.
года совершил свой знаменитый подвиг капитан Гастелло, направив горящую
машину с экипажем на колонну немецкой техники; хотя есть известная натяжка в
формулировании подвигом того, что рекомендовал в приказном порядке
действовавший Боевой устав ВВС (от 1940 г.): "В случае подбития машины и
невозможности продолжать вылет направлять ее в скопление вражеской живой
силы, техники, укрепления, склады или постройки, нанося врагу максимальный
урон".}
начинаются с обращения: покуда эпистолярный этикет не сделался меж
адресантами незамечаемой служебной фигурой -- все стараешься нагрузить
графику дозированной интонацией, взглядом, жестом, мерой времени и
дистанции... о, это обстоятельное интеллигентское занудство с первых слов!
здорово, понял.
письма, но все любят их получать. Для конкретики есть телефон, факс и модем,
а для души -- взгляд, бутылка и вечер, переходящий в ночь, имеющую
результатом банальную отраду, что кореш тебя уважает, бед у него тоже сверх
видимого, и предшествует это головной боли с утра, если бутылка была
некачественная -- что безусловно лучше головной боли с вечера, если
некачественным был собеседник.
друга; б) смешных тще-славолюбцев, заботливо пишущих для истории последний,
дополнительный том полного академического собрания своих сочинений:
"Письма". Послания первых трогательны в своей искренней бедной
трафаретности, вторых же -- сугубо предназначены штатным литературоведам
грядущего, и читать их можно только ради зарплаты.
собственно? Что я тоже подстригаю свои яй... тьфу, розы? Мы и знакомы-то,
подумаешь, три года, и виделись считаные разы и часы. Нет, конечно, родство
душ и взглядов, эстетика и симпатия, актеры и зрители смахивают слезы,
скупое слово крепче булата, и друг благоговейно поднимает уроненный
старпером пистолет, иначе как же. Странность для меня лично заключается в
том, что мне сорок семь лет (блядь!!). Служили два товарища, ага, в нашем
полку, пой песню, пой, птичка, шипи, змея. В ноте сентиментальности некий
бла-ародный смысл.
Пожалуй что не так много, как думаешь ты, но больше, чем думал я. Понимаешь,
смотришь-то на разницу сразу, а наживаешь-то ее постепенно... я ясно
излагаю?
ничего, как сейчас понимаю. "Ну, кое-как ничего", -- мне страшно нравится,
по доброй старой крутой флотской этике, высшая боцманская похвала. Об меня
можно было ножи точить. Не было прав, обязанностей, долгов, репутации и
публикации -- была только перспектива и работа: работа была сейчас и до
упора, а перспектива с идеальной полнотой сияла шедевры, славу, богатство,
судьбу. Сладкое слово свобода. В прорыв без обозов.
неуловимый Джо. Был и мне не нужен никто.
размер пирога, выданного письменникам, и вперилось в них с требовательным
ожиданием. Вам хочется песен? их есть у меня! -- рапортовали творцы,
оттачивая засапожные ножики. Генерал КГБ Юрий Верченко присматривал за этим
крикливым кагалом дармоедов, чтоб не давились в три горла и соблюдали
субординацию. Несоразмерность лимита яств безграничным аппетитам нервировала
едоков, которые зорко и злобно следили за тарелками и ртами соседей. -- -- И
тут некто на горизонте, судя по дыму, скорости и силуэту, прет в радостной
готовности, что его позовут, подвинутся, дадут стул, отрежут смачный кус и
ну ласкать, пока не позовет к священной жертве Аполлон.
которым по мановению свыше заменяется под алтарным ножом родной сын.
Пирожком мы сынка угостим, публично продекларировав, что из веры и верности
Богу нашему не пожалеем и сына. Но поскольку кого-то же резать надо, вот ты,
козел, и пригодишься. Для упорядочивания этого процесса и была создана в тот
достославный момент Комиссия по работе с молодыми авторами.